[627], – и он вскоре освободится от своего заблуждения, что индусы воздают божественные почести обезьяньему богу. Он, может быть, узнал бы – если бы брахманы нашли его достойным получить объяснение, – что индус видит в обезьяне только то, что Ману желал бы, чтобы он видел: а именно, трансформацию вида, особо тесно связанного с семейством человека – незаконорожденную ветвь, привитую на его собственном роде до окончательного усовершенствования последнего[628].
Далее он мог бы узнать, что в глазах образованных «язычников», духовный, или внутренний, человек есть одно, а его земной физический футляр – другое. Что физическая природа, эта великая комбинация соотношений физических сил, постоянно устремленных к совершенствованию, вынуждена пользоваться материалом, находимым под рукой; она [его] формирует и преобразовывает по мере своего продвижения, и, увенчав свой труд человеком, она предоставляет лишь ему одному быть достойным святилищем для осенения божественным духом. Но последнее обстоятельство не дает человеку права распоряжаться жизнью и смертью животных, которые ниже его самого на шкале природы, или мучить их. Как раз наоборот. Кроме того, что человек имеет душу – каковою, в большей или меньшей степени, обладает каждое животное и даже растение, – человек имеет свою бессмертную разумную душу, или ноус, которая должна была бы сделать его по великодушию равным, по меньшей мере, слону, который так осторожно ступает, чтобы не раздавить тварей, которые слабее его самого. Именно это чувство заставляет брахмана и буддиста строить больницы для заболевших животных и даже насекомых и готовить убежища, где они могли бы закончить свои дни. Это опять-таки то же самое чувство, которое заставляет сектанта джайна пожертвовать половину своего века на то, чтобы сметать со своего пути беспомощных ползучих насекомых*, а не безрассудно лишать жизни хотя бы самого малейшего из них. И из этого же чувства высшего благожелательства и милосердия по отношению к более слабому, как бы ни была жалка эта тварь, – возникло почитание одной из естественных модификаций их собственной двойной натуры; отсюда позднее возникло также популярное верование в метемпсихоз. Никаких его следов не обнаружено в Ведах; и истинное толкование этой доктрины, обсужденной подробно в «Ману» и в буддийских священных книгах, с самого начала стало достоянием только ученых жреческих каст, поэтому неправильные и глупые идеи масс об этой доктрине не должны вызывать удивления.
Тех, кто в остатках [познаний] древности усматривает доказательства того, что у современности мало прав претендовать на оригинальность, – тех обычно обвиняют в склонности преувеличивать и искажать факты. Но откровенный читатель едва ли станет утверждать, что вышеизложенное служит этому примером. Эволюционисты существовали уже до того дня, когда, по словам Библии, мифический Ной плавал в своем ковчеге; и древние ученые были лучше осведомлены, и их теории были более логично построены, чем у эволюционистов современности.
Платон, Анаксагор, Пифагор, Элейская школа в Греции*, так же как и старинные халдейские училища жрецов, – все преподавали доктрину двойной эволюции, доктрину о переселении душ, касающуюся только перехода человека из мира в мир после смерти здесь. Каждая философия, достойная этого имени, учила, что дух человека, если и не душа, предсуществовал.
«Ессеи, – говорит Иосиф, – верили, что души бессмертны и что они спускаются из эфирных сфер, чтобы быть прикованными к телам»[629].
В свою очередь, Филон Иудей говорит, что
«воздух полон ими (душами); и что те, кто ближе всего к земле, спускаясь, чтобы быть привязанными к смертным телам, παλινθροµουαι αυθις, возвращаются к другим телам, преисполненные жаждой жить в них»[630].
В «Зогаре» душа заставлена выпрашивать свою свободу перед Богом:
«Владыка Вселенной! Я счастлива в этом мире и не желаю отправиться в другой мир, где я буду служанкой, подверженной всякой скверне»[631].
Доктрина роковой необходимости, вечного нерушимого Закона утверждена в ответе божества:
«Против твоей воли ты становишься зародышем и против твоей воли ты рождена»[632].
Свет был бы непонятен без тьмы, проявляющей его путем контраста; добро не было бы добром без зла, выявляющего бесценную природу блага; таким образом, личная добродетель не может претендовать на заслугу, если она не прошла горнило соблазна. Нет ничего вечного и неизменного, за исключением сокрытого божества. Ничто предельное – или потому, что оно имело начало, или в силу того, что оно должно иметь конец – не может оставаться неподвижным. Оно должно или прогрессировать, или отступать; и душа, жаждущая снова воссоединиться со своим духом, который единственный может даровать ей бессмертие, должна очиститься посредством циклических переселений, стремясь вперед к единственной Стране Блаженства и Вечного Покоя, называемой в «Зогаре» «Дворцом Любви», היבל אהבת, в индусской религии – мокшей; среди гностиков – «Плеромой вечного Света», а у буддистов – нирваной. Христианин называет ее «Царством Небесным» и претендует на то, что он единственный нашел эту истину, тогда как он только изобрел новое имя для доктрины, которая является ровесницей человека.
Доказательство того, что переселение души не относится к состоянию человека на этой земле после смерти, можно найти в «Зогаре», несмотря на многие неправильные изложения его переводчиков.
«Все души, отдалившиеся в небесах от Священного – да будет благословенно Имя Его, – бросились в бездну в своем существовании, и ожидали времени, когда им предстояло спуститься на землю…[633] Приди и посмотри, когда душа достигнет обители Любви… Душа не выдержала бы этого света, если бы не было светящегося плаща, который она надевает. Ибо, точно так же, как душа, посланная на эту землю, надевает земное одеяние, чтобы сохранить себя здесь, точно так же она получает наверху сияющее одеяние, чтобы быть в состоянии смотреть без вреда в зеркало, чей свет исходит из Владыки Света»[634].
Кроме того, «Зогар» учит, что душа не может достигнуть обители блаженства, если она не получила «святого поцелуя», или воссоединения души с субстанцией, из которой она была эманирована, – с духом. Все души – двойные, и в то время как последняя представляет собою женский принцип, дух является мужским. Будучи заключенным в теле, человек представляет собою троицу, если только его скверна не настолько велика, что вызывает его разрыв с духом*.
«Горе той душе, которая вместо своего небесного мужа (духа) предпочитает земной брак со своим земным телом», – гласит один текст в «Книге Ключей»[635].
Троичность человека в изложении Павла
Этих идей о переселениях и тройственности человека придерживались многие из ранних христианских отцов. Только путаница в вопросах души и духа, созданная переводчиками Нового Завета и древних философских трактатов, вызвала многие недоразумения. Это также одна из многих причин, почему Будду, Плотина и многих других посвященных теперь обвиняют в том, что они стремились к полному уничтожению своих душ – к «поглощению божеством» или к «воссоединению со вселенской душой», что, по мнению наших современников, означает уничтожение. Животная душа, конечно, должна дезинтегрировать свои частицы, прежде чем она будет в состоянии соединить свою более чистую сущность навсегда с бессмертным духом. Но переводчики как «Деяний», так и «Посланий», заложившие основание Царствия Небесного, и современные комментаторы буддийской «Сутры Основания Царства Праведности» исказили смысл слов великого апостола христианства так же, как и великого реформатора Индии. Первые настолько затемнили слово ψυχικος, что никакой читатель не догадается, что оно имеет какое-либо отношение к душе, и при таком смешивании понятий душа и дух читатели Библии получают лишь искаженные представления обо всем, что касается этого предмета; а интерпретаторы второй [т. е. буддийской сутры] не поняли смысла и назначения буддийских четырех степеней Дхианы.
В писаниях Павла сущность человека разделена на три части – плоть, психическое существо, или душа, и осеняющая – и в то же время внутренняя – сущность, или ДУХ. Фразеология Павла очень определенна, когда он учит анастасису, или продолжению жизни после смерти. Он утверждает, что существует психическое тело, которое сеется в тленное, и духовное тело, которое возвышается в нетленную субстанцию. «Первый человек из земли и земной, второй человек с неба». Даже Иаков [III, 15] признает душу, говоря, что «это не есть мудрость, нисходящая свыше, но – земная, душевная, бесовская». Платон, говоря о душе (psuché), замечает, что «когда она вступает в союз с nous (божественная субстанция, бог – как psuché есть богиня), она все делает правильно и удачно, но дело обстоит иначе, когда она привязывается к Annoia». То, что Платон называет ноус, Павел называет Духом; то, что Павел говорит о плоти, Иисус относит к сердцу. Природное состояние человечества называлось по-гречески αποστασια; новое состояние – αναστασις. С Адамом пришло первое (смерть), с Христом – последнее (воскресение), так как он был первым, кто открыто учил человечество «Благородному Пути» к Вечной жизни, как Гаутама указывал тот же самый Путь к нирване. Для осуществления той и другой цели был, по обоим учениям, только один путь.