1 Коринфянам, VII, 33]. Последняя радеет «о делах Господа», а первая только думает, «как ей угодить своему мужу».
«Если какой-нибудь муж думает, что ведет себя немило по отношению к своей девственности… пусть они женятся. Тем не менее тот, кто стоек в своем сердце и имеет власть над своим хотением и решился… сохранить свою девственность, поступает хорошо.
Так что, кто женится — «поступает хорошо… но кто не женится — поступает лучше». «Остался ли без жены?» — спрашивает он, — «не ищи жены» (27). И сказав, что по его суждению оба будут счастливее, если они не женятся, добавляет как веское заключение: «Я думаю, и я имею Духа Божия» (40). Далеки от этого духа терпимости слова Иоанна. Согласно его видению, имеются лишь сто сорок четыре тысячи, которые были искуплены из Земли, и «это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники» [Откровение, XIV, 3, 4]. Это кажется окончательным выводом; так как за исключением Павла, нет ни одного из этих первоначальных назаров, «отделившихся» и давших обет Богу, кто приводил бы большую разницу между «грехом», совершаемым в пределах законного брака и «мерзостью» прелюбодеяния.
С такими взглядами и с такими предрассудками было вполне естественно, что эти фанатики должны были начать бросать этот порок, как пятно, в лицо своих собратьев, а затем постепенно «наращивать» свои обвинения. Как мы уже говорили, только Епифания мы находим сообщающим такие мелкие подробности как, например, масонские «рукопожатия» и другие знаки опознавания между гностиками. Он когда-то сам принадлежал к их числу, и поэтому ему легко было доставлять подробности. Только насколько можно полагаться на этого достойного епископа — это очень серьезный вопрос. Достаточно лишь очень поверхностно ознакомиться с человеческой натурой, чтобы обнаружить, что редко существовал такой предатель, ренегат, который, в момент собственной опасности превратившись в предателя товарищей и свидетеля против них, не будет после лгать так же бессовестно, как предавая. Люди никогда не прощают и не смягчаются по отношению к тем, кому они вредят. Мы ненавидим наших жертв пропорционально тому вреду, который им причиняем. Это истина, старая как мир. С другой стороны, абсурдно думать, что такие люди, как гностики, которые по словам Гиббона, были самыми состоятельными, гордыми, наиболее любезными, так же как и наиболее учеными изо всех, «называвшихся христианами», — были виновны в отвратительных, похотливо-чувственных деяниях, в каких Епифаний любит их обвинять. Даже если бы они были подобны тому «сборищу оборванцев, почти голых и свирепого вида», которое Лукиан описывает как последователей Павла,[415] мы бы заколебались поверить такому пакостному повествованию. Насколько же тогда менее вероятно то, что люди, которые были платониками, так же как и христианами, могли когда-либо быть виновными в таких нелепых обрядах.
Пейн Найт, кажется, никогда не подвергал подозрению свидетельство Епифания. Он аргументирует, что
«если мы сделаем скидку на охотные преувеличения вследствие религиозной вражды и вытекающие отсюда популярные предрассудки, то общая убежденность в том, что у этих сектантов имелись обряды и практики безнравственного характера, кажется слишком сильной, чтобы возможно было совсем не принимать ее во внимание».
Если он честно проведет демаркационную линию между гностиками первых трех веков и теми средневековыми сектами, чьи доктрины «довольно близко напоминали современный коммунизм», то нам нечего сказать. Только, мы просили бы каждого критика запомнить, что если тамплиеры обвинялись в том наиболее «мерзостном преступлении», — что они прилагали «священный поцелуй» к основанию хвоста Бафомета [410], то Св. Августин также подозревается, и по довольно веским причинам, что он позволил своей общине несколько сбиться с первоначального способа запечатлевания «священного поцелуя» на вечере Причастия. Святой епископ, кажется, был слишком озабочен в отношении определенных подробностей женского туалета, чтобы этот «поцелуй» мог быть строго правоверным по своей натуре.[416] Где бы ни теплилось истинное и искреннее религиозное чувство, там нет места мирским подробностям.
Принимая во внимание чрезвычайную нелюбовь, проявленную сначала христианами ко всякой опрятности, мы не можем не удивляться такой странной заботливости со стороны святого епископа о своих женщинах-прихожанках, если только не считать это простительным на том основании, что это — все еще держащееся в его памяти воспоминание об обрядах манихейцев!
Действительно, едва ли можно упрекать какого-либо писателя за его подозрения в безнравственности, как вышеприведенные, когда под рукой имеются записи множества историков, чтобы помочь нам произвести беспристрастное исследование. «Еретиков» обвиняют в преступлениях, которым церковь сама более или менее открыто потворствовала вплоть до начала нашего века. В 1233 году папа Григорий IX выпустил две буллы против стедингеров «за различные языческие и магические деяния» [542, т. XXI, с. 89], и последние, разумеется, были истреблены во имя Христа и его Святой Матери. В 1282 году один приходской священник из Инверкейтинга, по имени Иоанн, совершал на Пасху обряды куда хуже, чем «магические». Собрав толпу молодых девушек, он принудил их войти в «божественный экстаз» и вакхическое исступление, танцуя старый круговой танец амазонок вокруг фигуры языческого «бога садов». Несмотря на то, что по жалобе нескольких его прихожан он был вызван на суд к епископу, он удержал свой приход, так как доказал, что таков был общепринятый обычай страны [543, c. 109]. Валдеисов, этих «самых ранних протестантов» обвиняли в наиболее противоестественных ужасах; их жгли, резали и истребили из-за клеветы» нагроможденной на них обвинителями. А между тем последние, открыто торжествуя, организовали свои языческие процессии «Corpus Christi» с эмблемами, созданными по образцу эмблем Ваала-Пеора и «Озириса»: и в каждом городе Южной Франции в ежегодных процессиях в пасхальные дни носили хлебные буханки и печения, которым были приданы формы так часто осуждаемых эмблем индусских шиваитов и вишнуитов, — еще в 1825 г.![417]
Лишившись своих старых средств для клеветничества на христианские секты, чьи взгляды отличаются от их собственных, теперь настала очередь «языческих» индусов, китайцев и японцев, чтобы разделить вместе с древними религиями честь получить брошенное в лицо обвинение за их «развратные религии».
Не отправляясь далеко за доказательствами равной, если не превосходящей безнравственности, мы напомним римско-католическим писателям о неких барельефах на дверях Собора Св. Петра. Они настолько же бесстыдны, как сама дверь; но все же они менее бесстыдны, чем любой писатель, который, прекрасно зная об этом, притворяется, что он не знает исторических фактов. В течение многих веков долгий ряд пап взирали своими пастырскими очами на эти бесстыдные картины гнуснейшей непристойности, и ни одному из них не пришла в голову мысль о необходимости их удаления. Совсем наоборот, так как мы могли бы назвать определенных пап и кардиналов, которые всю жизнь учились следовать этим языческим подсказам «богов природы» как на практике, так и в теории.
В Польской Подолии несколько лет тому назад в римско-католической церкви была статуя Христа из черного мрамора. Говорили, что она творит чудеса в определенные дни, например, на глазах у публики у нее выросли волосы и борода, и творились другие менее невинные чудеса. Этот спектакль, наконец, был запрещен Российским правительством. Когда в 1585 г. протестанты взяли Эмбрун (Департамент Верхних Альп), они обнаружили в церквях этого города реликвии такого рода, что, по выражению Летописи, «старые солдаты войска гугенотов краснели при одном только упоминании этого открытия еще несколько недель спустя». В углу церкви Cв. Фиакра близ Монсо во Франции было — и теперь еще существует, если мы не ошибаемся — седалище, именуемое «креслом Cв. Фиакра», которое имело репутацию, что оно одаряет бездетных женщин способностью оплодотвориться. Про одну скалу в окрестностях Афин недалеко от так называемой «Могилы Сократа», говорят, что она обладает тем же свойством. Когда, лет двадцать тому назад королева Амелия, вероятно, в минуту веселия проделала этот опыт, то не было конца оскорблениям, какие нагромождал на нее католический падре, проезжавший через Сиру по какому-то поручению. Он объявил, что королева является и «суеверной еретичкой!», и «отвратительной ведьмой!», и «Иезавелью, пользующейся колдовством». Несомненно, что ярый миссионер к этому добавил бы еще многое, если бы в самом разгаре брани не очутился выброшенным в лужу грязи за окном. Добродетельный оратор был принужден к этому необычному перемещению сильною рукою греческого офицера, которому случилось войти в комнату как раз в нужный момент.
Не было никогда такой великой религиозной реформы, которая не была бы чиста в начале. Первые последователи Будды, так же как ученики Иисуса, все были людьми высочайшей нравственности. Отвращение, испытываемое реформаторами всех веков к пороку под каким бы то ни было видом, доказано жизнями Шакьямуни, Пифагора, Платона, Иисуса, Cв. Павла, Аммония Саккаса. Великие вожди гностиков — хотя и менее успешные — не были менее добродетельными на деле или менее нравственно чистыми. Маркион, Василид,[418] Валентин славились своею аскетической жизнью. Николаиты, которые, если они не принадлежали к великой общине офитов, числились среди малых сект, которые были поглощены ими в начале второго века, — обязаны своим происхождением, как мы показали, Николаю Антиохийскому, «человеку прославленной честности, полному Святого Духа и мудрости». Как абсурдна идея, что такие люди могли учредить «похотливые обряды». Это то же самое, что обвинять Иисуса, что он содействовал распространению подобных обрядов, которые, как мы находим, так широко практиковались средневе