– Что? Завещание? Последнюю волю?
– Завещание пишут, когда есть что оставить, а у тебя что есть? Я хочу, чтобы ты написал письмо, – говорит старушка, передавая Коннору бумагу, ручку и конверт.
– Напиши письмо человеку, которого ты любишь больше всего. Хочешь – короткое, хочешь – длинное. Мне все равно. Просто напиши все, что всегда ему хотел сказать, но так и не решился. Понимаешь?
– А что, если я никого не люблю?
Соня смотрит на него, поджав губы и качая головой.
– Вы, ребята-на-разборку, все одинаковые. Думаете, что раз вас никто не любит, так и вы никого не любите. Ладно, если ты и вправду никого не любишь, напиши тому, с кем хотел бы объясниться. Изложи все, что накопилось, чтобы не держать в себе. Когда закончишь, положи письмо в конверт и запечатай. Я читать не буду, не волнуйся.
– А что будет с письмом? Вы его по почте пошлете?
– Ты напиши и не задавай лишних вопросов, – говорит старушка, ставя на конторку рядом с бумагой и конвертом небольшой колокольчик. – Время есть, не торопись. Когда закончишь, позвони.
Не говоря больше ни слова, Соня выходит из комнаты, оставив Коннора в одиночестве.
Предложение старушки озадачило и даже немного испугало его. Есть такие области души, в которые он и сам не хотел бы забираться. Сначала он решает написать Ариане. Это проще всего. В конце концов, она была ему небезразлична. Никогда ни с какой другой девушкой он не был так близок. За исключением Рисы, конечно. Но Риса не в счет. То, что происходит между ним и Рисой, отношениями не назовешь. Они похожи на двух утопающих, держащихся за одну и ту же соломинку.
Написав три строчки, Коннор комкает лист – писать Ариане бессмысленно. Как бы он ни пытался отрицать очевидное, но он хочет написать родителям.
Взяв чистый лист, он начинает новое письмо. «Дорогие папа и мама…» – пишет Коннор и надолго останавливается.
Только через пять минут ему удается придумать вторую строчку, но, преодолев этот барьер, Коннор неожиданно чувствует, что его как будто прорвало. Он лихорадочно пишет и удивляется тому, в какие неожиданные дебри забирается мысль. Сначала он изливает на родителей накопившийся гнев. Ему давно хотелось это сделать. Да как вы могли? Зачем вы это сделали? Что же вы за люди, что поступаете так с собственным ребенком? Но к третьей странице злость проходит. Коннор вспоминает все хорошее, что было в их совместной жизни. Сначала он хочет, чтобы родителям было больно от воспоминаний, чтобы они поняли, с чем им пришлось расстаться после того, как разрешение на разборку было подписано. Но постепенно, продолжая писать, он понимает, что делает это ради того, чтобы самому вспомнить все, что было хорошего в прежней жизни, чтобы оставить список этих воспоминаний, на случай если он погибнет…
Начав письмо, он уже знал, как его закончит. Я ненавижу вас за то, что вы сделали, хотел написать Коннор, и никогда не прощу вас за это. Но на последней, десятой странице он неожиданно пишет: «Я люблю вас. Ваш бывший сын. Коннор».
Подписываясь, мальчик чувствует, что вот-вот расплачется. Ему кажется, что слезы собрались не в глазах, а где-то глубоко, в желудке, или еще глубже. Все начинает болеть – легкие, живот, голова. Слезы наконец наполняют глаза. Мальчик испытывает такую боль, что в какой-то момент ему кажется – он сейчас упадет и умрет на месте. Но время проходит, а он не умирает, и буря, найдя разрядку в слезах, постепенно стихает.
На Коннора наваливается ужасная усталость. Он не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Наверное, придется взять у Сони палку, думает он, иначе мне просто не встать.
Слезы, капавшие на страницу, впитались, и в тех местах, где они падали, остались небольшие кратеры, но чернила не смазались. Коннор складывает письмо пополам и кладет в конверт, запечатывает и пишет адрес. Закончив, он несколько минут ждет, прислушиваясь к ощущениям, но буря утихла и уже не возродится. Убедившись в этом, он берет со стола колокольчик.
Не проходит и секунды, как появляется Соня. Она, должно быть, все это время ждала за прикрывающей дверной проем занавеской. Коннор думает, что она, возможно, слышала, как он всхлипывал, но Соня ничего об этом не говорит. Она берет письмо, взвешивает его в руке и одобрительно смотрит на Коннора, подняв брови.
– Я смотрю, ты нашел, что сказать, – замечает она.
Коннор пожимает плечами. Соня кладет конверт на стол.
– Теперь напиши здесь дату, – предлагает она. – Но не сегодняшнее число. Поставь дату своего восемнадцатилетия.
Коннор больше не задает вопросов, просто делает то, что говорит ему Соня.
– Я сохраню это письмо для тебя, – говорит пожилая женщина. – Если в восемнадцать ты все еще будешь жив, придешь и заберешь его. Обещаешь?
Коннор кивает.
– Да, заберу. Обещаю.
Соня берет письмо и машет им, чтобы показать, насколько важно то, что она говорит.
– Оно будет храниться у меня до наступления дня, указанного на конверте – твоего восемнадцатого дня рожденья. Если ты не придешь за ним, значит, тебя поймали и отправили на разборку. В этом случае я отправлю его сама.
Соня протягивает конверт Коннору и направляется к старому чемодану, стоявшему на крышке люка. Отперев замок, она отбрасывает тяжелую крышку, и Коннор видит груду писем. Сотни, если не тысячи конвертов заполняют чемодан практически доверху.
– Клади сюда, – говорит Соня. – Здесь оно будет храниться, и никто его никогда не увидит. Если я умру прежде, чем ты вернешься, Ханна обещала позаботиться о письмах.
Коннор пытается представить себе всех тех, кому помогла Соня. Судя по количеству писем, их было много, очень много. Он чувствует, как вулкан, который, казалось, совсем утих в душе, пробуждается снова. Коннору не хочется плакать, хочется сказать что-то доброе этой замечательной женщине.
– Вы делаете доброе дело.
Соня отмахивается от него, как от мухи:
– Думаешь, я святая? Нет. Я вот что тебе скажу: жизнь у меня была длинная, и зла я в ней сделала немало.
– Да, может быть, но это не важно. Можете треснуть меня этой палкой, но я все равно буду думать, что вы особенная.
– Может, и так, а может, и нет. Если проживешь столько, сколько я, поймешь, что не бывает однозначно хороших или совсем плохих людей. Всю жизнь каждый из нас лавирует между светом и тьмой. Сейчас я на светлой стороне, и слава богу.
Коннор начинает спускаться, и старушка с огромным удовольствием напоследок шлепает его палкой по заднице. Но Коннор не сердится на нее, ему смешно.
Он не рассказывает Рисе, что ее ждет. Мальчику кажется, что, рассказав ей правду, он как будто украдет что-то у Рисы. Пусть все останется между ней, Соней, бумагой и ручкой, как это было у него.
Уходя наверх, Риса оставляет ребенка на его попечение. Девочка спит, и Коннору кажется, что ничего более утешительного и приятного он в жизни не видел. В это время и в этом месте, держа на руках спящего ребенка, он чувствует, что рад, что спас его. Мальчик думает о том, что, если у его души есть форма, то она похожа на ребенка. На девочку, спящую у него на руках.
20. Риса
Когда люк открывается в следующий раз, Риса понимает: что-то в ее жизни снова меняется. Пришло время покидать безопасное убежище в подвале антикварного магазина.
Соня зовет ребят наверх, и Риса поднимается первой. Роланд хотел опередить ее, но Коннор преградил ему путь рукой, как шлагбаумом, и пропустил Рису вперед.
Держа спящую девочку на плече, Риса, крепко схватившись за ржавые перила, поднимается по зазубренным каменным ступенькам наверх. Внизу она почему-то думала, что, поднявшись, увидит за окнами свет, но ошиблась – на дворе ночь. Помещения магазина практически не освещены, лишь несколько тусклых ламп горят для того, чтобы дети не споткнулись о мебель.
Соня ведет их к черному ходу. За дверью – переулок, в котором стоит грузовик, у него на борту нарисован рожок мороженого.
Соня сказала им правду: приехал мороженщик.
Дверь кузова открыта; возле нее стоит водитель. Это небритый, неряшливо одетый мужчина. Судя по его виду, он, скорее, возит наркотики, а не беглых подростков. Роланд, Хайден и Маи направляются к машине, но Соня приказывает им подождать.
– Нет, сначала эти двое.
В этот момент Риса замечает в тени фигуру человека. Девочка чувствует, как от страха волоски на шее встают дыбом, но тут фигура делает шаг вперед, и Риса понимает, кто перед ней. Это Ханна, учительница, спасшая их в школе.
– Малышка не может поехать с вами, – говорит Ханна.
Риса рефлекторно прижимает ребенка к себе и сама удивляется этому. С того самого момента, как девочка оказалась у нее, она мечтала избавиться от нее.
– Все будет хорошо, – говорит Ханна. – Я поговорила с мужем. Скажем, что нам ее подкинули. С девочкой все будет в порядке.
Риса смотрит Ханне в глаза. На улице темно, но девочка уверена: учительнице можно доверять. Неожиданно Коннор делает шаг вперед и встает между ними.
– Вам действительно нужен этот ребенок? – спрашивает он.
– Она хочет взять его, – говорит Риса. – Этого достаточно.
– Но он вам нужен?
– А тебе он был нужен?
Коннор не знает, что ответить на это. Риса знает, что мальчику ребенок был не нужен, но, поняв, какая жалкая участь его ждет в доме, на крыльце которого он лежал, он захотел взять его себе. Точно так же и Ханна хочет забрать девочку в момент, когда будущее ее неопределенно.
– Ладно, хорошо, – сдается Коннор, делая шаг в сторону грузовичка.
– Мы будем любить ее, как родную, – говорит Ханна.
Передав ребенка учительнице, Риса испытывает громадное облегчение, но вместе с ним приходит и ощущение пустоты. Чувство потери не такое сильное, чтобы разрыдаться, оно похоже, скорее, на фантомную боль в отсутствующих конечностях, которую испытывают калеки. Так бывает до операции, пока у человека не появилась вновь обретенная рука или нога.
– Береги себя, – говорит Соня, неловко обнимая девочку. – Тебе предстоит пройти долгий путь, но ты справишься, я знаю.