— У неё колесо пробито, — сообщает Киана.
Риса мычит с досады.
— Так пусть заменят! — отрезает она.
— Не уходи, — просит Дилан, глядя на неё доверчивыми, умоляющими глазами.
— Не волнуйся, не уйду, — успокаивает его Риса.
ДПР уже давно обещает завести на Кладбище постоянного врача, но пока это только пустой звук. Риса понимает — у Сопротивления и так дел по горло, врач — не приоритет, но когда здесь, перед нею, истекает кровью мальчик, этому оправданию грош цена.
— Я умру? — спрашивает Дилан.
— Что за глупости!
Сказать по правде, Риса понятия не имеет, будет он жить или нет, но не может же она ему это сказать! Да и никто, задавая этот вопрос, на самом деле не хочет услышать честный ответ.
Риса катит своё кресло по усыпанному мусором полу и дальше — по хвостовому пандусу самолёта. Снаружи уже собралась кучка встревоженных ребят.
Один из них выходит вперёд. Старки. С того момента, как Коннор назначил его заведующим продовольствием, он считает себя вправе всюду совать свой нос.
— Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Можешь, если в твоих силах телепортировать нас в больницу.
— К сожалению, — отвечает Старки, — этот фокус мне не по зубам.
Подбегает Коннор.
— Я слышал о несчастье. Никто не ранен?
Риса качает головой.
— Двое. Об одном мы позаботимся сами, но другой... — Её снова передёргивает при воспоминании. — Ему надо в больницу.
Губы Коннора сжимаются в тонкую полоску, а ноги начинают дрожать, как это бывало с ним в Убежищах. Чтобы прогнать страх, он ударяет кулаком о раскрытую ладонь.
— Ладно, — кивает он, — ладно, раз надо — значит, надо. — Только теперь он замечает Старки. — Старки что — твой помощник?
— Не то чтобы, — отвечает Риса, а затем добавляет, стремясь избавиться от назойливого шефа по жратве: — Пошёл бы ты поменял колесо на «скорой», что ли...
На одну секунду на лице Старки появляется оскорблённое выражение, которое тут же сменяется улыбкой:
— Не вопрос, — отвечает он и бодренько убирается прочь.
«Скорая» представляет собой маленький фургон с убранными сиденьями и смонтированным на живую нитку медицинским оборудованием. Дилана торопливо сносят вниз по пандусу и помещают в кузов. Один из ребят-медиков садится за руль, Киана залезает в заднюю часть фургона — она будет следить за Диланом во время поездки. Раненый зовёт Рису, но та не сможет сопровождать их. Она уже в который раз клянёт про себя своё кресло на колёсах.
Старки, который всё ещё торчит здесь, поворачивается к Коннору:
— Так ты что — не едешь с ними?
— Адмирал никогда не покидал Кладбища, до тех пор пока его самого не вынесли отсюда, — замечает Коннор. — А я во всём следую его примеру.
Старки пожимает плечами.
— Смотри, как бы тебя не заподозрили в трусости.
Коннор обжигает его яростным взглядом.
— Ну чего ты? Я просто говорю, что может подумать народ, — примирительно произносит Старки.
— Мне плевать, кто что подумает, — веско выговаривает Коннор. — Я здесь начальник и делаю то, что диктует мне мой долг.
— Извини, не хотел тебя задеть. Должно быть, мне многому ещё надо учиться в плане лидерства.
Старки уважительно кивает Рисе и удаляется, но его слова впечатываются в мозг девушки намертво, словно жевательная резинка, прилипшая к её подошве и никак не желающая отлипать — то есть, как бывало в те времена, когда Риса ещё ходила по земле собственными ногами. Коннор, конечно, прав. Отправившись в больницу, он выказал бы не храбрость, а глупость и безрассудство — так ответственный лидер не поступает. Совсем другое дело она, Риса. Единственное, что мешает ей последовать за пациентом — её инвалидное кресло. И когда же оно её останавливало?
— На этот раз с ними отправлюсь я, — заявляет она.
Коннор вскидывает руки.
— Риса, никто не ожидает от тебя таких подвигов. Если ты не уедешь с ними, никому и в голову не придёт обвинить тебя в трусости. — Он бросает взгляд на фургон. — К тому же поместить тебя туда...
— ...будет слишком сложно? — заканчивает Риса.
— Я хотел сказать — это займёт слишком много времени, а тут каждая секунда на счету.
Но она не собирается уступать.
— После того, что случилось два предыдущих раза, я просто обязана поехать с ними.
— Да какая разница? — злится Коннор. — Всё равно твоё присутствие ничего не изменит!
— Я знаю, — соглашается Риса, хотя, вообще-то, она не совсем уверена в его правоте.
Коннор сдаётся. Два парня-медбрата поднимают кресло Рисы и задвигают в фургон.
— Даже если меня поймают, расплести им меня не удастся, — напоминает она Коннору. — Мне уже семнадцать. И к тому же, инвалидов не расплетают.
— Что если они узнают тебя?
— Ой, вот только не надо, — морщится Риса. — Людям известны наши имена, но в лицо нас никто толком не видел и не знает. Ничего со мной не случится.
Она одаривает его слабой, но искренней улыбкой, он невольно улыбается в ответ. Пропасть между ними не исчезает, но, по крайней мере, они сделали попытку навести мосты. Риса захлопывает заднюю дверь фургона, не сказав «до свидания», потому что оба они разделяют тайное суеверие — никогда не прощаться друг с другом.
Вскоре Рисе предстоит глубоко в этом раскаяться.
Фургон немилосердно трясёт — на Кладбище нет мощёных дорог, ехать приходится прямо по пересохшей почве пустыни, кое-как утрамбованной колёсами самолётов. До ворот больше мили. Машина то и дело подскакивает на ухабах, и каждый раз у Дилана вырывается вопль боли. Завидев мчащуюся «скорую» и поняв, что стряслось что-то ужасное, дежурные без промедления распахивают ворота.
И вот фургон уже катит по асфальту. Крики Дилана стихают. Риса утешает и успокаивает его, проверяет пульс.
В первый раз, когда обитатель Кладбища был отправлен в больницу, с ним поехали Киана и один паренёк из младшего медперсонала — тот, правда, был склонен впадать в панику по всяким пустякам — например, когда пластырь отказывался приклеиться; однако он был единственным более-менее подкованным в медицине человеком, который не побоялся оставить Кладбище и отправиться в это самоубийственное путешествие. В тот раз несчастье случилось с новоприбывшим мальчишкой — он на спор вскарабкался на хвост огромного транспортного самолёта, свалился оттуда и раскроил себе череп. Риса хотела поехать в больницу, но её все хором убедили, что это совершенно ни к чему. Так и получилось, что с раненым, снабжённым соответствующей легендой и ворохом фальшивых документов, отправились Киана и медбрат-паникёр. Жизнь мальчика спасти не удалось.
Во второй раз беда случилась с девочкой — у неё произошёл разрыв аппендикса. Её отвезли в больницу, Риса осталась дома, девочка не выжила.
Риса не знает, чем может помочь её личное присутствие в больнице. Но она не собирается сидеть в безопасности и сложив лапки ждать, когда придёт известие о гибели её очередного пациента.
Киана помогает Рисе выбраться из фургона, а затем берёт Дилана на руки и несёт в приёмную. Риса катит следом. Ей предстоит сейчас продемонстрировать своё актёрское мастерство. Она обращается мыслями к погибшим коллегам-музыкантам — ребятам, игравшим вместе с ней на крыше «живодёрни», когда раздался взрыв, и это воспоминание производит нужное действие: на глаза девушки наворачиваются слёзы. Теперь надо изобразить из себя насмерть перепуганную бестолковую девицу, разговаривающую только вопросительными предложениями. Этот приём один раз уже выручил её.
— Эй, кто-нибудь, вы можете нам помочь? Мой брат чинил крышу? Упал и здорово разбился? А мы не знали что делать? Вот и притащили его сюда, но из него вытекло столько крови — жуть? Эй, помогите?
Она надеется, что взаправдашние слёзы и дурацкая манера говорить усыпят подозрения, как когда-то Тихая Сапа обманывала радар. Ходят слухи, что юнокопы стали применять декодеры ДНК. Остаётся только уповать, что до больницы эти нововведения ещё не добрались.
Медперсонал бросает всё и спешит к ним на помощь. В одно мгновение Дилана помещают на каталку и увозят за дверь с надписью ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН.
— С ним всё будет хорошо? — спрашивает Риса в неподдельной панике. — Наших родителей нет в городе? И мы совсем растерялись?
— Мы позаботимся о вашем брате, дорогие, — ласково уверяет её медсестра. — Не волнуйтесь. — Она бросает взгляд на Киану, у которой вся одежда залита кровью Дилана, и спешит в палату неотложной помощи.
Двери за ней закрываются, и Риса катит кресло к регистрационной конторке. В руках у неё папка с фальшивыми бумагами, тщательно уложенными так, чтобы создавалось впечатление, будто они напиханы как попало. Риса виртуозно изображает полную беспомощность и отчаяние.
— Ладно, с документами разберёмся позже, — говорит ей регистратор, махнув на всё рукой и переходя к следующему очереднику.
Они ждут уже час — никаких известий. Киана ходит туда-сюда, не обращая внимания на увещевания Рисы успокоиться. Хотя нервозность скорее играет им на руку, хорошо согласовываясь с легендой. Наконец появляется медсестра — та же, что разговаривала с Рисой. На глазах у женщины слёзы, и у Рисы падает сердце, как будто Дилан, о существовании которого она узнала не далее как сегодня, действительно её брат.
— Милые, боюсь, вам придётся приготовиться к худшему.
Риса сжимает пальцами ободья колёс своего кресла, чувствуя, как что-то закипает у неё внутри, словно в душе бьёт бурлящий ключ отчаяния. Киана обхватывает голову руками.
— Мне очень жаль, — продолжает сестра, — но у вашего братишки слишком тяжёлая травма. Мы сделали всё, что в наших силах...
Риса недоверчиво и потрясённо смотрит на медсестру. Та успокаивающе поглаживает руку девушки.
— Я даже представить себе не могу, каково вам сейчас. Но мы должны уведомить ваших родителей. Мы пытались много раз, но по тем номерам, что вы нам дали, никто не берёт трубку. Есть ли ещё какой-то способ поставить их в известность?