— Да, но так мы выигрываем время, — поясняет Коннор. — Когда боеприпасы станут подходить к концу, отступим сюда — за самолёт-заправщик, к востоку от истребителей.
— Но ведь тогда они загонят нас в угол, разве нет? — спрашивает кто-то.
— Когда они подберутся к нам слишком близко, мы взорвём заправщик и начнём отходить на восток.
— Ничего у нас не выйдет! — говорит Эшли.
— А вот тут я кое-что придумал. В ту секунду, когда наши пять десятков налетят на юнокопов, остальные шестьсот пятьдесят с гаком врассыпную помчатся на юг. — Коннор наносит на карту штрихи, изображая ребят, веером разбегающихся к дальней, южной ограде Кладбища. — Там полно дырок в заборе.
Хэйден кивает, мол, всё ясно, и указывает на главную аллею:
— Значит, если «отважная полусотня» хорошо выполнит свою работу, оттянет копов к востоку и будет всё время отвлекать на себя их внимание, то к тому времени, как копы поймут, что основная масса делает ноги, будет уже поздно — они не смогут их поймать, так?
— Ну, может, кого-то они и достанут, но остальные успеют скрыться. С этого момента им придётся справляться самостоятельно, но, по крайней мере, они будут живы. И целы.
Вот тут и звучит главный Вопрос:
— А что будет с «отважной полусотней»?
Повисает тишина. Наконец Коннор говорит:
— Нам придётся пожертвовать собой ради спасения других.
Хэйден сглатывает. Коннор отчётливо слышит «клик», исходящий от адамова яблока его друга.
— Будущее в теле-радиовещании накрылось медным тазом... — бормочет Хэйден.
— Ребята, если кто чувствует, что он к этому не готов, можете уйти, я не обижусь, — произносит Коннор, но все знают, что эта реплика из того же разряда, что и вопрос священника, нет ли у кого возражений против заключения брака. Ни одна рука не поднимается.
— Ну, вот и порядок, — говорит Коннор. — Теперь пусть каждый из вас подберёт себе команду из самых верных друзей, которые не побоятся драться с юнокопами. Остальным сообщите, что когда загудит сирена, они должны мотать отсюда вовсю и не останавливаться, пока их не схватят или пока им не стукнет семнадцать.
— А зачем ждать сирены? — спрашивает кто-то. — Почему бы не дать дёру прямо сейчас?
— Потому что, — веско говорит Коннор, — они следят за каждым нашим шагом. Если юнокопы засекут на Кладбище слишком большую активность, они выстроят заслон из автомобилей вдоль всего периметра, и смогут отлавливать наших ребят, как кроликов. А так все их силы будут стянуты в один кулак, и мы будем удерживать их здесь. Вот тогда-то и откроется задняя дверь. Понятно?
Понятно. Молодец Коннор, всё логично, всё продумано. И только он один, похоже, знает, что его план — отчаянная импровизация.
— Сколько у нас времени? — интересуется Эшли.
Коннор кивает Хэйдену — этот вопрос по его части.
— Если повезёт — пара дней, — отвечает тот. — А если нет — то пара часов.
58 • Трейс
А в это время Трейс в своём джипе несётся по дороге к Кладбищу, нарушая все установленные ограничения скорости. Он едет с совещания, на которое его срочно призвали «работодатели», чтобы получить подтверждение, что пожары в Тусоне — дело рук обитателей Кладбища. Свидетельств против кладбищенских расплётов предостаточно, запираться не имело смысла. Но вот что «костюмам» из «Граждан за прогресс» очень хотелось бы выяснить: почему Трейс не поставил их в известность об этих акциях заблаговременно? Ведь именно затем его и внедрили на Кладбище — чтобы узнавать о событиях до того, как они произошли. «Костюмы» отказывались верить, что Трейс знал о планах поджигателей не больше, чем сами «прогрессивные граждане».
— Вы хотя бы отдаёте себе отчёт, в какое положение это нас ставит? — накинулись они у Трейса. — У Инспекции по делам несовершеннолетних руки чешутся зачистить Кладбище; и теперь, после нападений на мирные жилые кварталы, мы не в силах её остановить!
— А разве не вы контролируете Инспекцию?
«Костюмы» возмущённо зашумели в унисон.
— Наши отношения с Инспекцией сложнее, чем способен понять ваш примитивный умишко армейского бёфа.
После чего Трейса уведомили, что его отстраняют от выполнения возложенной на него задачи. Решение вступает в силу незамедлительно.
Но для Трейса речь больше не шла о каком-то там задании. И время, когда он играл на обе стороны, тоже позади.
Вот поэтому он и летит сейчас к Кладбищу, словно сёрфер, несущийся впереди цунами. Трейс готовится к бою.
В сумерках он с визгом тормозит у запертых ворот и давит на клаксон, не останавливаясь ни на секунду, пока двое подростков-привратников не выходят выяснить, кто это там дебоширит. Увидев Трейса, они немедленно открывают ворота.
— Господи, Трейс, ты что — хочешь разбудить весь Тусон?
Второй дежурный фыркает:
— Как же! Да этот сонный Тусонный и атомной бомбой не разбудить!
«Бедные вы бедные, — думает Трейс. — Вы и не подозреваете, что вас ожидает». Он оглядывает винтовки, небрежно свисающие с плеч привратников, словно это не оружие а так, модный аксессуар.
— У вас там транк-патроны? — спрашивает он.
— Ага, — отзывается первый дежурный.
— Замените их вот на эти.
Трейс достаёт с заднего сиденья джипа два ящика с самыми грозными боеприпасами, которые только имеются на вооружении у военных. Одного такого патрона достаточно, чтобы снести башку слону.
Парни смотрят на патроны так, будто им предлагают подержать новорождённого и они боятся его уронить.
— Да пошевеливайтесь же, заряжайте! А когда в следующий раз увидите, что кто-то приближается к воротам — не вздумайте разговоры разводить, сразу стреляйте, и не останавливайтесь, пока у вас патроны не кончатся, поняли?
— Д-да, сэр, — говорит первый. Второй лишь кивает — кажется, он онемел. — А почему, сэр?
— Потому что юнокопы наступают мне на пятки!
59 • Лев
В угасающих вечерних сумерках Лев и Мираколина шагают по шоссе, огибающему северную окраину Кладбища. На старом проржавевшем дорожном указателе стрелкой обозначен въезд на военно-воздушную базу Дэвис. В пустыне, примерно в миле позади ограды, можно различить неясные контуры самолётов.
— Военно-воздушная база? Твой друг отсиживается на военно-воздушной базе?!
— Это давно уже никакая не база, — отвечает Лев. — Закрыли сразу после войны. Это теперь депо для списанной воздушной техники.
— Так значит Беглец из Акрона скрывается в одном из этих самолётов?
— Не он один и не в одном самолёте.
Ограде, кажется, нет конца. Раз в несколько минут мимо ребят шмыгают автомобили по пути в Тусон или из него. Водители, конечно, замечают их и наверняка задаются вопросом, что здесь делает эта парочка, но Леву всё равно. Его цель — вон она, рукой подать, не хочется терять время и играть в прятки каждый раз, когда на шоссе покажется свет фар.
— Помнится, где-то здесь были ворота. Они охраняются, но дежурные меня узнáют и впустят нас.
— Уверен? Не все же в мире твои верные почитатели, как десятины в храме Кавено.
Ну, наконец-то, вот они, ворота! Лев прибавляет шагу.
— Эй, куда ты так летишь! — окликает его Мираколина.
— Догоняй! — кричит Лев в ответ.
Приблизившись к воротам, он видит, как к нему навстречу устремляется один из охранников — узнал, конечно, хочет поприветствовать. В руках у парня какая-то штуковина, но уже темно, и Лев не может разобрать, что это, пока не становится слишком поздно. Одиночный винтовочный выстрел грохочет в умирающих сумерках.
60 • Старки
Защёлкивающиеся на руках Старки наручники знаменуют для него начало нового, особо захватывающего действа — трюка с исчезновением. У него нет ни ключа, ни перочинного ножа за подкладкой ботинка, словом, расковырять замок нечем, но истинный мастер на то и мастер, чтобы уметь импровизировать.
На глазах всего Кладбища закованного Старки ведут к самолёту Коннора — страшное публичное унижение. Но он всеми силами сдерживает обуревающую его ярость, стараясь сохранить самообладание. Эта наглая скотина Коннор! Ещё выёживается, мол, «обращайтесь достойно», благородный нашёлся! Старки предпочёл бы, чтобы его тащили по пыли и грязи, а он бы героически отбивался. Вот это было бы достойно! А его вроде бы даже этак снисходительно жалеют. Нет, такого оскорбления Старки не спустит никому, а Коннору тем более!
Двое его надзирателей — парни куда крупнее его, да к тому же вооружённые — водворив Старки внутрь джета, заводят цепь его наручников за стальную распорку фюзеляжа и опять замыкают браслеты на его запястьях. Теперь Старки никуда не деться. Один из парней издевательски потряхивает ключиком перед глазами пленника, затем кладёт ключ в карман, и оба стража удаляются довольные. Дверь за ними закрывается, и отныне Старки может официально считать себя военнопленным.
Он внимательно наблюдает за обоими охранниками из окна самолёта. Ребята оживлённо болтают — по-видимому, они друзья. Само собой, оба не из аистят. Врагу не поручили бы его охранять, а аистята теперь враги. Ну что ж, если Старки добьётся своего, Коннор увидит, какими грозными противниками обзавёлся.
Старки понимает: в его жизни настал поворотный момент. Не побег из лап юнокопов, не прибытие на Кладбище. Главный в его судьбе — вот этот самый миг, когда он стал одиноким узником, скованным и беззащитным. Всё зависит от того, насколько быстро ему удастся выбраться из этого самолёта. Права на ошибку нет. Если он намерен повести аистят к светлому будущему, трюк с исчезновением должен быть провёрнут так, чтобы все ахнули!
Старки садится на пол и ставит ступни на цепочку наручников. Он знает: наручники сделаны из закалённой стали, их даже специальным болторезом не перекусить. Брус, к которому он прикован — часть фюзеляжа, его нельзя выдернуть. Слабейшее звено здесь — это человеческая плоть.
Старки делает несколько глубоких вдохов, чтобы укрепить свой дух. Каждый фокусник, специализирующийся на трюках с исчезновением, в один прекрасный день оказывается лицом к лицу с невозможностью довести трюк до конца; и однако истинный артист знает: всё возможно, если у тебя достаточно воли, чтобы совершить немыслимое.