Необъясненные тайны
Читатель, который хотел бы получить ясное представление относительно смещения, замены сил и подобия между жизненными принципами растений, животных и человеческих существ, может с пользой прочитать статью о корреляции нервных и ментальных сил, написанную профессором Александром Бейном из Абердинского университета. Кажется, что мандрагора занимает на Земле как раз ту точку, где соприкасаются растительное и животное царства, точно так же, как зоофиты и полипы это делают в море. И в том, и в другом случае граница между ними настолько нечеткая, что почти невозможно установить, где кончается одно и где начинается другое. Может казаться невероятным, что могут быть гомункулы, но осмелится ли какой-либо естествоиспытатель, ввиду недавнего расширения науки, сказать, что это невозможно? «Кто, – спрашивает Бейн, – может ставить пределы возможностям существования?»
Необъясненных тайн в природе много, и те, которые предположительно считаются объясненными, едва ли можно назвать абсолютно ясными. Нет ни одного растения или минерала, которые до конца раскрыли бы свои свойства науке. Что знают естествоиспытатели о сокровенной природе растительного и минерального царств? Как они могут быть уверены, что на каждое открытое ими свойство не может быть многих других сил, сокрытых во внутренней природе растения или камня? И что они только ждут, чтобы их поставили в соотношение с какими-то другими растениями, минералами и силами природы, чтобы проявить себя в том виде, который называют «сверхъестественным». Где бы Плиний, естествоиспытатель, Элиан и даже Диодор, который с таким похвальным усердием стремился выпутывать историческую правду из мешанины преувеличений и басен, – где бы они ни приписывали какому-либо растению или минералу оккультные свойства, неизвестные нашим ботаникам и физикам, их утверждения откладывались в сторону без дальнейших церемоний как абсурдные и о них больше не упоминалось.
С незапамятных времен люди науки размышляли о том, что собой представляет жизненная сила, или жизненный принцип. Только при помощи нашей «Тайной доктрины» можно распутать этот клубок. Точная наука признает в природе только пять сил – одну молярную и четыре молекулярные; каббалисты – семь; и в эти две дополнительные силы закутана вся тайна жизни. Одна из этих сил – бессмертный дух, чье отражение невидимыми звеньями соединено даже с неорганической материей; другую мы предоставляем каждому открыть самому. Профессор Джозеф Ле Конте говорит:
«Какого рода различие существует между живым и мертвым организмом? Мы не можем различить никакого различия, ни физического, ни химического. Все химические и физические силы, извлеченные из общего фонда природы и воплощенные в живом организме, все еще кажутся находящимися в умершем, пока мало-помалу не возвратятся путем разложения в тот же фонд. И все же различие громадное и непостижимо великое. В чем заключается это различие, если его выразить в формуле материалистической науки? Что это такое, что ушло и куда оно ушло? Тут что-то такое, что наука еще не может понять. И все же это есть то, что теряется при смерти до разложения, – это жизненная сила в ее высочайшем значении!»[830]
Магический эксперимент в Бенгалии
Трудно, более того, невозможно, как это кажется науке, обнаруживать невидимый универсальный двигатель всего – Жизнь, объяснить ее природу или даже хотя бы выдвинуть разумную гипотезу о ней; но эта тайна только наполовину тайна, имея в виду не только великих адептов и провидцев, но даже по-настоящему крепко верующих в существование духовного мира. У простого верующего, которого природа не наградила таким нежным организмом и нервной чувствительностью, которые дали бы ему возможность – как они дают возможность провидцам – воспринять видимую Вселенную отраженной, точно в зеркале, в невидимой Вселенной и, так сказать, объективно, у такого верующего остается божественная вера. Последняя крепко укоренилась в его внутренних чувствах; своей безошибочной интуицией, которая не имеет никакого отношения к холодному рассудку, он чувствует, что она не обманывает его. Пусть порожденные людьми догмы и богословская софистика противоречат друг другу; пусть одни вытесняют других, и пусть тонкая казуистика одного верования рушит ловкие рассуждения другого, но одна истина останется, и нет религии ни христианской, ни языческой, которая не была бы прочно основана на вековых утесах – Боге и бессмертном духе.
Каждое животное в большей или меньшей степени наделено способностью ощущать или видеть, если и не духов, то, по меньшей мере, что-то такое, что пока что остается невидимым для обычных людей и усматривается только ясновидящими. Мы провели сотню опытов с собаками, кошками, обезьянами различных пород и однажды даже с прирученным тигром. Круглое зеркало, известное под названием «магического кристалла», было сильно месмеризовано местным индусским джентльменом, прежде обитателем Диндигула, а теперь проживающим в более уединенном месте, среди гор, известных как Западные Гхаты. Он приручил молодого тигренка, привезенного к нему с Малабарского берега, представляющего ту часть Индии, где тигры особенно свирепы. И вот с этим интересным животным мы проводили наши опыты.
Подобно древним Марси и Псилли, прославленным очарователям змей, этот джентльмен утверждает, что он обладает таинственной властью приручать любой вид животных. Тигр был приведен в состояние хронического ментального оцепенения, так сказать; он стал таким же смирным и безвредным, как собачка. Дети могли дразнить его и дергать за уши, а он только встряхивался и завывал, как собака. Но как только его принуждали смотреть на «магическое зеркало», бедное животное моментально приходило в возбуждение, похожее на бешенство. Его глаза наполнялись человеческим ужасом; воя в отчаянии, не будучи в состоянии отвести свои глаза от зеркала, к которому его взгляд, казалось, был прикован магнетическими чарами, он корчился и трепетал до тех пор, пока у него не начинались конвульсии от страха при виде какого-то видения, которое оставалось нам неизвестным. Тогда он обычно ложился, слабо постанывая, но все еще продолжая смотреть на зеркало. Когда у него отнимали зеркало, он, тяжело дыша, обессиленный, лежал часа два. Что он видел? Что это за духовная картина из его собственного животного мира, которая могла производить такое ужасающее впечатление на этого дикого и по своей природе свирепого и отважного зверя? Кто может это сказать? Возможно, тот, кто создавал эту сцену.
То же самое влияние на животных наблюдалось во время спиритических сеансов с участием нескольких святых монахов нищенствующего ордена; и то же самое было, когда мы ради опыта пригласили на сеанс сирийца, полуязычника и полухристианина из Кунанкулама (штата Кохин), известного колдуна.
Нас было всего девять человек – семеро мужчин и две женщины, из которых одна была туземка. Кроме нас в комнате находились: молодой тигр, весьма занятый в это время костью; вандеру, или львиная обезьяна, которая со своим черным туловищем, снежно-белыми эспаньолкой и бакенами и с хитрыми искрящимися глазами выглядела самим олицетворением проказливости; и еще была красивая золотистая иволга, спокойно очищающая свой радужного цвета хвост; она сидела на шестке близ большого окна веранды. В Индии спиритические сеансы не проводятся в темноте, – как это делают в Америке, и единственное условие, которое требуется, это молчание и гармоничность. Яркий дневной свет лился через раскрытые окна и двери; доносилось издали гудение жизни из соседних домов и джунглей, как бы эхо жужжания мириадов насекомых, голоса птиц и животных. Мы сидели посреди сада, в котором располагался дом, и, вместо спертого воздуха комнаты для сеансов, находились в окружении огненного цвета гроздьев эритрины – кораллового дерева, – вдыхая благоуханные ароматы деревьев и кустов, а также белых цветов бегонии, трепещущих от легкого ветерка. Короче говоря, мы были окружены светом, гармонией и благоуханиями. Большие букеты цветов и кустарниковых, посвященные туземным богам, были собраны и принесены в комнаты. У нас были прекрасные цветы базилики, цветка Вишну, без которого в Бенгалии не обходится ни одна религиозная церемония; были также веточки культового фикуса, дерева, посвященного тому же светлому божеству; его листья смешивались с розовыми цветами священного лотоса, и индийские туберозы обильно украшали стены.
Пока «благословенный» – представляемый очень грязным, но, тем не менее, в самом деле святым факиром – оставался погруженным в самосозерцание, и под действием его воли происходили некоторые духовные чудеса. Обезьяна и птица проявили лишь несколько признаков беспокойства. Только тигр один временами зримо трепетал и смотрел по сторонам, причем его фосфоресцирующие зеленые глаза следили за кем-то невидимым, который как бы плыл в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь. То, что еще не было воспринято человеческим глазом, должно быть, было для него объективным. Что же касается вандеру – вся ее резвость улетучилась; она казалась дремлющей и бездвижно сидела на корточках. Птица почти никак себя не проявляла. Легкий звук как бы пронесшихся крыльев раздался в воздухе; цветы начали путешествовать кругом по комнате, переносимые невидимыми руками, и, когда лазоревый цветок упал на сложенные лапы обезьяны, она нервозно рванулась и стала искать убежища в белом одеянии своего хозяина. Эта демонстрация чудес продолжалась около часа, и рассказывать о ней заняло бы слишком много времени. Наиболее любопытным было то явление, которым демонстрация чудес закончилась. Так как кто-то пожаловался на жару, то на нас полился кратковременный дождь из благоуханно пахнущей росы. Капли были большие и падали быстро, принося ощущение невыразимого освежения и моментально испаряясь, как только соприкасались с нами.