Но возможно, все это были лишь простые совпадения».
Короче говоря, теория Проктора о совпадениях, в конечном итоге, больше вызывает мыслей о чудесах, чем сами факты. На «совпадения» наши друзья-скептики, кажется, имеют неутолимый аппетит. В предыдущей главе мы представили достаточные доказательства, чтобы показать, что древние имели в употреблении такие же хорошие оптические инструменты, какие мы имеем теперь. Были ли инструменты, которыми владел Навуходоносор, такой же силы, как современные, а знания его астрономов такими уж ничтожными, если, согласно глиняным табличкам, прочитанным Раулинсоном, Бирс-Нимруд, храм Борсиппа имел семь ступеней, символизировавших концентрические круги семи сфер, и каждая из них была построена из кафеля и металлов так, что соответствовала по цвету правящей планете изображаемой сферы? Является ли это опять совпадением, что они присваивали каждой планете тот цвет, который оказался настоящим, как показали наши позднейшие телескопические открытия?[529] Или опять это совпадение, что Платон в «Тимее» обнаруживает свое знание закона сохранения материи, закона сохранения энергии и корреляции сил?
«Последнее слово современной философии, – говорит Джовитт, – это непрерывность и развитие, но для Платона это было началом и основанием науки».[530]
Основным элементом древних религий был неотъемлемо сабеизм;[531] и мы считаем, что их мифы и аллегории – если таковые правильно и тщательно интерпретировать – могут быть увязаны с наиболее точными астрономическими данными наших дней. Скажем еще больше; вряд ли найдется научный закон – имеющий отношение к физической астрономии или физической географии, – который нельзя было бы легко отыскать в гениальных комбинациях их мифов. Они изображают в виде аллегорий как наиболее важные, так и совсем ничтожные причины движения небесных тел; природа каждого феномена персонифицировалась, а в мифологических биографиях олимпийских богов и богинь каждый, хорошо знакомый с основами физики и химии последнего времени, сможет найти причины, внутренние агенты и взаимоотношения, воплощенные в манеру держаться и поведение изменчивого божества. Атмосферное электричество в своем нейтральном и латентном состояниях олицетворяется обычно полубогами и богинями, чья сфера деятельности ограничена больше землей и которые в своих случайных полетах в более высокие, божественные области выявляли свои электрические темпераменты, всегда в строгой пропорциональности с увеличением расстояния от поверхности земли: знамена Геркулеса и Тора никогда еще не были такими смертоносными, как во времена, когда боги поднялись на облака. Мы должны помнить, что до того времени, как олимпийский Юпитер был антропоморфизирован гением Фидия и превращен во всемогущего Бога, Maximus, божество богов, представленное для поклонения множествам – в ранней и непонятной науке символогии он олицетворял собой все космические силы в целом. Миф был не столько метафизичным и сложным, сколько представлял собой правдиво-красноречивое выражение [понятий] физики. Зевс – мужской элемент творения с Хтониа-Вестой (Землей) и Метис (водой), первой из Океанид, (женские принципы), были представлены, согласно Проклу и Порфирию, как zōon-ek-zōōn, главные из живых существ. В орфической теологии, самой древней из всех, выражаясь метафизически, он представлял вместе потенцию и действие, непроявленную причину и Демиурга, или активного творца, как эманацию невидимой силы. В последующих демиургических возможностях, в сочетании с его супругами, мы находим всех самых мощных посредников эволюции Космоса – сродство химических элементов, атмосферное электричество, притяжение и отталкивание.
По его последующим изображениям и физическим качествам мы обнаруживаем, как хорошо древние были знакомы со всеми доктринами физической науки в их современном развитии. В дальнейшем, в рассуждениях Пифагора, Зевс становится метафизической троицей; монада, развивающаяся из своего невидимого «Я», активная причина, действие и разумная воля – вместе составляют Тетраксис. Еще позднее мы находим, что ранние неоплатоники, оставив в стороне первичную монаду по причине ее полной непознаваемости для человеческого ума, размышляли просто о демиургической триаде этого божества, как видимого и познаваемого в его проявлениях; отсюда и метафизическое продолжение этого представления о Зевсе Плотина, Порфирия, Прокла и других философов. Зевс-отец, Зевс Посейдон или данамис, сын и сила, и дух или ноус. Эта триада была также принята в целом школой ириников[532] во втором столетии; наиболее существенное различие между доктринами неоплатоников и христианства было просто в насильственном смешении последним непознаваемой монады с ее приведенной в действие творческой троицей.
В своем астрономическом аспекте Зевс-Дионис берет свое начало в зодиаке, древнем солнечном году. В Ливии он принимает форму барана и отождествляется с египетским Амоном, который рождает Озириса, бога тельца. Озирис является также олицетворением эманации Отца-Солнца, сам являясь Солнцем в Тельце. Праотец-Солнце является Солнцем в Овне. Как и последний, Юпитер является в облике барана, и, как Юпитер-Дионис или Юпитер-Озирис, он является быком. Это животное, как это хорошо известно, является символом творческой силы. Более того, каббала поясняет через посредника, одного из ее главных толкователей, – Симона бен Иохаи,[533] происхождение этого странного почитания быков и коров. Не Дарвин и не Гёксли – основатели доктрины эволюции и ее неизбежного дополнения, превращения видов – кто бы мог найти что-либо против рациональности этого символа, исключая, пожалуй, естественное чувство неловкости, что древние опередили их даже и в этом исключительно современном открытии. Где-нибудь мы приведем доктрину каббалистов, как ее излагал Симон бен Иохаи.
Легко может быть доказано, что с незапамятных времен Сатурн, или Кронос, чье кольцо, вернее всего, было открыто халдейскими астрологами и чей символизм не есть «совпадение», считался отцом Зевса – пока последний сам не стал отцом всех богов – и был высшим божеством. Он был Бэл или Ваал халдеев, первоначально завезенный к ним аккадийцами. Раулинсон настаивает на том, что последний пришел из Америки. Но если это так, то как мы можем считать фактом, что Бэл есть лишь вавилонское олицетворение индийского Шивы или Бала, бога огня, всемогущего созидающего и в то же время разрушающего божества, которое во многих отношениях выше самого Брахмы?
«Зевс, – говорится в орфическом гимне, – первый и последний, голова и конечности; от него произошли все вещи. Он человек и бессмертная нимфа (мужской и женский элемент); душа всех вещей, главный двигатель в огне; он есть Солнце и Луна; родник из океана; демиург Вселенной; одна сила, один Бог; могущественный творец и правитель Космоса. Все, – огонь, вода, земля, эфир, ночь, небеса. Метис – первый архитектор (София гностиков и Сефира каббалистов), красавец Эрос, Купидон, – все вмещается в необъятной протяженности его величественного тела!»[534]
Этот короткий хвалебный гимн лежит в основе каждой поэтической мифологической концепции. Воображение древних оказалось безграничным, как и видимые проявления самого божества, давшего им темы для их аллегорий. И хотя последние кажутся многообразными, все же они никогда не расстаются с двумя главными идеями, которые всегда можно заметить идущими параллельно в их сокровенных творениях; строгая приверженность к физической, в той же мере, как и к моральной или духовной стороне законов природы. Их метафизические исследования никогда не расходились с научными истинами. Их религии, поистине, можно было бы назвать психофизиологическими убеждениями священнослужителей и ученых, которые построили их на традициях младенческого мира – таких, какими получил их чистый ум примитивных рас, – а также на собственном экспериментальном познании, убеленном сединами мудрости проходящих веков.
Общность между планетами и растениями
Подобен Солнцу – какой еще лучший образ можно найти для Юпитера, изображающего солнечные золотые лучи, как не олицетворить эту эманацию в Диане, светоносной целомудренной Артемиде, чье старое имя было Диктина, что дословно значит луч, от слова дикейн. Луна не светится, и она сверкает только отраженным светом Солнца; отсюда образ его дочери, богини Луны, и сама Луна, Астарта или Диана. Как и критская Диктина, она носит венок из волшебного растения диктамнон или диктамнус, вечнозеленого кустарника, соприкосновение с которым, говорят, вызывает сомнамбулизм и одновременно излечивает от него; и, как Элития, и Юнона Пронуба, она является богиней, управляющей рождением; она является богиней эскулапов, и ассоциация с венком из диктамнуса еще раз показывает глубокую наблюдательность древних. Это растение известно в ботанике как обладающее большой седативной силой, оно растет в изобилии на горе Дикти на Крите; с другой стороны, Луна, согласно лучшим авторитетам по животному магнетизму, влияет на соки и нервные ганглии или клетки – места, откуда идут все нервные волокна, играющие такую важную роль в месмеризме. При родах критских женщин покрывали этим растением, а его корни назначались как лучшее средство для успокоения острой боли и уменьшения раздражительности, столь опасной в этот период. Кроме того, их помещали в пределах храма, посвященного богине, и, если возможно, под прямыми лучами лучезарной дочери Юпитера – ясной и теплой восточной Луны.
Индийские брахманы и буддисты усложнили теорию о влиянии Солнца и Луны (мужского и женского элементов), как содержащих нега