ерие» даже в Америке. Питсбургская газета, совсем недавнего выпуска, описывает нахождение в Моноггахеле тела [утонувшего] мальчика по имени Рид при помощи подобного метода. Как говорится в газете, когда все другие способы не дали результата,
«прибегли к любопытному суеверию. Одну из рубашек мальчика бросили в реку там, где он утонул; как рассказывают, эта рубашка некоторое время плавала на поверхности и наконец пустилась на дно в одном месте, оказавшемся тем самым местом, где лежало тело, которое потом извлекли. Верование, что рубашка утонувшего, будучи брошенной в воду, последует за телом, – широко распространено, каким бы абсурдным оно ни казалось».
Этот феномен объясняется законом мощного притяжения, существующего между человеческим телом и вещами, которые долго носились на нем. Старейшая одежда наиболее эффективна для такого эксперимента; новая – бесполезна.
С незапамятных времен в России в мае, на Троицын день, городские и сельские девушки имеют обычай бросать в воду венки из зеленых листьев – которые каждая девушка сама должна сплести для себя – и смотреть на их предсказания. Если венок утонет – это знак, что девушка умрет, не выйдя замуж, в скором времени; если он поплывет, то она выйдет замуж, причем время зависит от числа стихов, сколько она успеет повторить во время этого эксперимента. Мы определенно подтверждаем, что нам лично известны несколько случаев – два из них с нашими близкими друзьями, – когда это предречение смерти оказалось правдивым и девушки умерли в течение 12 месяцев. В другой день, не только на Троицу, результат, несомненно, был бы тот же самый. Погружение венка в воду можно объяснить тем, что он насыщен нездоровым магнетизмом организма, таящего в себе зачатки ранней смерти; такой магнетизм обладает притяжением к земле на дне потока. Что же касается остального, то мы согласны оставить это для друзей [теории] совпадений.
То же самое замечание по поводу того, что суеверия имеют научную основу, приложимо к феноменам, производимым факирами и фокусниками, которые скептиками сваливаются в одну кучу под общим названием трюкачества. И все же более внимательному наблюдателю, даже непосвященному, раскрывается громадная разница между кимия (феноменами) факира и батте-бази (фокусничеством) трюкача, и некромантией джадугара или сахира, которого так боятся и презирают местные жители. Эта разница, неуловимая – вернее, непостижимая – для скептического европейца, инстинктивно ощущается каждым индусом, будь он из высокой или низкой касты, образованный или нет. Кангалин, или ведьма, которая пользуется своими страшными абхи-чар (месмерическими силами) с целью причинить вред, может ожидать смерти в любой момент, так как каждый индус считает законным убить ее; букка-баз, или фокусник, служит для забавы. Меньше боятся заклинателя змей с его ба-ини, полным ядовитых змей, так как сила его чар простирается только на животных и пресмыкающихся; он не в состоянии зачаровать человека, не может совершить то, что туземцы называют мантар-пхункна, то есть навести чары на людей с помощью магии. Но с йогами, санньяси, святыми людьми, которые приобретают огромные психологические силы путем ментальной и физической тренировки, – дело обстоит совсем по-другому. Некоторых из них индусы почитают как полубогов. Европейцы не могут судить об этих силах, за исключением редких и исключительных случаев.
Британский подданный, наталкивающийся на майданах и в публичных местах на тех, кого он считает ужасными и отвратительными человеческими существами, которые сидят без движения в добровольно принятом истязании урддва-баху с воздетыми над головою руками в течение месяцев и даже лет, – не должен думать, что это факиры-чудотворцы. Феномены последних можно увидеть только благодаря дружеской протекции брахмана или же при особых, случайных обстоятельствах. Такие люди так же мало доступны, как настоящие храмовые танцовщицы, о которых каждый путешественник рассказывает, но редко кто в самом деле видел, так как они принадлежат исключительно пагодам.
Неизвестное племя индийских тоддов
Чрезвычайно странно, что, несмотря на тысячи путешественников и миллионы европейских поселенцев, которые были в Индии и пересекали ее по всем направлениям, так мало еще известно об этой стране и о землях, ее окружающих. Возможно, что некоторое читатели будут склонны не только подвергнуть сомнению правильность нашего утверждения, но даже открыто возразить ему. Несомненно, нам ответят, что все, что желательно знать об Индии, уже известно. Фактически, так нам однажды и ответили. То, что постоянно живущие в стране англо-индийцы не должны заниматься ознакомлением [с ней], – в этом нет ничего странного, ибо, как британский чиновник однажды нам сказал: «Общество не считает признаком хорошего воспитания, если человек интересуется индусами или их делами; или даже выказывает удивление или желает получить информацию насчет чего-либо, что может показаться из ряда вон выходящим в этой стране».
Но нас действительно удивляет, что даже путешественники не исследовали подробнее этот интересный мир. Каких-нибудь 50 лет тому назад, проникнув в джунгли Голубых, или Нильгирийских, холмов Южного Индустана во время охоты на тигров, два отважных британских офицера обнаружили странное племя, совершенно отличное и по внешности, и по языку от любого другого индийского народа. Было высказано много догадок, более или менее нелепых, и миссионеры, которые всегда настороже, чтобы всякую вещь увязать со своей Библией, зашли даже так далеко, что высказали мысль, что этот народ не что иное, как одно из утерянных колен Израилевых, подкрепляя свою смешную гипотезу их очень светлым цветом лица и «сильно заметными еврейскими чертами». Последнее – полнейшее заблуждение, так как тодды, как их называют, не имеют ни малейшего сходства с еврейским типом ни в чертах [лица], ни в телосложении, ни в поведении, ни в языке. Они очень похожи друг на друга, и, как один наш друг выразился, – самые красивые из тоддов напоминают собою по величию и красоте фигуры статую греческого Зевса более, чем кто-либо другой, кого ему приходилось видеть среди людей.
Со времени этого открытия прошло 50 лет, но хотя с тех пор на тех холмах были построены города и страна была наводнена европейцами, о тоддах узнали не больше того, что было известно в самом начале. Среди глупых слухов, распущенных по поводу этого племени, наиболее ошибочны мнения, касающиеся их численности и практикования полиандрии. О них [тоддах] сложилось общее мнение, что вследствие последней их количество уменьшилось до нескольких сотен семейств и что это племя быстро вымирает. Мы получили отличную возможность многое узнать о них и поэтому решительнейшим образом утверждаем, что тодды не практикуют полиандрию и не являются столь малочисленными, как предполагают. Мы готовы доказать, что никто никогда не видел их детей. Те дети, которых могли увидеть в их сообществе, принадлежали к бадагам, индийскому племени, совершенно отличному от тоддов и по происхождению, и по цвету кожи, и по языку; данное племя является наиболее преданными «поклонниками» этого необычного народа. Мы говорим поклонниками, поскольку бадаги одевают, кормят, обслуживают и вправду смотрят на каждого тодда как на божество. Они [тодды] гигантского роста, белокожи, как европейцы, с чрезвычайно длинными и обычно коричневыми волнистыми волосами и бородами, которых с детства никогда не касалась бритва. Прекрасные, как статуи Фидия или Праксителя, тодды целыми днями сидят бездеятельно, как утверждают некоторые путешественники, которым удалось взглянуть на них. Из многих противоречивых мнений и сообщений, которые мы услышали от самих жителей Утакамунда и других небольших новых очагов цивилизации, разбросанных вокруг Нильгирийских холмов, мы отобрали следующее:
«Они никогда не пользуются водой; они удивительно красивы и благородны по внешности, но чрезвычайно грязны; в отличие от всех других туземцев, они презирают драгоценные украшения и никогда не носят ничего другого, кроме большого куска черной ткани или одеяла из какой-нибудь шерстяной материи с цветной полосой по краю; они, кроме чистого молока, ничего другого не пьют; они держат стада скота, но не едят их мяса и не превращают их в рабочую скотину для пахоты или другой работы; они не продают и не покупают; бадаги кормят и одевают их; они никогда не пользуются оружием, не носят его – даже простой палки; они не умеют читать и не желают учиться. Они приводят в отчаяние миссионеров и, по-видимому, не имеют никакой религии, кроме поклонения самим себе, как Господам Творения»[1240].
Мы попытаемся исправить некоторые из этих мнений тем, что мы узнали от очень святой личности, брахмана-гуру, которого мы очень уважаем.
Никто не видел их [тоддов] в количестве больше пяти-шести человек за один раз; они не будут разговаривать с иностранцами, и ни один путешественник никогда не был внутри их своеобразных длинных и плоских хижин, которые, по-видимому, не имеют ни окон, ни дымовых труб, а только одну дверь; никто никогда не видел похорон тодда, так же как и старого человека среди них; также они не заболевают холерой, когда тысячи людей вокруг них умирают в течение таких периодических эпидемий; наконец, хотя вся страна кругом полна тигров и других диких зверей, никто никогда не слышал, чтобы тигр, змея или какие-нибудь другие животные, столь свирепые в тех краях, тронули тодда или его скот, хотя, как мы уже упомянули, они не пользуются даже палкой [для защиты].
Кроме того, тодды совсем не женятся. Кажется, что они малочисленны, ибо никто никогда не имел возможности их сосчитать; как только их уединенность была осквернена лавиной цивилизации, – что, возможно, произошло по их собственной беззаботности, – тодды начали перебираться в другие места, такие же неизвестные и еще более недоступные, чем до этого Нильгирийские холмы. Они не рождаются от матерей-тоддов или от родителей-тоддов; они – дети некой очень избранной секты, и отобраны с детства для особенных религиозных целей. Опознаваемое по своеобразному цвету кожи и по другим определенным признакам, такое дитя с рождения известно как то, что в народе называют тоддом. Каждый третий год любой из них должен удалиться в определенное место на определенное время, где все они должны встретиться. Их «грязь» – только маска, такая же, какую публично налагает санньяси во исполнение своего обета; их скот большей частью предназначен для сакрального использования; и хотя в места их богослужений никогда не ступала чужая нога, – эти места, тем не менее, существуют и, возможно, соперничают с самыми величественными пагодами –