й процесс месмеризации; он делал пассы. Затем послышалось ужасающее завывание, которое холодом пронизало сердце каждого человеческого существа, находившегося в том месте. Этот продолжительный свирепый вой постепенно стих и перешел в ряд жалобных, разорванных как бы рыданий, точно эта ограбленная мать высказывала свои жалобы, и затем, к ужасу толпы, нашедшей убежище на деревьях и в домах, зверь совершил громадный прыжок – на святого человека, как они думали. Они ошиблись, она была у его ног, катаясь в пыли и подергиваясь. Еще несколько мгновений, и она стала бездвижной; ее огромная голова покоилась на ее передних лапах, а ее кровью налитые, но теперь кроткие глаза приковались к лицу факира. Затем святой молящийся сел подле тигрицы и нежно гладил ее полосатый мех и похлопывал ее по спине до тех пор, пока ее стенания не стали все слабее и слабее, и спустя полчаса вся деревня стояла вокруг этой группы; голова факира покоилась на спине тигрицы, как на подушке; его правая рука лежала на ее голове, а левая была откинута на землю под ужасающей пастью, и высунувшийся оттуда длинный красный язык нежно ее облизывал.
Вот каким образом факиры укрощают самых диких зверей Индии. Могут ли европейские укротители, с их раскаленными добела железными прутьями, сделать то же самое? Конечно, не каждый факир наделен такой мощью – сравнительно весьма немногие. Но все же действительное их количество большое. Как их для этого обучают в пагодах – это останется вечным секретом для всех, кроме брахманов и адептов оккультных тайн. Считавшиеся до сих пор баснями рассказы о том, как Кришна и Орфей очаровали диких зверей, получают таким образом подтверждение в наши дни.
Есть один факт, который остается неотрицаемым. Нет и не было ни единого иностранца в Индии, который мог бы похвастать или когда-либо похвастал тем, что он проник в закрытое святилище внутри пагод. Ни власть, ни деньги никогда не могли побудить брахмана разрешить непосвященному иностранцу перешагнуть порог сокровенного места. Применить в этом случае силу было бы равносильно бросанию зажженной свечи в пороховой склад. Индусы, кроткие, терпимые, долготерпеливые, чья апатичность спасла британцев от изгнания из страны в 1857 году, подняли бы свои сотни миллионов приверженцев как одного человека при таком святотатстве; независимо от их сект и каст, они истребили бы всех христиан. Ост-Индская компания хорошо это знала и построила свою твердыню на дружбе с брахманами и выплачивала субсидии пагодам; и британское правительство ведет себя так же благоразумно, как его предшественница. Именно касты и невмешательство в преобладающие религии обеспечивают его сравнительный авторитет в Индии.
Но нам следует еще раз возвратиться к шаманизму, этой странной и наиболее презираемой изо всех доживших до нашего времени религий – «поклонению духам». У ее последователей нет ни алтарей, ни идолов, и, основываясь непосредственно на утверждении одного шамана-жреца, мы заявляем, что их подлинные обряды, которые они обязаны совершать только один раз в год в самый короткий день зимы, не могут состояться в присутствии иноверца. Поэтому мы уверены, что все описания, до сих пор печатавшиеся в «Азиатском журнале» и в других европейских журналах, – только домыслы. Русские, которые вследствие постоянного общения с шаманами в Сибири и Татарии должны были быть самыми компетентными людьми, чтобы судить об их религии, – ничего не узнали, за исключением личной искусности этих людей в том, что они наполовину склонны рассматривать как ловкое фокусничество. Однако многие проживающие в Сибири русские твердо убеждены в «сверхъестественных» силах шаманов. Каждый раз, когда они собираются для поклонения, это всегда происходит под открытым небом, на высоком холме или в укромной глуши леса – этим напоминая нам старинные обряды друидов. Их церемонии по случаю рождений, смертей и свадеб представляют собой только ничтожную часть их культа. В него входят жертвоприношения, обрызгивание огня спиртом и молоком и вещие гимны или, вернее, магические заклинания, запеваемые выполняющим церемонию шаманом и заканчиваемые хором всех присутствующих.
Многочисленные медные и железные колокольчики, носимые ими на жреческом одеянии из оленьей кожи[1254] или на поясе из кожи другого животного, считающегося магнетическим, – применяются для того, чтобы прогнать вредоносных духов воздуха – суеверие, разделяемое всеми народами древности, в том числе римлянами и даже евреями, о чем говорят их золотые колокола. По той же причине у них имеются железные посохи, также покрытые колокольчиками. Когда, после известных церемоний, желаемый кризис[1255] достигнут, «дух уже заговорил», и жрец (им может быть и мужчина, и женщина) ощущает его непреодолимое влияние, то рука шамана притягивается некой оккультной силой к верхнему концу посоха, который обычно покрыт иероглифами. С ладонью, опирающейся на этот посох, шаман поднимается в воздух на значительную высоту, где остается некоторое время. Иногда он подскакивает чрезвычайно высоко и, в зависимости от контроля, – ибо часто он только безответственный медиум, – изрекает пророчества и описывает будущие события. Так, например, в 1847 году в далекой глуши Сибири один шаман пророчествовал и предсказал с точными подробностями исход Крымской войны. Подробности этого предсказания, тщательно записанные в то время присутствующими при этом, были все проверены шесть лет спустя после этого события. Хотя обычно они [шаманы] не знают даже самого названия астрономии, не говоря уже об изучении этой науки, они часто предсказывают затмения и другие астрономические явления. Когда у них просят совета по поводу произошедших краж и убийств, они неизменно указывают виновных.
В Сибири шаманы все невежественны и неграмотны. Шаманы Татарии и Тибета – их очень мало – большей частью по-своему ученые люди и не позволяют себе подпасть под контроль каких-либо духов. Первые являются медиумами в полном смысле этого слова; последние же – «маги». Неудивительно, что набожные и суеверные люди, увидев один из таких [шаманских] кризисов, заявляют, что шаман был одержим бесом. Точно так же, как в случаях корибантского и вакхического исступления у греков древности, «духовный» кризис шамана проявляется в буйном танце и в дикой жестикуляции. Мало-помалу в зрителях возникает дух подражания; охваченные неотразимым импульсом, они тоже танцуют и в свою очередь приходят в экстаз; и тот, кто начал с того, что присоединился к хору, постепенно и бессознательно начинает участвовать в жестикуляции до тех пор, пока не падает на землю истощенный и часто – умирающий.
Вызывание живого духа шаманом, засвидетельствованное автором
«О, младая дева! Ты одержима богом! Это или Пан, или Геката, или почтенные Корибанты, или Кибела, что возбуждает тебя!» – поет хор, обращаясь к Федре, у Еврипида. Эта форма психологической эпидемии слишком хорошо известна еще со времен Средневековья, чтобы приводить ее примеры. Choroea sancti Viti – исторический факт, и она распространилась по всей Германии. Парацельс вылечил значительное количество лиц, одержимых таким духом подражания. Но он был каббалистом и поэтому был обвинен своими врагами в изгнании бесов силою еще более сильного демона, которого он якобы носил при себе в рукоятке своей шпаги. Христианские судьи того ужасного времени нашли лучшее и более верное лекарство. Вольтер заявляет, что в области Юра между 1508 и 1600 годами набожные судьи предали смерти более 600 ликантропов..
Но в то время как безграмотный шаман является жертвой, и в течение своего транса иногда видит присутствующих людей в образах различных животных, и часто заставляет их разделять свою галлюцинацию, – его брат-шаман, обученный в мистериях жреческих училищ Тибета, выгоняет элементарных тварей, которые могут создавать галлюцинации точно так же, как живой месмеризатор, – но не с помощью более сильного демона, а просто знанием природы невидимого врага. Там, где академики терпели неудачу, как, например, в случае Кевенносы, там шаман или лама скоро пресекли бы эту эпидемию.
Мы уже упомянули принадлежащий нам камень, сердолик, который оказал такое неожиданное и благоприятное влияние на решение шамана. Каждый шаман имеет такой талисман, который он носит на шнурке под левой рукой.
«Какую пользу он приносит тебе и каковы его свойства?» – часто спрашивали мы нашего проводника. На это он никогда не отвечал прямо, уклонялся от всяких объяснений, обещая, что как только предоставится случай и мы будем одни, он попросит камень ответить самому за себя. С такой очень неопределенной надеждой нам только оставалось прибегать к собственному воображению.
Но день, когда камень «заговорил», настал очень скоро. Это произошло в наиболее критические часы нашей жизни, в то время, когда бродяжническая натура путешественника увлекла пишущую эти строки в далекие страны, где неизвестна цивилизация и безопасность не может быть гарантирована даже на один час. Однажды после обеда, когда все мужчины и женщины ушли из юрты, служившей нашим домом более двух месяцев, чтобы быть свидетелями церемонии ламаистского изгнания Чутгура[1256], обвиняемого в том, что он поломал и тайно похитил всю скудную мебель и горшки у семьи, проживавшей на расстоянии двух миль, – я напомнила шаману, оставшемуся единственным моим защитником в этих непривлекательных пустынях, о его обещании. Он вздохнул и заколебался; но после краткого молчания оставил свое место на овчине и, выйдя из юрты, повесил на колышке перед входом высохшую голову козла с огромными рогами; затем, опустив войлочный занавес юрты, сказал, что теперь ни один человек не отважится входить в юрту, так как голова козла была знаком, что он был «за работой».
После этого, засунув руку за пазуху, он вытащил оттуда камешек размером с грецкий орех и, осторожно развернув его, поспешил, как показалось, проглотить его. Через несколько мгновений его конечности застыли, тело стало негибким, и он упал, холодный и бездвижный как труп. Если бы не легкое подергивание его губ при каждом задаваемом вопросе, то эта сцена была бы озадачивающей, даже страшной. Солнце заходило, и если бы не было тлеющих угольков посреди юрты, полный мрак прибавился бы к угнетающей тишине, царствовавшей кругом. Мне приходилось жить в прериях Запада и в бескрайних степях Южной России; но ничто не сравнимо с тишиной при солнечном закате над песчаными пустынями Монголии, даже обнаженное безлюдие пустынь Африки – хотя первые частично обитаемы, а последние совершенно лишены признаков жизни. И вот, автор этих строк была наедине с тем, что выглядело ничуть не лучше трупа, лежащего на земле. К счастью, это состояние длилось недолго.