малого кружка света, который мы можем назвать Вселенной научного восприятия. Назовите его троичной тайной: тайна материи, тайна жизни и тайна Бога, и эти три – Одно».[400]
Основываясь на том, что «видимая Вселенная несомненно должна в части превращающихся энергий и, вероятно, в материи иметь конец существования» и, «так как принцип бесконечного, беспрерывного существования Вселенной все же требует, чтобы она продолжала существовать…», то здесь авторы этого замечательного труда находят, что они вынуждены верить, «что существует нечто за тем, что видимо…[401] и что видимая система Вселенной не есть вся Вселенная, но только, может быть, очень малая часть ее». Кроме того, оглядываясь назад так же, как и вперед, к происхождению этой видимой Вселенной, авторы настаивают, что «если видимая Вселенная есть все, что существует, тогда первое ее внезапное появление является нарушением ее непрерывного существования и окончательным его опровержением» (§ 85). Поэтому так как такое нарушение противоречит общепринятому закону непрерывного существования Вселенной, то авторы приходят к следующему заключению:
«Не будет ли вполне естественным вообразить, что такого рода Вселенная, считать которую существующей у нас нет причин и которая энергетическими связями связана с видимой Вселенной, – также способна к приятию энергий от нее?.. Не можем ли мы рассматривать эфир, или посредник, как мост[402] между одним порядком вещей и другим, образующим что-то вроде цемента, благодаря которому разнородные вселенные связываются в одно целое? Короче говоря, то, что вообще называем эфиром, может не быть просто посредником, но посредником плюс тот незримый порядок вещей, так что, когда движения из видимой Вселенной передаются в эфир, часть их как по мосту передается в незримую Вселенную, где она используется и откладывается в хранилища. Есть ли вообще надобность удерживать понятия моста? Не можем ли мы сразу сказать, что, когда энергия переносится из материи в эфир, она переносится из видимого в невидимое?»[403]
В точности. И если бы наука сделала еще несколько шагов в этом направлении и занялась более серьезно этим «гипотетическим посредником», кто знает – не была бы тогда тиндалевская бездна, отделяющая физический процесс мозга от сознания, перейдена с поразительной легкостью.
Уже в 1856 году человек, считающийся в свое время ученым, доктор Джобард из Парижа имел те же самые идеи по поводу эфира, как и авторы «Невидимой Вселенной», когда поразил прессу и мир науки, выступив со следующим заявлением:
«Я обладаю открытием, которое устрашает меня. Существуют электричества двух родов: одно, неразумное и слепое, производится посредством контакта металлов и кислот»; (грубым составным)… «другое же разумное и ЯСНОВИДЯЩЕЕ!.. Электричество раздваивалось в руках Гальвани, Нобиля и Маттеуша. Неразумная сила тока сопровождала Джекоба, Бонелли и Монкаля, тогда как разумное электричество следовало за Бойз-Робертом, Тейлором и шевалье Дюпланти. Электрический шар или глобулярное электричество содержит в себе мысль, которая не повиновалась Ньютону и Мариотту, а последовала своим причудам… В анналах Академии мы имеем тысячи доказательств РАЗУМНОСТИ электрической молнии… Но я замечаю, что становлюсь неосторожным в выражениях. Еще немного, и в ваших руках оказался бы ключ, посредством которого можно бы подойти к открытию вселенского духа».[404]
Вышеприведенное, будучи добавлено к замечательным признаниям науки и к тому, что мы только что приводили из «Невидимой Вселенной», – придает еще больше блеска мудрости давно прошедших веков. В одной из предыдущих глав мы упоминали цитату в переводе Кори, из которой явствует, что один из халдейских оракулов выражает ту же самую идею об эфире и при том в словах, необычно созвучных словам авторов «Невидимой Вселенной». Он утверждает, что все сущее вышло из эфира и в эфир же вернется; что изображения всех вещей неизгладимо на нем запечатлены; что это есть склад всех зародышей или останков всех видимых форм и даже идей. Выходит, что все это сильно подкрепляет наше утверждение, что какие бы открытия наука ни сделала в наше время, – наши «простодушные предки» опережали ее на многие тысячелетия.
На той точке, до которой мы теперь дошли, позиция, занятая материалистами по отношению к психическим феноменам, определилась полностью, и она такова, что мы можем с полной уверенностью утверждать, что если бы ключ к тайне эфира лежал бы свободно на пороге «пропасти», то ни один из наших тиндалей не нагнулся бы, чтобы его поднять.
Какими робкими показались бы некоторым каббалистам эти экспериментальные попытки разрешить ВЕЛИКУЮ ТАЙНУ вселенского эфира! Хотя то, над чем размышляют рассудительные исследователи «Невидимой Вселенной» [и что] так далеко опережает что-либо сказанное современными философами, было обычной наукой для учителей герметической философии. Для них эфир не был просто мостом, соединяющим зримую и незримую стороны Вселенной, но по пролетам этого моста они смелыми шагами прошли путь, который ведет к тем таинственным вратам, которых современные мыслители или не хотят, или не могут открыть.
Чем глубже становятся исследования современных исследователей, тем чаще они лицом к лицу сталкиваются с открытиями древних. Как только Эли де Боумонт, великий французский геолог, отваживается на какой-либо намек на земную циркуляцию в связи с некоторыми элементами в земной коре – он находит, что его опередили философы древности. Спрашивая у выдающихся технологов, каковы недавние открытия по вопросу образования рудных залеганий, мы слышим, как профессор Стери Хант доказывает нам, что вода есть всеобщий растворитель, проповедуя таким образом доктрину, преподававшуюся старым Фалесом более чем дюжину веков тому назад, – что вода есть начало всего. Мы прислушиваемся к тому профессору, с Боумонтом в качестве авторитета, как он излагает земную циркуляцию и химические, и физические феномены материального мира. В то время как мы с удовольствием читаем, что он «не собирается признавать, что в физических и химических процессах заключается вся тайна органической жизни», мы отмечаем с еще большим восхищением следующее честное признание с его стороны:
«Все же во многих отношениях мы приближаем феномены органического мира к феноменам минерального царства; и в то же время мы узнаем, что они настолько интересуются и зависят друг от друга, что мы начинаем постигать некую истину, находящуюся в основании понятий философов древности, которые распространяли на минеральное царство понятие жизненной силы, что заставляло их говорить о Земле как о большом живом организме и смотреть на различные изменения ее воздуха, на ее водные пространства и скалистые глубины как на процессы, относящиеся к жизни нашей планеты».
Все, что существует в этом мире, должно иметь свое начало. Но по части предубеждений у ученых дело зашло так далеко, что приходится удивляться, что даже и такую истину приходится относить к древней философии. Бедные честные первичные элементы давно находятся в изгнании, и наши честолюбивые мужи науки бегут наперегонки – кто скорее добавит еще один элемент к только что оперяющемуся выводку свыше шестидесяти элементарных субстанций. Между ними в современной химии разгорается война по поводу терминологии. Нам отказывают в праве называть эти субстанции «химическими элементами», ибо они не являются «изначальными принципами или самосущими эссенциями, из которых была построена Вселенная».[405] Такие идеи, ассоциирующиеся со словом элемент, годились для «старой греческой философии», но современная наука отвергает их, ибо, как говорит профессор Кук, «это неудачные термины», и экспериментальной науке «нечего делать с какими-либо сущностями, за исключением только тех, которые можно видеть, нюхать и ощущать на вкус». Науке нужно то, что можно подставить глазу, носу или рту! Остальное она предоставляет метафизикам.
Когда Ван Гельмонт говорит нам, что «хотя однородная часть элементарной (неразложимой) земли может быть искусственно превращена в воду», он все же отрицает, «что это же самое может быть совершено одною только природою, ибо никакой агент природы не в состоянии преобразовать один элемент в другой» (поскольку элемент всегда должен оставаться тем же) – мы должны верить ему, если и не совсем невежде, то, по крайней мере, непродвинувшемуся ученику «заплесневелой греческой философии». Живя и умирая в блаженном неведении о будущих шестидесяти трех субстанциях, что мог он или его старый учитель Парацельс достигнуть? Разумеется, ничего, кроме метафизических и сумасбродных спекуляций, облаченных в бессмысленный жаргон, общий всем средневековым и древним алхимикам. Тем не менее, при обмене мнениями, в самом последнем из всех трудов по современной химии мы обнаруживаем следующее:
«Изучение химии привело к открытию замечательного класса субстанций; ни из одной из них никаким химическим процессом никогда не было произведено какой-либо второй субстанции, которая весила бы меньше, нежели исходная субстанция… никаким химическим процессом нельзя получить из железа субстанции меньшей по весу, чем тот металл, который употреблялся для его производства. Одним словом, из железа мы не можем извлечь ничего другого, кроме железа».[406]
Кроме того, согласно профессору Куку получается, что «семьдесят пять лет тому назад люди не знали, что существует какая-либо разница» между элементарными и сложными субстанциями, ибо в старину алхимикам