одила перемены в заброшенном школьном туалете, который закрыли после того, как в его стенах обнаружили асбест. Она ходила в это полуразрушенное токсичное помещение курить, коротая последние деньки своей юности. У нее не осталось ни единого друга. Даже Бенжамен больше с ней не разговаривал.
Со дня рождения старшего брата Сары Анжелика ни с кем не общалась. Она осмелилась заявить, что Эрик Шевалье силой взял ее в лодочном сарае, и тут же, без всяких разбирательств, стала изгоем в лицее Виктора Гюго. Ее имя, намалеванное маркером или нацарапанное циркулем, теперь красовалось всюду – на деревянных партах в классах, на дверях туалетов – и сопровождалось определениями, какие я предпочту здесь опустить. Ее осыпали оскорблениями, забрасывали скомканной бумагой. Успеваемость Анжелики упала, и месье Фолле, хоть и не вел уроки у восьмых классов, несколько раз приглашал ее на беседу. Но она ни разу не явилась. Анжелика была сама себе хозяйкой: ее не заставляли возвращаться домой к строго определенному часу, делать уроки или заправлять постель, и она начала проверять, как много ей может сойти с рук. Вместо школы садилась на автобус и ехала в Лилль, где воровала компакт-диски во FNAC[16] или косметику в универмаге, а в магазинах одежды – шмотки, надевая их в примерочной под свои собственные. Чтобы разжиться у старшеклассников травкой, она отдавала им краденые диски или позволяла мельком взглянуть на свою грудь в лифчике. Она начала вызывающе краситься, ходить в откровенно драных джинсах, которые резала сама кухонными ножницами. Анжелика бродила по кладбищу, фотографировалась на могилах, тушила окурки в цветочных вазонах. Она часами смотрела на разбивающиеся о черные скалы волны и гадала, как быстро умрет, если бросится вниз. В ветреные дни она ходила, раскинув руки, по краю обрыва, ложилась с закрытыми глазами на железнодорожную насыпь и скатывалась с нее в последний миг, когда уже вибрировали рельсы, осыпался гравий, а от металлического скрежета колес чуть ли не разрывались барабанные перепонки. Она не искала смерти, в некотором смысле она уже была наполовину мертва.
Тогда-то и появились Разочарованные, в создании которых ключевую роль сыграла Моргана Ришар – именно она вернула к жизни Анжелику. Сегодня каждый раз, когда я думаю о Моргане, вспоминаю ее взгляд – острый и пронзающий, как серебряный клинок, умный и проницательный, без намека на сомнение или нерешительность. От этого взгляда тушевались не только дети, но и взрослые.
Моргана обратила на себя внимание в лицее Виктора Гюго несколькими годами ранее, в начале пятого класса. Лето 1996 года выдалось богатым на события: взрыв в небе над Нью-Йорком пассажирского авиалайнера Boeing 747 компании TWA, летевшего в Париж, теракт на летних Олимпийских играх в Атланте, заявление NASA об органических следах, найденных на упавшем с Марса метеорите. И когда месье Фолле предложил ученикам записать на листочках главное, по их мнению, событие лета, Анжелика написала «От нас ушел отец», Сара – «У меня новая семья: мачеха и двое братьев, они довольно милые». Моргана же написала следующее: «Клоди Эньере провела семь дней на борту русской станции „Мир“. Это первая во Франции и Европе женщина, побывавшая в космосе». После проверки задания месье Фолле вызвал Моргану к доске, чтобы поговорить о важности выбранного ею события. Тогда Моргана носила каре, слегка прикрывающее уши. Обрамляющие ее лицо кудрявые каштановые волосы были такими густыми и жесткими, что ни закон гравитации, ни порывы ветра им были нипочем. Тогда как все ученики, лишь вчера распростившиеся с младшими классами, с особой тщательностью относились к своему внешнему виду, понимая, как он важен для их статуса в школе, Моргана ходила в широченных вельветовых брюках, разноцветной полосатой кофте с вытянутыми рукавами и в неизменных круглых очках. И это были не дизайнерские очки в стиле Гарри Поттера, а самые дешевые, чью стоимость покрывала социальная медстраховка. Стоило ей встать со своего места, как в классе раздались смешки. Моргана гордо подняла голову и вышла к доске. Она заложила руки за спину и начала уверенно отвечать:
– Это событие – самое значимое за минувшее лето, потому что оно стало не только научным прорывом, но и победой всех женщин. Очень важно рассказывать о женщинах, преуспевших в сугубо мужской, как ранее считалось, области. Так современные девушки будут знать, что могут стремиться к чему-то большему, а не довольствоваться ролями, какие патриархальное общество на протяжении тысячелетий отводило женщине: мать, прислуга и проститутка.
Моргане было одиннадцать лет. После нескольких ее фраз одобряющая улыбка на лице учителя сменилась гримасой ужаса. Класс сначала впал в ступор, а потом разразился хохотом. Месье Фолле пришел в себя и, повысив голос, отрезал:
– Прекратите! В моем классе подобная речь звучала первый и последний раз! Ясно?
Он побагровел, и все в испуге замолчали. Как ни странно, учитель не отправил Моргану к директору, а лишь велел не повторять бездумно все, что она слышит дома. В Бувиле тогда не было известно о скандальной репутации родителей Морганы, Ксавье и Николь Ришаров, а вот в Сен-Мартене о них знал каждый: там они постоянно раздавали какие-то листовки на рынке, у выхода из церкви или лицея. В 1968 году им было по пятнадцать лет. Они поддерживали феминистское движение второй волны, разделяли взгляды марксистов, были защитниками окружающей среды и участвовали во всех демонстрациях в Па-де-Кале задолго до того, как вовлеченность в политику вошла в моду и ею стали козырять на светских приемах. Они участвовали в раздаче бесплатной еды малоимущим, приглашали к себе на обед бездомных, выхаживали искалеченных животных, охотно соглашались поработать волонтерами, когда к ним обращались за помощью.
Моргана вернулась на свое место под едкие насмешки, на которые она не обратила никакого внимания. После этого случая никто с ней больше не разговаривал. Ее стали считать чудачкой. В младших классах перемены были «паузой для отдыха», а теперь они именовались более серьезно – перерывами между уроками, и Моргана проводила их за чтением. В школу она приходила учиться, а не общаться с одноклассниками. Она получала свои пятерки, похвалы от восхищенных преподавателей и отправлялась домой, где непонятно чем занималась. Смотреть телевизор родители ей запрещали, дабы уберечь ее мозг от жерновов манипулирующей массами адской машины, управляемой политиками, адептами глобализации и сверхпотребления. И потому Моргана еще в весьма юном возрасте задумала от скуки прочесть все книги, имеющиеся в городской библиотеке, причем в алфавитном порядке в соответствии с картотекой. К четырнадцати годам, когда они с Анжеликой начали общаться, она дошла до последней буквы. Уже тогда было очевидно: Моргана многого добьется, и однажды ее имя появится в газетах. Но никому и в голову не могло прийти, чему именно она себя посвятит. Не догадывались даже ее родители, для которых ее выбор стал настоящим ударом.
Впрочем, я отвлеклась от темы. Моргана никогда не вступала в разговоры об инциденте в лодочном сарае. Казалось, ей, как и взрослым, совершенно не было дела ни до событий, которыми бурлила школа, ни до других учеников. Но в одно прекрасное утро она спасла Анжелику, произнеся всего три слова. Надо сказать, после того скандала Анжелика много чего слышала в свой адрес и всегда только дурное.
Ты же тогда выпила? Он явно тебя не понял. Не верю, что он на это способен, он такой милый. Наверняка ты была не так уж и против. Разве ты не искала с ним встречи? Ты все преувеличиваешь.
Лгунья.
Как ты была одета? В следующий раз будешь умнее. Зачем ты с ним танцевала? Зачем пила?
Обманщица.
Тебе даже лучшая подруга не верит. Все видели, как ты на него смотрела. На что ты надеялась? Сама же волочилась за ним. Тебе не стыдно? Ага, как же, девственницей она была. Уважать себя надо.
Потаскушка.
Не надо было пить. Не надо было так одеваться. Не надо было оставаться с ним наедине.
Шлюха.
В этой лавине упреков, замечаний, мнений, высказывать которые Анжелика никого не просила, она надеялась услышать хотя бы несколько слов поддержки, но никто их не произнес. Ни ее любимый учитель месье Фолле, ни ее мать, ни старшая сестра, ни лучшая подруга. Никто. А Моргана уже в том возрасте умела найти нужные слова. Она едва знала Анжелику, но однажды подошла к ней, когда та сидела на скамейке, посмотрела прямо в глаза и будто бросила ей спасательный круг:
– Я тебе верю.
Анжелика ничего не сказала в ответ. Можно было подумать, что она не услышала этих слов или даже не заметила присутствия Морганы. В школьном дворе стоял привычный шум: смех, разговоры, стук мячей о землю. Поколебавшись, Анжелика все же подвинулась, освободив место на скамейке, и Моргана молча села рядом. Позже Анжелика, уцепившись за это «я тебе верю», как утопающий хватается за протянутую ему руку, смогла выбраться из того колодца со скользкими стенками, в который она однажды упала, отойти от края обрыва, вскочить с уже вибрирующих рельсов и за несколько дней до своего четырнадцатилетия собрать-таки один за другим все осколки своей души, разбившейся вдребезги в холодном лодочном сарае.
Нынешнее время. Моргана
Моргана поставила стаканчик с кофе на бетонную ступеньку, на которой сидела, и прикурила сигарету. Вообще-то она давно бросила, но перед оглашением приговора позволяла себе несколько затяжек. Она наслаждалась выкроенной паузой, наблюдая за неторопливым ходом колеса обозрения, возвышающимся в конце пирса в приморском районе Гааги. Перед ней простирался огромный пляж, уходящий в рокочущее море. Оно здесь было зеленым, но не как на Лазурном Берегу или у греческих островов, а с коричневатым оттенком – такое на мечты не настраивает. Несколько безумцев до сих пор плавали в купальниках, серферы в гидрокостюмах бесстрашно бросались в накатывающие волны. Хоть Моргана и выросла на берегу Ла-Манша, но голландцам, которые почти круглый год плавали в холодном Северном море, она и в подметки не годилась. По сравнению с Гаагой Бувиль-сюр-Мер – это Мальдивы. Временные постройки ресторанов и баров, которые сооружали каждую весну, к концу октября уже разобрали, и промозглый ветер носился по опустевшему пляжу.