Она вздохнула. Сейчас вынесут приговор – и на нее посыплются просьбы дать интервью, комментарии, разъяснения. Надо будет отвечать на вопросы. Всегда одни и те же. Придется противостоять всеобщему непониманию, презрению, оскорблениям в соцсетях, терпеть плевки на ветровом стекле автомобиля, угрозы в адрес мужа и детей.
Моргана потушила окурок, допила остывший кофе и направилась к машине. В Международном суде Гааги она привычно прошла через два металлодетектора, чтобы попасть в зал заседаний. Там надела черную мантию и заняла свое место. С ней здоровались нарочито вежливо, скрывая негодование. Она долго шла к этому моменту. Месяцы допросов, судебных прений, заслушивания показаний и свидетельств о безжизненных искалеченных телах, затерянных в глухой центральноафриканской деревне, названия которой завтра никто и не вспомнит. Все ради того, чтобы обвинения сняли за недостаточностью доказательств, – именно за это она боролась. Потому что это ее работа. Потому что каждый имеет право на адвоката. Даже монстры. И адвокатом монстров, обвиняемых в геноциде, преступлениях против человечности, насилии и пытках, была она.
Позади нее обвиняемый ждал приговора. Месяцами он из своего бокса со скучающим видом слушал, как адвокаты, свидетели, потерпевшие перечисляли его преступления. Несколько раз он даже засыпал. Главные пункты обвинения Моргана знала наизусть: военные преступления и преступления против человечности, убийства, нападения на мирное население, грабежи, принудительная вербовка детей, обращение в рабство, изнасилования, пытки, нанесение увечий…
При этом выглядел он как обычный дедушка лет шестидесяти – с приветливым лицом, лысоватый, с брюшком. Безобидный и даже симпатичный. Рядом с таким можно было сесть в автобусе, ни о чем не подозревая и не опасаясь за свою жизнь. Глядя на своих подзащитных, Моргана каждый раз поражалась, насколько невинный вид может быть у самых жестоких преступников.
Несколько часов спустя у выхода из ультрасовременного стеклянного здания, окруженного декоративными водоемами, толпились журналисты. Моргана сделала глубокий вдох, на мгновение закрыла глаза и шагнула им навстречу. В конце концов она к этому уже привыкла.
– Почему вы всегда защищаете преступников?
– Потому что право на беспристрастное судебное разбирательство является фундаментальным. К тому же хотела бы напомнить, что всякий считается невиновным, пока не доказано обратное.
– Вы помогаете убийцам, насильникам и педофилам избежать тюрьмы. Это не мешает вам спать по ночам?
– Для меня обвиняемые – прежде всего люди. Моя задача – защищать их права, которые, давайте не будем об этом забывать, ничем не отличаются от ваших, и именно соблюдение права позволяет сделать наш мир более справедливым.
– Вы верите в невиновность вашего клиента?
– Вопрос не по делу. Я работаю не в полиции, я адвокат.
– А вы задумывались о жертвах? Об их семьях?
– Прошу прощения, мне нужно идти.
Она села в ожидавший ее черный автомобиль с тонированными стеклами и наконец выдохнула. Процесс она выиграла и была этим довольна. Она не сомневалась, что руки ее клиента по локоть в крови мирных жителей и детей, убитых ни за что, просто в ходе борьбы за чью-то власть. Тут и думать было нечего – Моргана разделяла общепринятое мнение. Одна надежда, что этот тип попадет, например, под грузовик. Если это случится, она скорее испытает удовлетворение, чем сочувствие. Злоба, ярость, естественный инстинкт мести просыпались в ней, как и в других. Но она знала: все это не имеет ничего общего с правосудием. Оправдание подсудимого за недостаточностью доказательств – не поражение судебной системы, а свидетельство того, что эта система работает.
У Морганы завибрировал телефон, она вынула его из кармана и прочла письмо, которое только что пришло на ее личную электронную почту.
Здравствуй, Моргана!
Надеюсь, у тебя и твоей семьи все хорошо. Я долго тебе не писала… Но тут Рене рассказал, что к нему приходила полиция, спрашивала о С. Я так и не поняла, с какой целью, может, возобновили расследование. Надо бы встретиться втроем: я, ты и Жасмин. Что скажешь?
Целую,
Моргана уставилась на экран, ей пришлось несколько раз перечитать письмо, чтобы понять его смысл. Настоящим провалом правосудия она считала не оправдательный приговор для реальных преступников, а ошибочно вынесенный обвинительный. Когда-то давным-давно она позволила отправить за решетку невиновного, а ведь могла поднять руку, сказать: «Подождите!» Хватило бы нескольких слов, чтобы спасти его, встать на сторону справедливости, о которой она сама твердила на каждом углу с раннего детства. Но она промолчала. Отвела взгляд. И с тех пор оплачивала этот долг.
Моргана и Анжелика теперь всегда садились рядом – в классе, в автобусе, в школьном дворе на переменках. Анжелика по-прежнему оставалась объектом всевозможных нападок, но в присутствии Морганы выносить их было легче. Эта девочка популярностью не пользовалась, однако сумела дать отпор, когда несколько раз в ее адрес летели грубые шуточки. Она отбрила своих недругов несколькими лихо подобранными ядовитыми фразами, которыми подняла их на смех и даже больно уколола. С тех пор в лицо ей больше гадостей не говорили, хотя за спиной по-прежнему обзывали ведьмой или лесбиянкой, потешались над ее нарядами, непослушными волосами и чудаковатыми родителями.
Когда Анжелика впервые пришла к Моргане в гости, она спросила:
– А твои родители знают?
Моргана сразу поняла, о чем она:
– Ты и только ты можешь решать, кому рассказывать о том, что с тобой случилось, и рассказывать ли вообще. Я никому ничего не говорила.
Анжелика кивнула в ответ. Произошедшее с ней Моргана никогда не называла, как все, инцидентом. Однажды, первый и единственный раз, она употребила слово, которое Анжелика не осмеливалась произнести, даже вполголоса, даже в мыслях. Изнасилование. Шокированная Анжелика, озираясь по сторонам в ужасе, что Моргану могли услышать, прошептала: «Не говори так». Это слово было опасным, оно пугало ее, оно не могло иметь отношения к инциденту в лодочном сарае. Изнасилование – это когда незнакомый дядька ночью на парковке с ножом к горлу, а потом полиция, суд, тюрьма. А у нее-то все было по-другому: старший брат друга перебрал с алкоголем и не принимал отказа. К тому же был до того вежлив, что на следующий день позвонил с извинениями за свою напористость. Мол, не знал, что это ее первый раз. Надо было предупредить, тогда бы он был нежнее. Подумаешь, синяки на руках – там, где он чуть крепче сжал. Ну и немного запачкались в крови и песке ее розовые хлопковые трусики – потом она сожгла их в той же кухонной мойке, что и портреты святых несколькими годами ранее. Нечего делать из мухи слона. Такое случается. Ведь именно так сказала его мать, когда разговаривала с ней.
Поэтому, оказавшись на пороге у Ришаров, Анжелика немного робела. Николь Ришар, мать Морганы, была женщиной нервного склада и вечно выглядела изнуренной. Но вовсе не потому, что не высыпалась, она была как бы уставшей с рождения, от этого мира, от жизни, от людей. Николь появилась в дверном проеме с сигаретой в зубах.
– А ты, наверное, Анжелика? – спросила она мягким голосом и запечатлела на щеке девочки ласковый поцелуй с запахом никотина. – Моргана отправилась за хлебом, через десять минут вернется.
– Простите, я пришла раньше времени.
– Никаких проблем. Хочешь воды или лимонада?
– Лимонада, если можно.
Через минуту Николь вернулась со стаканом в руке. Она села напротив Анжелики и принялась ее изучать, сощурившись и затягиваясь сигаретой. У нее были такие же, как у Морганы, светло-серые глаза.
– Слишком уж ты хорошенькая, непросто тебе будет в жизни, – вздохнула она. – Всех в тебе будет интересовать только внешность.
Анжелика поняла, что это не комплимент, но от смущения лишь поблагодарила и тут же почувствовала себя глупо.
– Я рада, что у Морганы появилась подруга, – продолжала Николь. – Ей сложно заводить друзей в школе, она чересчур умна для своего возраста, а тем более для девочки. Я переживаю, что она страдает от одиночества. А вы ведь подруги?
Анжелика сделала глоток лимонада и пожала плечами. Дружба – понятие относительное. В последнее время девчонки, начиная с Сары, были с ней гораздо более жестоки, чем мальчишки.
– Не думаю, что это дружба.
Николь удивленно подняла бровь:
– Почему ты так говоришь?
– У меня была лучшая подруга, мы дружили с начальной школы, и она предала меня.
– Это как же?
– Она сказала всем, что я лгунья, и перестала со мной общаться.
– А ты солгала?
Анжелика покачала головой.
– Нет, но она считает, что во имя нашей дружбы я должна была держать в тайне то, о чем рассказала.
Николь, слегка заинтригованная, ответила:
– Дружить не всегда просто, это правда, но Моргане ты можешь доверять, она надежная, и принципов у нее поболее, чем у всех моих взрослых знакомых, вместе взятых.
Анжелика поставила стакан на стол – лимонад без сахара был слишком кислым.
– Знаешь, – продолжила Николь, – тут ведь как… Девочек с пеленок учат вставлять друг другу палки в колеса. Вспомни сказки: Золушку тиранили ее сводные сестры, Белоснежку отравила мачеха… Обрати внимание, все эти женщины – ревнивые соперницы. – Николь взволнованно вскочила, уронив пепел от сигареты на ковер. – Причем соревнуются они не в великодушии или образованности, нет! С незапамятных времен нас заставляют соперничать в красоте, потому что самой красивой, той, что будет соответствовать некоему идеалу женщины (в сознании девочек такой идеал – сказочная принцесса), достанется главный приз.
– А главный приз – это что? – спросила Анжелика, увлеченная этим странным разговором.
Николь мягко улыбнулась: