«Бедность, нравственная чистота, созерцание или внутренняя молитва; презрение к богатству и к иллюзорным радостям этого мира».
«Вступайте на этот путь и положите конец печали; истинно. Путь провозглашен мною, кто нашел, как уничтожить стрелы печали. Вы сами должны приложить усилия; Будды – только проповедники. Мыслящий, который вступает на Путь, освобождается от пут Обманщика (Мары)»[636].
«Входите тесными вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель… Всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному» [Матфей, VII].
«Я ничего не могу творить Сам от Себя» [Иоанн, V, 30]. «Заботы века сего и обольщение богатства заглушают слово» [Матфей, XIII, 22], – говорят христиане; и только путем освобождения от всех заблуждений буддист вступает на «Путь», который ведет его «прочь от неугомонных мечущихся волн океана жизни» и приведет его «в спокойный Град Мира, к действительной радости и покою нирваны».
Подобным же образом и греческие философы благодаря стараниям слишком ученых переводчиков превратились из мистиков в мистификаторов. Египтяне почитали божественный дух, один-единственный, как Ноут. Совершенно ясно, что именно с этого слова Анаксагор взял свой термин ноус, или, как он называет его, Νοΰς αυτοκρατης – Разум или Дух само-сильный, αρχητης κινησεως.
«Все было хаос, – говорит он, – затем пришел Νοΰς и установил порядок».
Он также обозначает этот Νοΰς как Единого, который правит многими. По его идее Νοΰς был бог, а Логос был человек, эманация первого. Внешние силы воспринимали феномены; только ноус один различал нумены, или субъективные явления. Это чисто в буддийском и эзотерическом духе.
Сократ и Платон о душе и духе
Здесь Сократ подхватил его нить и продолжил ее, а после него [это сделал] Платон с целым миром внутреннего знания. Если старый ионийско-итальянский мир кульминировал в Анаксагоре, то новый начался с Сократа и Платона. У Пифагора Душа была самодостаточным целым с тремя элементами: nous, phren и thumos, последними двумя обладали и животные, и только первый элемент представлял его истинное я. Таким образом, обвинение, что он [Пифагор] преподавал трансмиграцию, отвергнуто; он учил о ней не более, чем когда-либо учил Гаутама Будда, в какие бы суеверия индусские невежественные массы ни превратили это после его смерти. Заимствовал ли Пифагор от Будды или Будда заимствовал еще от кого-либо – это не имеет значения; эзотерическая доктрина одна и та же.
Платоническая школа даже еще более отчетлива в провозглашении всего этого.
Реальная индивидуальность находилась в основе всего. Поэтому Сократ учил, что у него имеется δαιµόνιον (dæmonium, даймон), духовное нечто, которое направило его на путь мудрости. Он сам ничего не знал, но это нечто повело его к познанию всего.
Платон пошел за ним следом и полностью исследовал принципы бытия. Существовал Агафон, Верховный Бог, создавший в своем уме paradeigma всего.
Он [Платон] учил, что в человеке имеется «бессмертный принцип души», смертное тело и «отдельная смертного рода душа», которая помещалась в отдельном от тела вместилище; бессмертная часть [души] находилась в голове («Тимей», XIX, XX), а другая – в туловище (XLIV). Ничего нет яснее того, что Платон рассматривал внутреннего человека как состоящего из двух частей – одна всегда неизменная, образованная из той же сущности, что и божество, и другая смертная и тленная.
«Платон и Пифагор, – говорит Плутарх, – делили душу на две части – разумную (поэтическую) и неразумную (agnoia); и та часть души человека, которая разумна, – вечна; ибо, хотя она и не есть Бог, все же она есть произведение вечного божества, но та часть души, которая лишена разума (agnoia), – умирает».
«Человек, – говорит Плутарх, – имеет сложный состав; и ошибаются те, кто думает, что он состоит только из двух частей. Ибо они воображают, что понимание является частью души, но они ошибаются в этом не менее тех, кто считает душу частью тела, ибо понимание (ноус) настолько же превосходит душу, насколько душа лучше и божественнее тела. Соединение этой души (ψυχη) с пониманием (νους) образует разум, а соединение с телом образует страсть; из этих двух одно является началом или принципом удовольствия и боли, а другое – началом или принципом добродетели и порока. Из этих трех частей, сложенных и слитых вместе, земля дала тело, луна – душу, а Солнце – понимание человеческому роду».
«Теперь о смертях, какими мы умираем; одна смерть делает человека двумя из трех, а другая превращает его из двух в одного. Первая находится в области и под юрисдикцией Деметры, откуда название, данное мистериям τελειν, напоминало название, данное смерти, – τελευταν. Афиняне прежде называли покойников также посвященными Деметре. Что же касается другой смерти, то она происходит на Луне или в области Персефоны. Как в случае смерти земной, так и в случае другой, небесной*, Гермес задерживается. Это внезапно и насильственно отрывает душу от тела; но Прозерпина нежно и в течение долгого времени отъединяет понимание от души. По этой причине ее называют Monogenes, единородной, или, скорее – порождающей одиночек, ибо лучшая часть человека становится одинокой, когда она ею разъединена. Итак, и та и другая [смерти] происходят в соответствии с законами природы. Верой предписано, что каждая душа, с пониманием или без понимания (νους), покинув тело, должна странствовать некоторое время, хотя не всегда одинаковое, в области, находящейся между Землей и Луной. Так происходит потому, что те, кто был несправедлив и вел беспутную жизнь, несут здесь соответствующее своим злодеяниям наказание. А добрые и добродетельные задерживаются до тех пор, пока не очистятся и путем искупления не освободятся от всех тех зараз, – которыми могли заразиться под влиянием тела, подобно влиянию скверной болезни, – живя в самой умеренной части этого пространства, называемой Лугами Гадеса, где они должны оставаться определенное, заранее назначенное время. И затем, словно при возвращении на родину после долгих скитаний или длительного изгнания, они испытывают радость такого рода, которую, главным образом, испытывают посвящаемые в священные мистерии; эта радость перемешана с тревогой, восхищением и с особыми, каждому по отдельности присущими надеждами».
Даймон Сократа был этим νοΰς, умом, духом или пониманием в нем божественного.
«Ноус Сократа, – говорит Плутарх, – был чист и смешался с телом не более, чем требовала необходимость… Каждая душа обладает какою-то частью ноус, разума – без этого человек не может быть человеком; но та часть души, которая смешалась с плотью и инстинктивными потребностями, изменяется, и через испытание боли или удовольствия становится неразумной. Не все души в одинаковой степени смешиваются; некоторые целиком погружаются в тело и таким образом в этой жизни вся их структура портится инстинктивными потребностями и страстями; некоторые смешиваются только частично, но более чистая часть [ноус] все же остается вне тела. Эта часть не втягивается в тело, но парит над ним и осеняет самую верхнюю часть головы; она подобна веревке, чтобы ею поддерживать и направлять опускающуюся часть души до тех пор, пока она оказывается послушной и не поддается инстинктивным влечениям плоти. Та часть, которая погрузилась в тело, называется душой. Но нетленная часть называется ноус, и простонародье думает, что она находится внутри них, точно так же, как они думают, что изображение, отраженное зеркалом, находится в этом зеркале. Но более умные, которые знают, что она находится вовне, называют ее Daimon (бог, дух).
Душа, как сон, быстро улетает, но делает это не сразу, едва отделившись от тела, а потом, когда она остается одна и отделяется от понимания (ноус)… Душа, будучи ваяема и формируема пониманием (ноус), и сама ваяя и формируя тело путем охватывания его со всех сторон, получает от него отпечаток и форму; таким образом, хотя она отделилась и от понимания, и от тела, она, тем не менее, на долгое время все еще удерживает его фигуру и сходство так, что с полным правом ее можно называть его изображением.
И элементом этих душ является луна, так как души распадаются в нее так же, как тела покойников в землю. Действительно, те, кто был добродетельным и честным, ведущим спокойную и философскую жизнь, не впутываясь в хлопотливые дела, – те быстро распадаются, так как их покинул ноус, понимание, и они больше не пользуются телесными страстями – они тотчас же исчезают».
Мы находим, что даже Ириней, этот неутомимый и смертельный враг каждой греческой и «языческой» ереси, разъясняет свою веру в тройственность человека. Совершенный человек, согласно его воззрениям, состоит из плоти, души и духа: «… carne, anima, spiritu, altero quidem figurante, spiritu, altero quod formatur, carne. Id vero quod inter haec esl duo, est anima, quae aliquando subsequens spiritum elevatur ab eo, aliquando autem consentient carni in terrenas concupiscentias»[637].
И Ориген в своем «Шестом Послании Римлянам» говорит:
«Существует тройное деление человека: 1) тело, или плоть, самая низкая часть нашего естества, на которой древний змий путем первородного греха написал закон греха, через который мы бываем соблазняемы на подлые поступки, и как только мы поддаемся этим соблазнам, мы крепко привязываем себя к дьяволу; 2) дух, в котором или посредством которого мы выражаем подобие божественной природы и в котором Лучший Творец с прообраза своего собственного ума выгравировал своим собственным пальцем (т. е. своим духом) вечный закон честности, – этим мы присоединены (приклеены) к Богу и сделаны едиными с Богом, 3) между этими двумя [составляющими] посредничает душа, которая, как в республике, где партии раскололись, – должна присоединиться к той или другой стороне; она вольна выбирать, к какой стороне примкнуть. Если, отказавшись от плоти, она примкнет к партии духа, она сама станет духовной; если же она опустится к страстям плоти, то она сама выродится в тело».