цифрами и приспособили их к пифагорейской номограмме» (наши цифры). Это осторожное допущение подразумевает, что сам Пифагор знал только девять цифр. Поэтому мы могли бы с полным основанием ответить, что хотя у нас нет определенных доказательств, что десятиричная нотация была известна Пифагору, который жил в самом конце архаических веков,[382] у нас все же имеется достаточно доказательств, чтобы доказать, что цифры полностью, как они приведены Боэцием, были известны пифагорейцам даже до того, как была построена Александрия.[383] Это доказательство мы находим у Аристотеля, который говорит, что «некоторые философы считают, что идеи и числа одной природы и доходят всего до ДЕСЯТИ» [11, VII, f]. Мы полагаем, что этого достаточно, чтобы доказать, что десятиричная нотация была среди них известна уже по меньшей мере за четыре века до Р. X., так как Аристотель вовсе не обращается с этим вопросом так, как будто это какое-то нововведение «неопифагорейцев».
Кроме того, как мы уже ранее упоминали, изображения архаических божеств на стенах храмов сами по себе говорят о многом. Так, например, Вишну изображен в Курмаватаре (его втором аватаре) как черепаха, поддерживающая круглую колонну, на которой восседает подобие его самого (Майа или иллюзия) со всеми атрибутами. Одна рука держит цветок, другая дубинку, третья раковину, четвертая, обычно верхняя или на правой стороне, держит на своем указательном пальце, вытянутом как цифра 1, чакру или диск, который напоминает кольцо или колесо, и которое можно принять за нуль. В своем первом аватаре, Матсьяватам, когда он появляется из рта рыбы, он изображен в таком же самом положении.[384] Десятирукая Дурга Бенгалии, десятиглавый Равана, великан; Парвати — как и Дурга, Индра и Индрани — все обнаружены с этим атрибутом, который является совершенным отображением майского дерева[385] [76, c. 252].
Среди индийских храмов самыми священными считаются храмы Джаггернаута. Это божество равно почитается всеми сектами Индии, и Джаггернаута зовут «Владыкою Мира». Он — бог мистерий, и его храмы, наибольшее количество которых находится в Бенгалии, все имеют пирамидальную форму.
Ни одно божество не являет такого этимологического разнообразия, как IAHO, также нет иного имени, которое могло бы производиться столь различно. Лишь соединяя его с мазоретическими точками, позднейшим раввинам удалось сделать так, чтобы Иегова читался как «Адонай» — или Господь. Филон Библский пишет его греческими буквами ΕΥΩΙΕΟΥ. Теодорет говорит, что самаритяне произносили его Iabи (Yahva), а евреи — Yaho; что дало бы, как мы уже показали, I-Ah-O. Диодор утверждает, что «евреи рассказывают, что Моисей называл Бога Ιαω». Мы утверждаем на основании авторитета самой Библии, что Моисей, до своего посвящения тестем своим Иофором, не знал слова Iaho. Будущее божество сынов Израиля взывает из горящей купины и в качестве Своего имени дает — «Я есмь то, что я есмь», и тщательно указывает, что Он есть «Господь, Бог евреев» [«Исход», III, 18], а не других народов. Судя о нем по его собственным деяниям в еврейских писаниях, мы сомневаемся, что сам Христос, если бы он появился в дни «Исхода», — нашел бы ласковый прием со стороны раздражительного синайского божества. Однако, этот «Господь-Бог», который по его собственному признанию, становится Иеговой только в 6-ой главе «Исхода» (стих 3), — подвергается потрясающему испытанию своей подлинности в «Книге Бытия» [XXII, 14], где, согласно этому, данному откровением, стиху, Авраам строит алтарь для Иегова-ире.
Поэтому казалось бы лишь естественным установить различие между таинственным богом Ιαω, принятым от отдаленнейшей древности всеми, кто разделяли эзотерическое знание жрецов, и его фонетическими двойниками, которым офиты и другие гностики, как мы видим, оказывали столь малое почитание. Раз обременившись, подобно Азазелю пустыни, грехами и беззакониями еврейского народа, христианам теперь тяжело признать, что те, кого они считали «Богом избранным народом» — их единственными предшественниками по монотеизму — были до весьма-таки позднего периода такими же идолопоклонниками и многобожниками, как их соседи. В течение долгих веков хитрые талмудисты избегали этого обвинения, прячась за мазоретской выдумкой. Но, как и во всем другом, истина наконец обнаружилась. Мы теперь знаем, что Ихох ддолжен читаться Иахо и Иах, но не Иегова. Еврейское Иах есть просто Иакх (Вакх) мистерий; это Бог, «от которого ожидалось спасение души — Дионис, Иакх, Иахо, Иах».[386] Аристотель был прав, когда он сказал:
«Ион был Ормазд и Ахриман Плутон, ибо Бог неба, Ахура-мазда, разъезжает на колеснице, за которой следует Конь Солнца».[387]
А Данлэп цитирует [Псалтырь, LXVII, 5], гласящее:
«Славь его, по имени Иакх ().
Кто едет по небу, как на коне»,
и затем показывает, что «арабы изображают Иак (Иакх) в виде коня. Это Конь Солнца (Дионис)» [94, с. 64, 67, 78]. «Он объясняет», что Иах есть смягчение от Иакх кх и х обмениваются; так с смягчается в х. Евреи выражают идею ЖИЗНИ как посредством кх, так и х, и кхиакх — быть, и хиах — быть, Иакх, Бог Жизни, Иах, «Я есмь» [141, с. 21]. Тут мы очень кстати можем повторить следующие строки Авсония:
«Древние называли меня Вакхом; в Египте считали меня Озирисом;
Мусиане именовали меня Пх'анаксом; в Индии почитали меня Дионисом;
Римские мистерии называли меня Либером; арабское племя — Адонисом!»
А «избранный народ» — Адони и Иеговой, — можем мы добавить.
Как мало философия древней тайной доктрины была понята, иллюстрируется зверскими преследованиями тамплиеров Церковью, и обвинениями их в дьяволопоклонстве под видом козла-Бафомета! Не углубляясь в старинные масонские мистерии, — нет такого масона (мы подразумеваем тех, кто что-нибудь знают), который не имел бы понятия об истинном отношении, которое Бафомет имеет к Азазелю, козлу отпущения в пустыне,[388] чей характер и значение совершенно извращены в христианских переводах.
«Это страшное и почитаемое имя Бога», — говорит Ланци,[389] библиотекарь Ватикана, — «посредством пера составителей библейских глоссариев превращено в дьявола, в гору, в пустыню и в козла».
В «Королевской масонской энциклопедии» Маккензи [526] автор весьма правильно замечает, что «это слово следовало бы разделить на Азаз и Эл», ибо
«оно означает Бога Победы, но здесь оно употреблено в смысле породителя Смерти в противоположение Иегове, породителю Жизни; последний получал в качестве приношения мертвого козла».[390]
Индусская Троица составлена из трех персонажей, которые обратимы в одно. Тримурти — едина и в своей абстрактности неделима; и все же мы с самого начала видим, как имеет место метафизическое разделение, и в то время как Брахма, хотя и коллективно представляющий трех, остается за кулисами, Вишну является Жизнедателем, Творцом и Сохранителем, а Шива — Разрушителем и порождающим Смерть божеством.
«Смерть Жизнедателю, жизнь Смерть дающему. Эта символическая антитеза велика и прекрасна», — говорит Глиддон.[391]
«Deus est Daemon inversus» каббалистов теперь становится ясным. Именно, лишь сильное и жестокое желание вытравить последние остатки старых философий путем извращения их смысла, из-за боязни, что собственные догмы по праву будут приписаны их отцовству, толкает католическую церковь на продолжение такого систематического преследования гностиков, каббалистов и даже сравнительно невинных масонов.
Увы! увы! Как мало божественного семени, широко разбросанного рукою кроткого иудейского философа, выросло и принесло плоды! Он, кто сам так остерегался лицемерия, предостерегал от публичных молитв, выказывая такое презрение к каждому показному выявлению этого, если бы он мог бросить печальный взор на землю из областей вечного блаженства, — он увидел бы, что это семя не упало ни на бесплодный камень, ни на обочину дороги. Нет, оно пустило глубокий корень в наиболее плодоносную почву — в почву, удобренную изобильно ложью и запекшейся человеческой кровью!
«Ибо, если верность Божия возвышается моей неверностью к славе Божией, за что еще меня же судить как грешника?» — наивно спрашивает Павел, лучший и искреннейший изо всех апостолов. И затем он добавляет: «И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?» [Римлянам, III, 7-8].
И этому признанию нас просят верить, как непосредственно Боговдохновенному! Этим объясняется, если и не оправдывается изречение, принятое впоследствии церковью, что «обман и ложь являются актами добродетели, когда применением этих средств можно способствовать интересам церкви».[392] Это правило поведения в полнейшем его значении было применено завершенным профессором подделок армянином Евсевием, или же этим на вид таким невинным библейским жонглером — Иринеем. И за этими людьми следовала целая армия благочестивых убийц, которые тем временем улучшили систему обмана провозглашением, что даже убивать — законно, когда убийством можно утвердить новую религию. Теофил, «этот постоянный враг мира и добродетели», как назвали этого знаменитого епископа; Кирил, Афанасий, убийца Ария и еще целое воинство других канонизированных «Святых»