ответы на свои вопросы, то это гобийское эхо сразу обнаруживает очень близкое родство со знаменитым эхом в театре Порте Сент Мартин в Париже. «Как поживаете, сэр? – кричит один актер из пьесы. – Благодарю вас, сын мой, очень плохо. Я стар, очень… очень стар!» – вежливо отвечает эхо!
Какое невероятное веселье, должно быть, в течение многих веков вызывали суеверные и нелепые повествования Марко Поло о «сверхъестественных» талантах некоторых заклинателей акул и диких зверей в Индии, которых он именует абрайаманами. Описывая добычу жемчуга на Цейлоне такой, какой она была в его время, он говорит, что купцы
«обязаны также платить тем людям, которые зачаровывают больших рыб, чтобы предотвратить нападения на ныряльщиков, пока они находятся под водой в поисках жемчужниц; плата эта составляла одну двадцатую часть от всего добытого. Эти заклинатели рыб называются абрайаманами (брахманами?), и их чары имеют силу только на один день, так как на ночь они снимают чары, чтобы рыбы могли резвиться вволю. Эти абрайаманы могут зачаровать зверей, птиц и всякое живое существо».
И вот что мы находим в объяснительных замечаниях полковника Йула по поводу этого унизительного азиатского «суеверия».
«Повествование Марко о добывании жемчуга все же в основном правильно… В алмазных копях северного Киркаса нанимают брахманов для аналогичной цели умилостивления местного божества. Заклинатели акул по-тамильски называются Кадал-Катти, «усмирители моря», а на хиндустани – Гай-банд, или «усмирители акул». В Арипо они принадлежат к единой семье и считаются обладателями монополии на чары.[1053] Старший заклинатель получает (или получал несколько лет тому назад) плату от правительства и десять устриц с каждой лодки ежедневно, пока длится ловля. Теннент, во время своего посещения этого места, нашел, что обязанности заклинателя акул были возложены на римско-католического христианина (?), но это, казалось, ничуть не отразилось на эффективности его услуг. Замечательно, что за весь период со времени британской оккупации имел место только один несчастный случай, вызванный акулой».[1054]
В вышеприведенном абзаце два факта заслуживают сопоставления: 1) британские власти выплачивают жалованье профессиональному заклинателю акул, чтобы он применял свое ремесло; и 2) только одна жизнь была потеряна за время выполнения договора. (Предстоит еще выяснить, не произошла ли эта единственная утрата во время защиты римско-католического колдуна.) Претендуется ли здесь на то, что жалованье выплачивалось как уступка унизительному туземному суеверию? Очень хорошо; но как насчет акул? Разве они тоже получали жалованье от британских властей из фонда секретных служб? Каждый человек, кому доводилось посещать Цейлон, должен знать, что воды жемчужного берега кишат акулами самого прожорливого сорта и что даже купаться там опасно, не говоря уже о нырянии за устрицами. Если бы мы захотели, мы могли бы пойти еще дальше и назвать имена британских сановников, занимающих высокие посты на службе в Индии, которые после того, как прибегали к помощи туземных «магов» и «колдунов», чтобы те помогли им отыскать потерянные вещи или распутать причиняющие беспокойство тайны того или иного рода, после успешного завершения, тайно выразив [магам] свою благодарность, уходили, а затем показывали свою внутреннюю трусость перед мировым судилищем тем, что публично отрицали истинность магии и подвергали насмешкам индийские «суеверия».
Не так много лет тому назад одним из худших суеверий ученые считали поверье, что портрет убийцы отпечатывается в глазу убитого и что убийцу легко можно узнать, если тщательно осмотреть сетчатку глаза погибшего. «Суеверие» утверждало, что это изображение становится еще более выразительным, если подвергнуть убитого неким окуриваниям старых женщин, и тому подобное. А теперь американская газета от 26 марта 1877 года сообщает:
«Несколько лет тому назад внимание было привлечено к теории, которая утверждала, что последнее зрительное усилие материализуется и остается отпечатавшимся на сетчатой оболочке глаза после смерти. Посредством опыта, произведенного в присутствии доктора Гамги, члена Королевского общества содействия естественным наукам в Бирмингеме (Англия), и профессора Бунзена было доказано, что это факт. Предметом опыта послужил живой кролик. Средства, использованные для доказательства, были очень простые; глаза животного были помещены близ отверстия в заслонке, и они удержали форму последнего [отверстия] после того, как кролик был лишен жизни».
[Эксперименты французского исследователя оккультизма]
Если мы из царства идолопоклонства, невежества и суеверия, как называют Индию некоторые миссионеры, обратимся к так называемому центру цивилизации – Парижу, мы найдем там те же самые принципы магии, проявляющиеся там под названием оккультного спиритуализма. Достопочтенный Джон Л. О’Салливан, бывший министр и полномочный представитель США в Португалии, любезно предоставил в наше распоряжение странные подробности полумагического сеанса, на котором он недавно присутствовал вместе с несколькими другими выдающимися людьми в Париже. Имея на это его разрешение, приводим письмо полностью:
Нью-Йорк, 7 февраля 1877 г.
«Я с радостью выполняю вашу просьбу о письменном изложении того, о чем я вам рассказывал устно и чему я был свидетелем в Париже прошлым летом в доме пользующегося всеобщим уважением врача, чье имя я не уполномочен называть, но которого в силу обычной французской анонимности я назову доктором X.
Я был введен туда другом, англичанином, хорошо известным в спиритуалистических кругах Лондона – мистером Гледстейном. Присутствовало от 8 до 10 человек обоих полов. Мы сидели в креслах, занимавших половину длинной гостиной, находящейся на одном уровне с просторным садом. В другой половине комнаты стоял рояль; между ним и нами – значительное пространство и пара кресел, очевидно, помещенных там для других лиц. Дверь вблизи них вела во внутренние комнаты.
Вошел доктор X. и приблизительно минут 20 вел с нами беседу; говорил он быстро, с горячим французским красноречием; беседу я не берусь в точности передать. Он более 25 лет изучал тайны оккультизма и собирался продемонстрировать перед нами несколько феноменов. Его целью было привлечь своих собратьев из мира науки, но мало или почти никто не пришел, чтобы увидеть [эти опыты] своими глазами. Он намеревался вскоре опубликовать книгу [по теме своих исследований]. Вскоре он привел двух дам; младшая была его жена; другая (которую я буду называть мадам Y.) была медиумом, или сенситивом, с которой он проработал в течение всего периода занятий по оккультизму и которая посвятила всю жизнь работе с ним. У обеих дам глаза были закрыты, и, по-видимому, они находились в состоянии транса.
Он поставил их рядом с противоположными концами рояля (который был закрыт) и велел им положить руки на рояль. Вскоре из него полились звуки – марширование, топот галопирующей конницы, барабаны, звуки труб, перекатывающиеся ружейные залпы, пушечный гром, крики и стоны, одним словом – битва. Это продолжалось, я бы сказал, от пяти до десяти минут.
Следует упомянуть, что до того, как оба медиума пришли в комнату, я (по указанию мистера Гледстейна, который бывал там раньше) написал на небольшом кусочке бумаги имена трех предметов, известных только мне самому, а именно: имя композитора (уже покойного), название цветка и название сладкого блюда. Я выбрал: Бетховена, маргаритку и французское пирожное, называющееся пломбир, и закатал бумажку в катышек, который держал все время в руке, не сообщив его содержание даже моему другу.
Когда «битва» кончилась, доктор X. поместил мадам Y. в одно из двух кресел, причем мадам X. села в другой стороне комнаты, и меня попросили передать мою скатанную бумажку мадам Y. Она держала ее (не раскрывая) между пальцами, на коленях. Она была одета в белое платье из мериносовой шерсти, ниспадающее с шеи и собранное в талии; справа и слева ее ярко освещали канделябры. Немного спустя она уронила мой катышек бумаги на пол, и я его подобрал. Затем доктор X. поднял ее на ноги и велел ей произвести «вызывание мертвых». Он отодвинул кресла и дал ей в руки стальной прут около 4 с половиной или 5 футов длиною, на верхнем конце которого был короткий крест – египетское Tay. Этим она очертила вокруг себя, как стояла, круг около 6 футов в диаметре. Она не держала крест в руке, как рукоятку, но, наоборот, держала прут за противоположный конец. Вдруг она возвратила прут обратно доктору X. Некоторое время она стояла, руки ее свисали, она сложила их вместе впереди, взор ее был слегка устремлен кверху и направлен к одному из противоположных углов длинного салона. Вдруг ее губы пришли в движение, бормоча звуки, которые немного спустя перешли в членораздельные звуки, образующие короткие, разорванные фразы, очень похожие на чтение литании. Время от времени повторялись некоторые слова, похожие на имена. Это напоминало мне звуки восточных языков. Лицо ее было чрезвычайно серьезно и подвижно в выражении, иногда лоб слегка хмурился. Полагаю, что это длилось около 15 или 20 минут среди мертвого молчания остального общества, пока мы все пристально смотрели на эту вещую сцену. Произносимое ею, казалось, увеличивалось в горячности и быстроте. Наконец она протянула одну руку вперед в пространство, куда был направлен ее взор, и громким криком, почти воплем, воскликнула: «БЕТХОВЕН!» – и упала назад, распростершись на полу. Доктор X. поспешил к ней, проделал энергичные магнетические пассы около ее лица и шеи и подложил под ее голову и плечи диванные подушки. И так она лежала, как больная и страдающая, изредка испуская стон, беспокойно поворачиваясь и т. п. Полагаю, что прошло полных полчаса, и в течение этого времени, она, казалось, проходила все стадии постепенного умирания (мне объяснили, что она проходит роль, переживая смерть Бетховена). Описывать все в подробностях заняло бы слишком много времени, даже если бы я мог все припомнить. Мы наблюдали за ней, как бы присутствуя при сцене действительной смерти. Я только хочу сказать, что ее пульс прекратился; никакого биения сердца не ощущалось; сперва похолодели ее ладони, затем руки целиком, тогда как в подмышечных впадинах еще ощущалась теплота; наконец и под мышками ее тело охладело; ее ступни ног похолодели таким же образом и удивительно распухли. Доктор пригласил нас подойти и освидетельствовать эти феномены. Интервалы между затрудненными дыханиями становились все длиннее, а дыхание слабее и слабее. Наконец настал конец, ее голова откинулась в сторону; руки, ухватившись пальцами за платье, также отпали. Доктор сказал: «она теперь мертва»; и, действительно, казалось, что это так. С большой поспешностью он достал (я и не заметил, откуда) двух маленьких змей, которых, казалось, он совал вокруг ее шеи, на грудь, за пазуху, делая в то же время энергичные поперечные пассы около головы и шеи. Спустя некоторое время она, очевидно, стала медленно оживать, и наконец доктор и пара слуг подняли ее и унесли во внутренние комнаты, откуда она вскоре возвратилась. Доктор сказал нам, что все это было критически, но совершенно безопасно при условии не упустить время, так как иначе смерть, которая была реальна, могла перейти в окончательную.