«Демокрит, – по словам Лукиана,[891] – не верил ни в какие (чудеса)… он посвятил себя открытию метода, посредством которого теурги были в состоянии их производить, одним словом, его философия привела его к заключению, что магия целиком заключалась в применении и в имитации законов и процессов природы».
Мнение этого «смеющегося философа» приобретает для нас величайшую важность, так как маги, оставленные Ксерксом в Абдере, были его наставниками и, кроме того, он еще в течение долгого времени изучал магию у египетских священнослужителей.[892]
Почти девяносто лет из своей стодевятилетней жизни этот великий философ производил опыты и записывал их в книгу, которая, согласно Петронию,[893]трактовала о природе – факт, который проверил он сам. И мы находим, что он не только верил и совершенно не отрицал чудеса, но, наоборот, утверждал, что те чудеса, которые удостоверены показаниями очевидцев, происходили и могли происходить; даже наиболее невероятные, последние были произведены с помощью «сокровенных законов природы».[894]
«Тот день, когда будет отвергнута какая-либо из теорем Евклида, никогда не настанет»,[895] – говорит профессор Дрейпер, прославляя последователей Аристотеля за счет последователей Пифагора и Платона. Должны ли мы в таком случае не доверять ряду хорошо осведомленных авторитетов (в числе прочих и Лемприеру), которые утверждают, что пятнадцать книг «Элементов» не следует целиком приписывать Евклиду и что многие из наиболее ценных истин и доказательств, содержащихся в них, обязаны своим происхождением Пифагору, Фалесу, Евдоксу? Что Евклид, несмотря на свою гениальность, был первым, кто привел их в порядок и только вплетал собственные теории постольку, поскольку они были нужны для создания цельной, завершенной и взаимосвязанной системы геометрии? И если эти авторитеты правы, тогда опять-таки современники в долгу непосредственно перед центральным Солнцем метафизической науки – Пифагором и его школой – за появление таких людей, как Эратосфен, известный по всему миру геометр и космограф, Архимед и даже Птоломей, несмотря на его упорствование в своих ошибках. Если бы не точная наука этих людей и не фрагменты их трудов, оставшиеся после них, на которых Галилей мог основать свои суждения, – верховные жрецы науки девятнадцатого века, возможно, все еще находились бы в оковах церкви и в 1876 году продолжали бы философствовать по космогонии Августина и Вед о вращающемся вокруг Земли небесном куполе и величественной плоскости Земли.
Девятнадцатый век положительно кажется обреченным на унизительные признания. В Фелтре (Италия) воздвигают публичную статую «Панфило Кастальди, славному изобретателю передвижного печатного шрифта» и добавляют в надписи великодушное признание, что Италия воздает ему «дань почестей, которая слишком долго задерживалась». Но как только статуя была воздвигнута, полковник Йул посоветовал жителям Фелтры «пережечь ее на известку». Он доказывает, что многие путешественники, кроме Марко Поло, привозили домой из Китая книги, отпечатанные при помощи таких вырезанных из дерева передвижных шрифтов.[896] В некоторых тибетских монастырях, где имелись типографии, мы видели такие деревянные печатные колодки с вырезанными шрифтами; они хранятся как музейная редкость. О них известно, что они очень древнего происхождения и что, по мере того как шрифты совершенствовались, старые образцы изымались из употребления во время раннего ламаизма.[897] Возможно, что в Китае они существовали до наступления христианской эры.
Пусть каждый задумывается над умными словами профессора Роско в его лекции о «Спектральном анализе»:
«Новые истины должны найти полезное применение. Возможно, что ни вы, ни я не в состоянии предусмотреть как и когда, но в любой миг может настать то время, когда наиболее сокровенные тайны природы сразу же будут использованы на благо человечества, и нет человека, хоть что-нибудь понимающего в науке, который станет в этом сомневаться. Кто бы мог предсказать, что открытие такого явления, что ноги мертвой лягушки подрагивают, когда их касаются двумя различными металлами, приведет в течение немногих лет к изобретению электрического телеграфа?»
Профессор Роско говорит, что при посещении Киршхоффа и Бунзена, когда они занимались своими великими открытиями относительно природы линий Фраунхоффера, в его [Роско] уме сразу вспыхнула мысль, что в Солнце имеется железо; этим профессор добавил еще одно доказательство к миллиону предшествующих [свидетельств о том, ] что великие открытия обычно приходят в виде вспышки, а не умозаключений. И много таких вспышек нам предстоит узнать… Может быть, будет обнаружено, что одна из последних искр современной науки – прекрасный зеленый спектр серебра – совсем не новость, но, несмотря на малочисленность и «великую низкопробность их оптических инструментов», был хорошо известен древним химикам и физикам. Серебро и зеленый цвет ассоциировались вместе еще в дни Гермеса. Луна, или Астарта (герметическое серебро), является одним из двух главных символов розенкрейцеров. Герметическая аксиома гласит:
«Причина великолепия и разнообразия цвета лежит глубоко в свойствах природы, и существует таинственное родство между цветом и звуком».
Каббалисты ставят свою «среднюю природу» в непосредственную связь с Луной, и зеленый луч занимает центральное место между другими, так как находится в середине спектра. Египетские жрецы распевали семь гласных звуков, как гимн, обращенный к Серапису;[898] и при произнесении седьмого гласного, так же как при «седьмом луче» восходящего Солнца, статуя Мемнона отвечала. Недавние открытия доказали удивительные свойства сине-фиолетового света – седьмого луча призматического спектра, химически наиболее мощного из всех, который соответствует высочайшей ноте в музыкальной шкале. Теория розенкрейцеров о том, что вся Вселенная есть музыкальный инструмент, представляет собою доктрину пифагорейцев о музыке сфер. Звуки и цвета суть духовные цифры; как семь призматических лучей исходят из одного места небес, так и семь сил природы, каждая из которых есть число, являются излучениями Единства центрального духовного СОЛНЦА.
«Счастлив тот, кто постигает духовные цифры и ощущает их могучее влияние!» – восклицает Платон.
И счастлив тот, мы можем добавить, кто, бродя по путанице корреляций сил, не будет пренебрегать исследованием их до этого незримого Солнца!
Экспериментаторы будущего пожнут почести за открытие того факта, что музыкальные тона оказывают удивительное влияние на рост растений. Провозглашением этого ненаучного сообщения мы заканчиваем эту главу и будем продолжать напоминать терпеливому читателю о некоторых вещах, которые древние знали, а современники думают, что они знают.
Глава XIVЕгипетская премудрость
Происшедшее здесь, в этом нашем городе Саисе, регистрировалось в наших священных записях в течение восьми тысячелетий.
Египтяне утверждают, что со времени царствования Геракла до царствования Амасиса прошло 17 000 лет.
Не смогут ли богословы извлечь свет из чистой первобытной веры, которая высвечивает из египетских иероглифов, чтобы осветить бессмертие души? Не соблаговолят ли историки обратить внимание на первоисточник всех искусств и наук Египта, покрывший за тысячи лет до пелазгов острова и мысы архипелага своими крепостями и храмами?
Происхождение египтян
Как пришел Египет к своим познаниям? Когда занялась заря той цивилизации, о чьем удивительном совершенстве говорят фрагменты и обрывки, доставляемые нам археологами? Увы! Уста Мемнона молчат и не произносят более оракульских ответов; лишенный речи Сфинкс стал еще большей загадкой в своем молчании, чем та загадка, которую он задал Эдипу.
То, чему Египет учил других, он получил не путем международного обмена идеями и открытиями со своими семитическими соседями; также он не получал от них стимулов.
«Чем больше мы узнаем об египтянах, тем чудеснее они кажутся», – говорит писатель в недавней статье.
От кого они могли научиться своим чудесным искусствам, секретам, которые умерли вместе с ними? Они не посылали агентов по всему миру, чтобы узнать то, что знают другие; наоборот, мудрые люди соседних стран прибегали к их знанию. Египет, гордо уединившись в своем зачарованном царстве, как сказочная королева пустыни, творил чудеса как бы по мановению волшебного жезла.
«Ничто, – говорит тот же писатель, которого мы уже цитировали, – не доказывает, что цивилизация и знания Египта возрастали и прогрессировали вместе с временем существования государства, как это бывает у других наций, но, наоборот, все самое совершенное относится к его самому раннему периоду. Что ни одна нация не знала так много, как Египет, – факт, доказанный историей».
Не можем ли мы приписать причину вышеприведенного высказывания тому факту, что до самого последнего времени ничто не было известно о Древней Индии; что эти две нации, индийская и египетская, были родственны; что они были старейшими в группе народов [всего мира] и что восточные эфиопы, могучие строители, пришли из Индии уже созревшим народом, принеся с собой свою цивилизацию, и, возможно, они колонизировали незанятую египетскую территорию? Но мы откладываем более полную разработку этого вопроса на второй том «Разоблаченной Изиды».