— Когда ты была в приюте, ты знала такого мальчика — Самсона? — спрашивает он.
Риса копается в памяти.
— Да! Он был вместе со мной в том автобусе, который вёз нас в заготовительный лагерь.
— Так вот — он был тайно влюблён в тебя.
Риса в замешательстве — откуда он знает? Ах да... Прозрение впрыскивает ей в кровь дозу адреналина, включающую её в режим «дерись-или-беги». Она вскакивает на ноги, готовая умчаться обратно в особняк, или спрыгнуть со скалы в море, или ещё что — лишь бы уйти от этого откровения, но не может: Кэм держит её в поле своего тяготения, словно звезда свою драгоценную планету.
— Алгебра! — произносит он. — У него был математический талант. Мне досталась лишь малая его часть, та, что сильна в алгебре — но когда я нечаянно наткнулся на твою фотографию, этого оказалось достаточно, чтобы я остановился, рассмотрел её и вспомнил. А когда Роберта услышала, что тебя поймали, она потянула за ниточки — и вот ты здесь. Из-за меня. Это я виноват, что ты попала сюда.
Будь её воля, она бы отвернулась от него, но она не может. Так свидетель дорожной аварии не в силах оторваться от этого зрелища.
— И что я, по-твоему, должна сейчас чувствовать, Кэм? Я не могу и не хочу притворяться: я в ужасе! Значит, я здесь потому, что тебе пришла в голову такая блажь, и эта блажь — даже не твоя собственная, а того бедного мальчика!
— Нет, это не так, — торопливо возражает Кэм. — Самсон — он как... как друг, который похлопывает тебя по плечу, чтобы привлечь твоё внимание... Но то, что я чувствую к тебе — это моё, это я, весь полностью! Не только алгебра, но... как бы это сказать... всё уравнение целиком...
Она поворачивается к Кэму спиной, подхватывает с травы одеяло и закутывается в него.
— Уходи. Я хочу, чтобы ты ушёл!
— Прости меня, — умоляет он, — я всего лишь не хотел, чтобы между нами оставались какие-то секреты.
— Пожалуйста, уйди!
Он не приближается к ней, но и не уходит.
— «Лучше пусть я частично стану великим, чем полностью бесполезным». Разве не такими были его последние слова, обращённые к тебе? Я чувствую себя в ответе за то, чтобы его желание осуществилось.
И с этими словами он наконец удаляется в дом, оставляя её наедине с целым роем мыслей.
Проходит десять минут, а Риса всё так же стоит, завернувшись в одеяло, и не хочет идти внутрь. В её мозгу мелькает бесконечный хоровод одних и тех же дум, и в конце концов у неё начинает кружиться голова.
«Я не должна этому поддаваться... я должна поддаться... я не могу... я должна... — и так снова и снова, по кругу, так что ей попросту хочется отключиться и ни о чём не думать.
Когда Риса наконец возвращается в дом, до её ушей долетает музыка. Вообще-то в этом нет ничего необычного, но эта музыка исходит не из стереосистемы. Кто-то играет на гитаре. Что-то испанское. Правда, на двенадцатиструнной классической гитаре всё что угодно будет звучать в испанском духе, но эта мелодия — явное фламенко.
Музыка доносится из большой гостиной. Риса входит туда и видит Кэма — он сидит, сгорбившись над инструментом, полностью погружённый в звуки. Она и не знала, что он умеет играть. Впрочем, чему тут удивляться — Кэм ведь истинная сокровищница самых разнообразных талантов. Однако чтобы так играть на гитаре, одного таланта мало; нужны мышечные навыки в комбинации с корковой и слуховой памятью, и всё это должно соединяться в единое целое через ствол головного мозга, способного скоординировать чёткую работу всех компонентов.
Его музыка обволакивает, обезоруживает, чарует Рису, наводит на мысль, что дело здесь не только в отдельных частях других людей. Что-то объединяет эти части, сплачивает их воедино. Впервые Риса смотрит на Кэма как на цельного индивида, пытающегося выявить каждое и все вместе из своих многочисленных дарований. Он не просил, чтобы его ими наделяли, и не смог бы от них отказаться, если бы даже хотел. Ещё пять минут назад она была от него в ужасе, а сейчас это новое откровение приносит мир её душе. Не в силах противиться, она садится за рояль и начинает аккомпанировать.
Услышав, что она играет, Кэм берёт гитару и садится рядом. Они не произносят ни слова, общаются только при помощи ритма и гармонии. Он уступает ведущую роль Рисе, позволяет ей свободно импровизировать, а сам следует за ней. Потом она так же легко передаёт тему обратно ему. Они могли бы продолжать так бесконечно... А потом оказывается, что это почти так и есть — они играют несколько часов подряд, но ни один не хочет остановиться первым.
Кто знает, думает Риса, может, ей удастся привыкнуть к такой жизни, а может, и нет... Но сейчас для неё нет ничего более чудесного, чем погрузиться в музыку, затеряться в звуках. Она уже успела позабыть, как это прекрасно.
47 • Публика
Рекламная пауза заканчивается, камера переключается на студию. Публика послушно хлопает по сигналу, как бы давая зрителям у домашних телевизоров понять, что они пропустили что-то интересное.
Один из ведущих объявляет:
— Для тех, кто только сейчас подключился к нашему шоу, сообщаем: наши гости сегодня — Камю Компри и Риса Уорд.
Молодой человек с кожей разных оттенков — да, экзотично, но для взгляда приятно — делает публике приветственный жест. В другой руке он держит руку красивой девушки, сидящей с ним рядом. Идеальная пара, они словно рождены друг для друга. До публики быстро доходит, что Камю предпочитает имя Кэм. Вживую он ещё интереснее и привлекательнее, чем на многочисленных рекламных плакатах и постерах, которые заранее подготовили зрителей к тому, что им предстоит столкнуться с чем-то мистическим, с чем-то волшебным. Но в этом юноше нет ничего мистического — есть лишь волшебство. Внешность его больше никого не шокирует — все видели его изображения, и шок давно уже уступил место любопытству.
И зрители в студии, и обыватели у экранов домашних телевизоров, возбуждены, нет, даже больше — они на взводе, ведь происходит нечто особенное: первое значительное выступление Кэма на публике. Время и место для его дебюта подобраны очень удачно: что может быть лучше, чем «Бранч с Джарвисом и Холли» — спокойное, приятное утреннее ток-шоу? Все любят Джарвиса и Холли — они такие забавные, такие уютные в своей элегантно обставленной телевизионной гостиной...
— Кэм, относительно твоего... появления на свет много противоречивых мнений. Мне бы хотелось знать, что ты о них думаешь? — спрашивает Холли.
— Меня они больше не волнуют, — отвечает Кэм. — Раньше я очень переживал, слыша, какие обо мне говорят ужасные вещи, но вскоре я понял, что для меня важно мнение только одного человека.
— Твоё собственное? — подсказывает Холли.
— Нет, её, — говорит он и смотрит на Рису. Публика смеётся. Риса скромно улыбается. Холли и Джарвис полминуты мило болтают на тему, кто главный в отношениях мужчины и женщины. Затем Джарвис задаёт следующий вопрос:
— Риса, тебе тоже пришлось в жизни несладко. Сначала сирота на попечении государства, потом беглый расплёт, впоследствии реабилитированный... Я уверен, нашей публике не терпится узнать, как вы с Кэмом встретились.
— Я познакомилась с Кэмом после моей операции по пересадке позвоночника, — рассказывает Риса. — Это случилось в той же клинике, в которой собрали и его. Он приходил проведать меня каждый день. И наконец я поняла, что... — Она на секунду замолкает, наверно, старается совладать со своими эмоциями. — Я поняла, что Кэм как целостное существо гораздо больше, чем сумма составляющих его частей.
Вот! Это именно то, что обожает публика. Все зрители, как один человек, испускают восторженное «О-о!». Кэм улыбается и крепче сжимает руку подруги.
— Мы все видели социальную рекламу с твоим участием, — говорит Рисе Холли. — У меня до сих пор мурашки по коже, когда я вижу, как ты встаёшь из кресла. — Она обращается к публике: — Ведь правда? — Публика отвечает громом аплодисментов, и Холли поворачивается обратно к Рисе. — И всё же — ты была в бегах, значит, ты протестовала против расплетения, не так ли?
— Ну... — протягивает Риса, — а кто бы не протестовал, если бы ему грозило расплетение?
— Когда конкретно у тебя произошла переоценка ценностей?
Риса глубоко вздыхает, и Кэм снова пожимает ей руку.
— Не могу сказать, чтобы эта переоценка действительно имела место... Просто я поняла, что должна рассматривать вещи в более широкой перспективе. Не будь расплетения, Кэм не появился бы на свет и мы бы сегодня не были вместе. В мире есть и всегда будут страдания и муки, но благодаря расплетению те из нас, чья жизнь... — она снова колеблется, — ...чья жизнь ценнее для общества, избавляются от страданий.
— Тогда, — спрашивает Джарвис, — какой совет ты можешь подать ребятам, которые сейчас находятся в бегах?
Отвечая, Риса предпочитает смотреть в пол, а не на Джарвиса.
— Я сказала бы им вот что: если вы бежите — то бегите, потому что вы имеете право на жизнь. Но что бы с вами ни случилось, помните: у вашей жизни есть цель и смысл.
— Может быть, в ней появится даже больше смысла, если она продолжится в распределённом состоянии? — подсказывает Джарвис.
— Возможно, и так.
Шоу плавно перетекает в презентацию новой коллекции от некоего знаменитого кутюрье: зрителям представлена трендовая одежда на основе техники «пэтчворк», то есть составленная из тщательно подобранных лоскутков. Само собой, вдохновение модельер черпал в истории Камю Компри. Одежда для мужчин и женщин, мальчиков и девочек...
— Мы называем эту коллекцию «Сияние слияния», — объявляет дизайнер, и под аплодисменты публики по студии начинают дефилировать модели.
48 • Риса
Выступление Кэма и Рисы окончено. Риса продолжает держать его руку в своей, пока они не оказываются за кулисами, где их никто не видит. В ту же секунду она с отвращением бросает его ладонь. Нет, её отвращение направлено на себя, не на него.