Книги Гермеса не придают правдоподобия такому утверждению, а Авеста называет шесть специфических периодов, причем каждый охватывает тысячи лет, вместо дней. Многие из египетских иероглифических начертаний противоречат теории доктора Карпентера, и Шампольон отплатил за древних во многих частностях. Мы думаем, что из того, что было сказано прежде, читателю ясно, что в египетской философии нет места для таких грубых спекуляций, если бы и евреи сами им когда-либо верили; египетская космогония рассматривала человека как результат эволюции, длившейся в течение циклов огромной длительности. Но вернемся к чудесам Тибета.
Магическое изображение Солнца и Луны в Тибете
Что касается картин, то одна, описанная Хаком как висевшая в некоем ламаистском монастыре, справедливо может быть признана наиболее чудесной из всех существующих. Это картина на простом холсте, безо всякого присоединенного к ней механизма, в чем на досуге может убедиться каждый посетитель. На ней изображен залитый лунным светом ландшафт, но эта Луна не бездвижна, не мертва; как раз наоборот, ибо, по словам аббата Хака, можно сказать, что она живой двойник самой Луны, освещающий картину. Этот двойник повторяет каждую фазу, каждое движение нашего сателлита.[796]
«Вы видите на картине эту планету в виде полумесяца, серпа или полной Луны, ярко сияющей, прячущейся в тучу и опять выглядывающей из нее в точности, как ее небесная сестра. Одним словом, наиболее точная и сияющая репродукция бледной королевы ночи, которой в старину поклонялось так много людей».
Легко представить себе удивление, которое неизбежно испытал бы один из наших самодовольных академиков при виде такой картины – и она ни в коем случае не единственная, ибо имеются они и в других частях Тибета, а также в Японии, причем представляющие движение Солнца. Когда мы думаем о его [академика] затруднительном положении – ибо он знает, что если он рискнет рассказать голую правду об этом своим коллегам, то его судьба, вероятно, уподобится судьбе бедного Хака, и его выбросят из кресла академика как лжеца и сумасшедшего – мы не можем не вспомнить анекдот о Тихо Браге, рассказанный Гумбольдтом в его «Космосе».[797]
«Однажды вечером, – говорит великий датский астроном, – я по привычке своей рассматривал небесный свод и, к моему неописуемому удивлению, увидел близко к зениту, в Кассиопее, сияющую звезду необычайного размера. Пораженный удивлением, я не знал, верить или не верить моим собственным глазам. Некоторое время спустя я узнал, что в Германии ломовые извозчики и прочие люди низших классов неоднократно предупреждали ученых, что на небе можно будет наблюдать великое явление, что доставило и газетам, и публике еще раз возможность высмеивать ученых, которые в некоторых случаях в прошлом не сумели предсказать появление комет».
[Недоступность сокровенной мудрости Востока западной науке]
Со дней самой отдаленной древности было известно, что брахманы обладали удивительными познаниями во всякого рода магии. От Пифагора, первого философа, который учился мудрости у гимнософистов, и Плотина, который был посвящен в тайну соединения себя с божеством через отвлеченное созерцание, вплоть до современных адептов было хорошо известно, что земля брахманов и Гаутамы Будды есть та страна, где следует искать источники сокровенной мудрости. Будущим векам предстоит открыть эту великую истину и принять ее как таковую, тогда как теперь она унижена и считается низким суеверием. Что было сделано каким-либо, даже из самых великих наших ученых, чтобы изучить Индию, Тибет и Китай до последней четверти нынешнего века? Наиболее неутомимый ученый Макс Мюллер рассказывает нам, что до этого ни один подлинный документ по буддийской религии не был доступен европейскому филологу; что пятьдесят лет тому назад «не было ни одного ученого, который мог бы перевести строку из Вед, строку из «Зенд-Авесты» или строку из буддийской «Трипитаки», не говоря уже о других диалектах и языках. И даже теперь, когда в распоряжении науки имеются различные священные тексты, – то, что она имеет, представляет собой очень неполные издания этих трудов, и у нее нет абсолютно ничего из сокровенной священной литературы по буддизму. И то немногое, чем завладели наши ученые санскритологи, которое Макс Мюллер сперва назвал «джунглями религиозной литературы – превосходнейшим убежищем для лам и далай-лам», начинает проливать слабый свет на изначальную темноту. Мы находим, что этот ученый констатирует, что то, что на первый взгляд, брошенный в лабиринт религий мира, казалось сплошною тьмою, самообманом и тщетой, начинает принимать другую форму.
«Кажется унижением самого имени религии, – пишет он, – применение его к дикому бреду индийских йогов или к явному кощунству китайских буддистов… Но если мы медленно и терпеливо пробираемся вперед в темноте, нам покажется, что наше зрение как бы расширяется и мы начинаем различать мерцание света там, где сперва все было тьмою».[798]
В качестве иллюстрации того, как малокомпетентно было поколение, непосредственно нам предшествующее, чтобы судить о религиях и верованиях нескольких сотен миллионов буддистов, брахманистов и парсов, – пусть исследователь ознакомится с анонсом научного труда, опубликованного в 1828 году профессором Данбаром, первым ученым, взявшимся доказать, что санскритский язык произошел от греческого языка. Он появился под следующим заглавием:
«Исследование структуры и родства греческого и латинского языков; с выбранными параллелями из санскрита и готики; с приложением, в котором предпринята попытка доказать ПРОИСХОЖДЕНИЕ САНСКРИТА ОТ ГРЕЧЕСКОГО ЯЗЫКА. Джордж Данбар, профессор греческого языка в Эдинбургском университете. Цена 18 $».[799]
Если бы Максу Мюллеру было суждено упасть с неба в то время с его нынешними познаниями в среду ученых того времени, то хотели бы мы собрать эпитеты, которыми ученые академики стали бы награждать дерзновенного новатора, который, классифицируя языки генеалогически, говорит:
«Санскрит, по сравнению с греческим и латинским, является их старшим братом… древнейшим отложением арийской речи».
И таким образом мы, вполне естественно, можем ожидать, что в 1976 году такое же критическое отношение будет справедливым уделом многих научных открытий, которые считаются заключительными и окончательными нашими учеными. То, что теперь называют суеверным пустословием и тарабарщиной язычников и дикарей, составленной многие тысячи лет тому назад, может оказаться ключами ко всем религиозным системам. Осторожное выражение св. Августина – любимое имя в лекциях Макса Мюллера, – в котором говорится, что «нет такой ложной религии, в которой не было бы некоторых элементов истины», может триумфально оказаться правдивым, тем более что Августин взял это изречение не у епископа Гиппона, а у Аммония Саккаса, великого учителя Александрии.
Этот «богом наученный» философ, theodidaktos, повторял эти же самые слова до изнеможения в своих многочисленных трудах за 140 лет до Августина. Признавая Иисуса как «превосходного человека и друга Бога», он всегда утверждал, что целью его не является исключение сношений с богами и демонами (духами), но просто очищение древних религий; что
«религия масс пошла рука в руку с философией и вместе с ней разделила участь постепенного разложения и омрачения вследствие человеческого самомнения, суеверия и лжи и что поэтому ее нужно привести обратно в состояние первоначальной чистоты посредством отсеивания этого мусора и изложения ее согласно философским принципам; и что та цель, которую имел в виду Христос, заключалась в изложении заново и в восстановлении в своей первоначальной целостности мудрости древних».[800]
Именно Аммоний был первым, кто учил, что каждая религия основана на одной и той же истине, которая есть мудрость, находимая в Книгах Тота (Гермеса Трисмегиста), из книг которого Пифагор и Платон почерпнули всю свою философию. А доктрины первого, как он утверждал, были идентичны с учениями ранних брахманистов, ныне зафиксированными в древних Ведах.
«Имя Тот, – говорит профессор Уайлдер, – означает коллегия или собрание», и, – «отнюдь не будет невероятным, что эти книги назывались так потому, что являлись собранием изречений и доктрин братства священнослужителей Мемфиса. Раввин Вайз высказал подобную же гипотезу в отношении божественных изречений, занесенных на страницы еврейского Священного Писания. Но индийские писатели утверждают, что во время правления короля Канса иадус (иудеи?), или священное племя, покинуло Индию и ушло на Запад, унося с собою четыре Веды. Между философскими доктринами и религиозными обрядами египтян и восточных буддистов, несомненно, существует большое сходство, но идентичны ли Книги Гермеса с этими четырьмя Ведами, – неизвестно».[801]
Но одно известно несомненно, и это то, что до того, как слово «философ» было впервые произнесено Пифагором при дворе короля Филиазианов, тайная доктрина, или мудрость, была идентична во всех странах. Поэтому мы должны искать истину в самых старейших текстах, которые наименее осквернены последующими подделками. И теперь, когда филология стала обладательницей санскритских текстов, которые смело можно назвать документами намного старше Библии Моисея, долг ученых заключается в том, чтобы преподнести миру истину, и ничто другое, кроме истины. Не обращая внимания ни на предрассудки скептицизма, ни на предрассудки богословия, они обязаны беспристрастно изучить оба документа – старейшие Веды и Ветхий Завет и затем решить, который из двух является первоисточником