421, I, с. 579] Кроме того, неотрицаемо то, что теологии всех великих народов согласуются и показывают, что каждая является частью «одного огромного целого». Подобно остальным посвященным, мы видим, как Платон прилагает большие усилия, чтобы скрыть истинное значение своих аллегорий. Каждый раз, когда дело касается величайших секретов Восточной «Каббалы», секрета истинной космогонии вселенной и идеального, предсуществующего мира, Платон обволакивает свою философию глубочайшим мраком. Его «Тимей» настолько запутан, что никто, кроме посвященного, не может понять его тайного значения. А Мошейм думает, что Филон заполнил свои труды абзацами, прямо-таки противоречащими друг другу, с единственной целью скрыть истинную доктрину. На этот раз мы видим, что критик на правильном пути.
И сама идея троичности, так же как негодующе поносимая доктрина эманаций — где их отдаленнейший источник? Ответить на это легко, и все доказательства теперь под рукой. В величественной и глубочайшей изо всех философий, в философии всемирной «религии мудрости», первые следы которой историческое исследование теперь обнаруживает в древней до-ведийской религии Индии. Как много оскорбляемый Жаколио правильно замечает:
«Не в таких религиозных трудах древности как Веды, „Зенд-Авеста“ и Библия, должны мы искать точных выражений благородных и возвышенных верований тех эпох» [379].
«Священный первичный слог, состоящий из трех букв А — У — М, в котором содержится ведийская Тримурти (Троица), должен держаться в тайне, подобно другой тройной Веде», — говорит Ману в книге XI, шлока 265.
Сваямбхува есть непроявленное божество; оно есть Существо, существующее через себя и от себя; оно есть центральный и бессмертный зародыш всего, что существует во вселенной. Три троицы эманируют из Него и содержатся в Нем, образуя Верховное единство. Этими троицами или тройными Тримурти являются: Нара, Нари и Вирадьи — первоначальная триада; Агни, Вайя и Сурья — проявленная триада; Брахма, Вишну и Шива — творящая триада. Каждая из этих триад становится менее метафизической и более приспособленной к обычному рассудку по мере нисхождения. Таким образом последняя становится только символом в его конкретном выражении, вызванном необходимостью чисто метафизической концепции. Вместе со Сваямбхува они суть десять сефиротов еврейских каббалистов, десять индусских Праджапати; — Эйн-Соф первых соответствует великому Неизвестному, выраженному мистическим А У М последних.
Франк, переводчик «Каббалы», комментирует:
«Десять сефиротов разделяются на три класса, причем каждый из них представляет нам божество под иным аспектом, в то время как целое все же остается неделимой Троицей.
Первые три сефирота чисто интеллектуальны в метафизике; они выражают абсолютную тождественность существования и мысли и образуют то, что современные каббалисты называют интеллигибельным миром — что есть первое проявление Бога.
Три последующие заставляют нас постигать Бога в одном из их аспектов как идентичность доброты и мудрости; в другом они являют нам в Высшем добре источник красоты и величия (в творении). Поэтому они называются добродетелями, или чувственным миром.
Наконец, по последним трем сефиротам мы узнаем, что Всемирное Провидение, что Верховный художник есть также абсолютная Сила, всемогущая причина, и что в то же время эта причина является порождающим элементом всего, что существует. Именно эти последние сефироты являются теми, кто образуют естественный мир или природу в ее сущности и в ее активном принципе. Natura naturans» [256].
Эта каббалистическая концепция таким образом оказалась идентичной с концепцией индусской философии. Кто бы ни читал Платона и его диалог «Тимей», найдет, что греческий философ повторяет эти идеи с точностью эхо. Кроме того, предписание секретности у каббалистов было столь же строгим, как у посвященных в святая святых и у индусских йогов.
«Сомкни уста твои из опасения произнести это (Тайну), и сердце твое из опасения громкой думы; и если сердце твое вырвалось из контроля, верни его на место, ибо такова цель нашего союза» («Сефер Иецира», «Книга Творения»).
«Это есть тайна, дающая смерть. Сомкни уста твои из опасения, чтобы не выдать ее невежде, сожми мозг твой из опасения, чтобы что-либо не вырвалось из него и не проникло наружу» («Агручада Парикшай»).
Истинно, судьбы многих будущих поколений висели на волоске в дни третьего и четвертого веков. Если бы император не послал в 389 году в Александрию приказа — на что его принудили христиане — об уничтожении всех идолов, наш век никогда не имел бы собственного христианского мифологического пантеона. Никогда еще Неоплатоническая школа не достигала таких высот философии, как перед своим концом. Объединившие мистическую теософию старого Египта с изысканной философией греков; стоявшие ближе к древним мистериям Фив и Мемфиса, чем когда-либо в течение веков; сведущие в науке предсказывания и гадания, так же как и в искусстве терапевтов; поддерживавшие дружбу с самыми проницательнейшими людьми еврейского народа, которые были глубоко проникнуты идеями зороастрийцев, — неоплатоники стремились слить воедино древнюю мудрость Восточной «Каббалы» с наиболее благородными концепциями западных теософов. Несмотря на измену христиан, которые нашли уместным по политическим причинам после дней Константина отвергать своих наставников, влияние новой платонической философии бросается в глаза в последующей адаптации догм, происхождение которых легко проследить в этой замечательной школе. Хотя они искалечены и обезображены, все же они сохранили сильное семейное сходство, которое ничто не может изгладить.
Но, если знание оккультных сил природы раскрывает духовное зрение человека, расширяет его интеллектуальные способности и безошибочно приводит его к более глубокому почитанию Творца, то, с другой стороны, невежество, догматическая узость мышления и детский страх заглянуть в глубину сущего неизменно приводит к поклонению фетишам и суеверию.
Когда Кирил, епископ Александрийский открыто ухватился за идею Изиды, египетской богини, и антропоморфизировал ее в Марии, Божьей матери, и когда начались споры о триединстве, — с этого момента египетская доктрина об эманировании творящего Бога из Эмефта подвергалась искажениям на разные лады, пока наконец Соборы пришли к соглашению принять ее в таком виде, как она выглядит теперь — обезображенной Триады каббалистического Соломона и Филона! Но так как ее происхождение все еще было слишком очевидно, то Слово больше не называлось «Небесным человеком», первичным Адамом Кадмоном, но стало Логосом — Христом, и было сделано таким же старым, как «Старейший из Старейших», его отец. Сокрытая МУДРОСТЬ стала идентичной со своей эманацией БОЖЕСТВЕННОЮ МЫСЛЬЮ, и ее заставили рассматривать соравной и совечной со своей первой манифестацией.
Если мы здесь остановимся, чтобы рассмотреть другую из основных догм христианства — доктрину об искуплении, то мы легко можем проследить ее назад до язычества. Этот краеугольный камень церкви, которая, по ее собственному мнению, покоилась незыблемо на прочной скале в течение долгих веков, теперь выкопан наукою и доказано, что он произошел от гностиков. Профессор Дрейпер представляет ее, как едва ли известную в дни Тертуллиана, и как «возникшую среди еретиков гностиков».[38] Мы не позволим себе возражать такому ученому авторитету больше, как только заявить, что она возникла среди них не более, как это было о их «помазанным» Христом и Софией. Первого они создали по образу «Царя Мессии», мужского принципа мудрости, а последнюю по третьему сефироту, из халдейской «Каббалы»,[39] и даже по индусскому Брахме и Сарасвати[40] и языческому Дионису и Деметре. И здесь у нас твердая почва под ногами, хотя бы уже потому, что теперь доказано, что Новый Завет совсем не появлялся в своей завершенной форме, каким мы его находим теперь, пока не прошло 300 лет со времени апостолов,[41] а в отношении «Зогара» и других каббалистических книг установлено, что они появились в первом веке до нашей эры, если не намного раньше.
Гностики переняли много идей от ессеев; а у ессеев еще за два века до нашей эры были свои «великие» и «малые» мистерии. Они были изаримы или посвященные, потомки египетских иерофантов, в стране которых они прожили несколько веков до того, как они были обращены в буддийское монашество миссионерами царя Ашоки, и впоследствии слились с ранними христианами; и они существовали, вероятно, до того, как старые египетские храмы были осквернены и разрушены беспрерывными вторжениями персов, греков и других орд завоевателей. У иерофантов было свое искупление, совершавшееся в мистерии посвящения за века до того, как появились гностики или даже ессеи. Оно было известно у иерофантов под названием крещение крови и не считалось искуплением за «грехопадение человека» в Эдеме, но просто как искупление за грехи прошлого, настоящего и будущего невежественного, но тем не менее развращенного человечества. Иерофант имел право выбора: или принести свою чистую и безгрешную жизнь в качестве жертвы за свою расу богам, к которым он надеялся присоединиться, или же ограничиться животною жертвою. Первое зависело целиком от его собственного желания. В последний момент торжественного «нового рождения» посвятитель передавал посвящаемому «слово» и немедленно после этого в правую руку посвящаемого вкладывалось оружие и он получал приказ нанести удар.[42]