Сол-Митра есть «образ Отца», так же как каббалистический Сеир-Анпин.
Едва ли можно поверить, что изо всех различных народов древности никогда не было другого, верившего в личного Дьявола больше, чем свободомыслящие христиане девятнадцатого века, — и все же таков печальный факт. Ни египтяне, которых Порфирий называет «наиболее ученой нацией в мире» [211], ни греки, их верные подражатели, никогда не были виноваты в такой дикой нелепости. Мы можем сразу добавить, что ни один из них, даже древние евреи, не верил в ад или в вечное мучение больше, чем в Дьявола, хотя наши христианские церкви так щедро отводят это место для язычников. Где бы ни попадалось в переводах еврейских священных писаний слово «ад», это промах переводчика. Евреи не знали такого понятия; все же Евангелии содержат частые примеры этого же недоразумения. Так, когда в уста Иисуса вкладываются слова [Матфей, XVI, 18]: «… и врата Гадеса не одолеют ее», — то в подлиннике там стоит — «врата смерти». Слово «ад» — в смысле состояния мучения, вечного или временного — никогда не употреблялось в текстах Ветхого Завета, наперекор всем адистам. «Тофет», или «Долина Хинном» [Исаия, LXVI, 24] не имеет такого толкования. Греческий термин «Геенна» также имеет совсем другое значение, так как более чем одним компетентным писателем было исчерпывающе доказано, что «Геенна» тождественна с гомеровским Тартаром.
В сущности этом мы имеем самого Петра в качестве авторитета. В его втором «Послании» [II, 2], в первоначальном тексте, Апостол говорит о согрешивших ангелах, что Бог «низвергнул их в Тартар». Это выражение слишком неудобно напоминающее войну Юпитера с Титаном, было переделано, и теперь, в варианте короля Иакова, там стоит: «низвергнул их в ад».
В Ветхом Завете выражения «врата смерти» и «покои смерти» просто указывают на «врата могильные», которые особо упомянуты в «Псалмах» и в «Притчах». Ад и его владыка оба являются изобретениями христианства, современными его приходу к власти и обращению к тирании. Они были галлюцинациями, порожденными кошмарами святых Антониев в пустыне. До нашей эры древние мудрецы знали «Отца Зла» и относились к нему не лучше, чем к ослу, избранному символом Тифона, «Дьявола».[597] Печальное вырождение человеческих мозгов!
Как Тифон был темной тенью своего брата Озириса, так Пифон есть злая сторона Аполлона, светлого бога видений, провидца и предсказателя. Пифон убивает его, но он, в свою очередь, убивает Пифона, избавляя таким образом человечество от греха. Именно, в память об этом подвиге жрецы солнечного бога закутывались в змеиную кожу, характерную для этого мифического чудовища. Под ее возбуждающим влиянием — змеиная кожа считалась магической — жрецы впадали в магнетический транс и, «получая свой голос от Аполлона», становились пророчицами и произносили пророчества.
Опять-таки, Аполлон и Пифон суть одно и в нравственном отношении андрогинны. Представления о солнечном боге всегда двойственны, без исключения. Благодетельное тепло солнца пробуждает семя к жизни, но чрезмерная жара убивает растение. Играя на своей семиструнной планетной лире, Аполлон создает гармонию, но подобно другим солнечным богам, в своем темном аспекте он становится разрушителем, Пифоном.
Известно, что Св. Иоанн путешествовал по Азии, стране, управляемой магами, и насыщенной зороастрийскими идеями, и в те дни полной буддийскими миссионерами. Если бы он никогда не посетил тех мест и не соприкоснулся бы с буддистами, то сомнительно, было бы «Откровение» когда-либо написано. Кроме его идей о Драконе, он дает пророческие повествования, совершенно неизвестные другим апостолам, которые, рассказывая о втором пришествии, делают из Христа верную копию Вишну.
Таким образом, Офитс и Офиоморфос, Аполлон и Пифон, Озирис и Тифон, Христос и Змий — все являются обратимыми терминами. Они все — Логосы, и ни один из них немыслим без другого, как не знали бы дня, если бы не было ночи. Все они возродители и спасители, один в духовном, другой в физическом значении. Один обеспечивает бессмертие божественного духа, другой дает его через возрождение семени. Спаситель человечества должен умереть, потому что он раскрывает человечеству великую тайну бессмертного эго; змий «Книги Бытия» проклят, потому что он сказал материи: «Ты не умрешь». В мире язычества двойником «змия» является второй Гермес, воплощение Гермеса Трисмегиста.
Гермес — постоянный товарищ и наставник Озириса и Изиды. Он — олицетворенная мудрость; то же и Каин, сын «Господа». Оба строят города, цивилизуют и обучают человечество искусствам.
Христианские миссионеры в Цейлоне и в Индии неоднократно уверяли, что эти люди погрязли в демонолатрии, что они поклонники Дьявола в полном смысле этого слова. Безо всякого преувеличения мы заявляем, что они не более являются такими, чем массы необразованных христиан. Но даже если бы они были поклонниками (что больше, чем быть верящими в) Дьявола, то все же существует огромная разница между учениями их духовенства о личном Дьяволе и догмами католических проповедников, а также многих протестантских священников. Христианские священники обязаны проповедовать и запечатлевать в умах своей паствы существование Дьявола, и первые страницы настоящей главы показывают причину, почему это так. Но не только сингалезский оэпэсампала, который принадлежит к высшему классу жрецов, не верит в какого-либо личного демона, но даже саменаира, кандидаты и послушники, будут хохотать над этой идеей. Все во внешнем культе буддистов — аллегорично, и образованные «пунги» (пандиты) этого никогда иначе не воспринимают и иначе не учат. Обвинение, что они позволяют и молчаливо соглашаются оставлять бедный народ погрязшим в наиболее пагубных суевериях, — не без некоторого основания; но что они насаждают эти суеверия, это мы наиболее решительно отрицаем. И в этом их преимущество перед нашим христианским духовенством, которое (по крайней мере те из них, кому фанатизм не замутил мозги), сами не веря ни одному слову из этого, все же проповедуют существование Дьявола, как личного врага личного Бога, и злого гения человечества.
Дракон святого Георгия, который так заметно фигурирует в величайших соборах христиан, ничуть не привлекательнее Царя Змей, буддийского Наммаданам-нарайа, великого Дракона. Если в распространенном суеверном веровании сингалезцев планетный демон Раухо пытается уничтожить Луну проглатыванием; и если в Китае и в Татарии во время лунных затмений черни позволено, без упреков, бить в гонги и производить страшные шумы, чтобы отогнать чудовище от его добычи, то почему католическое духовенство придирается к этому или называет это суеверием? Разве провинциальное духовенство Южной Франции не делает того же, время от времени, при появлении комет, затмений и других небесных феноменов? В 1456 г., когда появилась комета Галлея,
«столь ужасающе было это явление», — пишет Дрейпер, — «что понадобилось вмешательство самого Папы. Он заклинал и прогнал ее с неба. Охваченная ужасом от проклятии Калликста III, она поползла обратно в бездны космоса и не рискнула снова появляться в течение целых семидесяти пяти лет!» [48, с. 269]
Мы никогда не слыхали, чтобы какое-либо христианское духовное лицо или Папа пытались бы вывести невежественные умы из заблуждения, что Дьявол не имеет никакого отношения к затмениям и кометам; но мы действительно находим буддийского высшего жреца, сказавшего сановнику, упрекавшему его этим суеверием:
«Наши сингалезские религиозные книги учат, что солнечные и лунные затмения означают падение Раху[598] (одна из девяти планет), но не дьявола».[599]
Происхождение мифа о «Драконе», играющего такую выдающуюся роль в «Апокалипсисе» и в «Золотой Легенде», а также в повествовании о Симоне Пустыннике, обращающем Дракона в христианскую веру, — несомненно буддийское или даже добуддийское. Именно, чистые доктрины Гаутамы привели к буддизму кашмирцев, первоначальным культом которых был культ Офита, или Змия. Ладан и цветы заменили человеческие жертвоприношения и веру в личных демонов. Настала очередь христианства унаследовать пагубное суеверие о дьяволах, наделенных тлетворными и смертоносными силами. В «Махавансе», старейшей из Цейлонских книг, изложено повествование о царе Коверкапале (cobra-de-capello), змеином боге, который был обращен в буддизм святым Рахатом;[600] и оно более раннее, несомненно, нежели «Золотая Легенда», которая рассказывает то же самое о Симеоне Пустыннике и его Драконе.
Логос еще раз торжествует над великим Драконом; Михаил, блестящий архангел, глава эонов, побеждает Сатану.[601]
Этот факт, заслуживающий упоминания, что до тех пор, пока посвященный молчал о том, «что он знал», он был в совершенной безопасности. Так было в старину, и так это теперь. Как только христианский Бог, эманирующий из Безмолвия, проявляется как Слово или Логос, последнее становится причиной его смерти. Змий есть символ мудрости и красноречия, но он также является символом разрушения. «Дерзать, знать, хотеть и молчать» — являются основными аксиомами каббалиста. Подобно Аполлону и другим богам, Иисуса убивает его Логос;[602] он встает опять, в свою очередь убивает его и становится его господином. Может ли быть, что этот древний символ, подобно остальным философским концепциям древности, имеет более, чем одно аллегорическое и никогда неподозреваемое значение? Эти совпадения слишком странны, чтобы быть результатом чистой случайности.
И теперь, когда мы доказали эту тождественность между Михаилом и Сатаной, Спасителями и Драконами других народов, что может быть более ясным, нежели то, что все эти философские мифы родились в Индии, в этом всемирном рассаднике метафизического мистицизма?