– Право выйти замуж за прекрасного принца, рожать ему детей, мыть полы, бесплатно вести домашнее хозяйство, готовить еду и стирать ему носки. А лучший способ победить – это избавиться от конкуренток. И твоя подруга, которая больше с тобой не разговаривает, она как бы под гипнозом.
– То есть как под гипнозом?
– Ну, как будто заколдована. Все эти истории, поведение героев в книжках и в кино – ты их подсознательно впитываешь, они словно налагают чары, поселяют в тебе мысль о том, что другие девочки на самом деле никакие тебе не подруги и, если им придется выбирать между тобой и мальчиком, они всегда выберут мальчика, предадут и будут вечно держать соперницу под прицелом, оценивая твои поступки, наряды, внешность, как, например, это делают некоторые девочки в отношении Морганы: им не дает покоя то, что она другая, их пугает ее свобода…
Звук открывающейся двери прервал разглагольствования Николь.
– А вот и Моргана!
Раскрасневшаяся от поездки на велосипеде Моргана вошла в комнату и положила хлеб на столик.
– Мама тебе излагает свою великую теорию о соперничестве между девочками, да?
Но ей ответила Николь:
– Именно так. Представь себе, я пытаюсь вас защитить, поскольку слишком часто сама страдала из-за отсутствия женской солидарности.
– Да-да-да, женщина женщине волк, все под гипнозом, бла-бла-бла… Пойдем, Анжелика, ко мне в комнату.
Анжелика вошла вслед за Морганой в тесную комнатку под мансардной крышей, где увидела идеально заправленную кровать, и вообще порядок и чистота здесь контрастировали с остальной квартирой.
– Прости, у моей матери имеются теории насчет всего и вся. Свою идею о принцессах, мачехах и ведьмах она вворачивает при каждом удобном случае. У этого есть простое объяснение: когда ей было пятнадцать, ее отец ушел к лучшей подруге ее матери.
Анжелика уселась на кровать, размышляя над услышанным от Николь:
– Вообще-то логика в этой теории есть. Взять, например, меня и Сару.
– Тебя и Сару? Но здесь же другая история, разве нет? Вы соперницами не были, просто она почувствовала, что должна сделать выбор между тобой и своей семьей. Она смалодушничала, ей было проще поверить в то, что ты лжешь. Люди готовы верить во что угодно, если им так удобно в данный момент.
– Может, и так, но это тоже околдованность, только другого толка.
Моргана крутанулась на стуле рядом с письменным столом.
– Если все мы околдованы, то надо снять эти чары. И у меня есть идея!
Она порылась в какой-то коробке из-под обуви и вынула оттуда аудиокассету.
– Недавно я слушала радио NRJ и смогла записать вот это, почти полностью, секунд трех только не хватает.
Она воткнула кассету в магнитофон, нажала «play» и на вступительных аккордах, встав на кровати, торжественно произнесла:
– Я, фея Моргана, провозглашаю нас подругами на всю жизнь! Быть нам вместе в горе и радости! Поддерживать друг друга, невзирая на обстоятельства! Отныне и во веки веков! Заклинание произнесено! Властью, которой наделила меня великолепная, гениальная, единственная и неповторимая Милен Фармер, официально объявляю нас разочарованными.
– У слова «разочарованные» другое значение. Тут надо говорить «разгневанные», – заметила Анжелика, непроизвольно постукивая рукой в такт музыке.
– Как захотим, так и будем говорить. Не позволим указывать нам, какой смысл вкладывать в слова! – твердо сказала Моргана и стала подпевать: «Если должна уж я упасть, пусть полет будет долог. Только в безразличии обретаю покой…»[17]
– Не позволим указывать нам, какие значения вкладывать в слова, и создадим другой французский язык, язык Милен Фармер, – поддержала ее Анжелика.
Вместо ответа Моргана выкрутила регулятор громкости до максимума:
– «Все же я хотела б снова стать наивной. Но смысла уж нет ни в чем, плохи дела».
– Смысла уж нет ни в чем, это точно, – пробормотала Анжелика.
Но Моргана уже орала песню что было сил и ничего не слышала. Какое-то время Анжелика пялилась на подругу в замешательстве: такой она ее раньше никогда не видела. Моргана размахивала руками посреди идеально прибранной комнаты и во весь голос пела. На лице Анжелики стала расцветать улыбка: сначала робкая, как первый лучик солнца после долгих месяцев дождей, потом все шире и шире, пока она не озарила каждый уголок этой маленькой комнатки под крышей.
– Согласна, вступаю в твою секту разгневанных.
– Разочарованных, Анжелика, а не разгневанных! – перекрикивала музыку Моргана.
– Разочарованных, – еще громче вторила ей Анжелика, забираясь на письменный стол. – Мы разочарованные!
Моргана бросила подруге щетку для волос, Анжелика поймала ее на лету, поднесла к губам, словно микрофон, и стала подпевать, закрыв глаза и вытянув вверх руку со сжатым кулаком, как будто выступает на сцене:
Всюду хаос – я на дне.
Идеалы все обратились в прах.
Где же та душа, что поможет мне,
Мне, из поколения разочарованных?
Нынешнее время. Анжелика
Анжелика шла вдоль берега, впереди показался родительский ресторан. Она закрыла его на две недели в связи со смертью матери. Летом в заведении всегда было многолюдно, здесь вкусно готовили – Интернет был полон превосходных отзывов, но в остальное время, несмотря на нескольких завсегдатаев, оно прибыли не приносило. Вдобавок приходилось конкурировать с ресторанами Леруа, чей менеджмент был гораздо эффективнее, а Мари-Клер Куртен никогда не соглашалась поднимать цены – считала, что нельзя заставлять местных жителей круглый год платить непомерные суммы, которые могли себе позволить заезжие туристы в сезон отпусков. Под вывеской с облупившейся краской – надо бы ее обновить – Анжелика заметила две фигуры и арендованный автомобиль рядом с ними. Она пригляделась.
– А у нас гости, Оби-Ван, – тихо проговорила она.
По стройному силуэту и нетерпеливым движениям Анжелика легко узнала сестру, хотя та уже много лет непонятно почему с ней не общалась.
– Привет, – сказала, приближаясь к гостям, Анжелика.
– Привет, – ответила Фанни и наклонилась к Оби-Вану, одарив его куда более искренней улыбкой, чем сестру. – Хеллоу, дружок!
Оби-Ван, этот предатель, с удовольствием позволил почесать себя за ушками и даже радостно лизнул Фанни.
Анжелика кивком поприветствовала стоящую рядом с Фанни девочку и с интересом ее оглядела. Она сразу почувствовала к ней симпатию. Не из-за псевдобунтарского парижского стиля одежды. Будь она настоящей анархисткой – не стала бы покупать куртку с черепом от Zadig & Voltaire. Зато выражение лица у девочки-подростка было таким, словно она готова поджигать тачки без всякой причины и своим видом наверняка бесила Фанни.
– Привет, я Анжелика.
– Меня зовут Лилу, я падчерица Фанни.
Так вот почему они такие разные. Анжелика удивилась. Связать жизнь с разведенным мужчиной, к тому же обремененным детьми, – это было не похоже на Фанни. Теперь она, кажется, начала припоминать, что слышала от матери о существовании Лилу. Впрочем, кто знает, какой теперь стала Фанни?
– Ты толком ничего не объяснила про похороны, поэтому я решила повидаться с тобой. Можно войти?
Вместо ответа Анжелика достала ключ из-под цветочного горшка, стоявшего на подоконнике. Она привыкла хранить его там, потому что Мия постоянно забывала свои ключи. Анжелика открыла дверь, ведущую на второй этаж. После отъезда Мии, а теперь еще и после смерти матери квартира над рестораном казалась ей слишком пустой. Фанни сняла куртку, разулась и аккуратно поставила обувь под вешалкой, как они делали в детстве, чтобы не схлопотать оплеух из-за того, что натащили в дом песка на кроссовках. Ее лицо с правильными чертами обрамляли прямые осветленные волосы. Джинсы и розовый кашемировый джемпер выгодно подчеркивали фигуру. Фанни сразу направилась в кухню.
– Можно я сделаю кофе?
– Будь как дома.
Прозвучало весьма иронично, поскольку Фанни и так была дома. Анжелика подумала, не затем ли приехала сестра, чтобы продать ей свою долю квартиры и ресторана. Ведь денег на это Анжелике взять было совершенно неоткуда. Фанни остановилась на пороге кухни, не узнавая мебель с пластиковыми фасадами, которая в их детстве была коричневой.
– Мия все перекрасила два года назад, – объяснила Анжелика.
– Как у нее дела? Она будет на похоронах?
– Она учится на первом курсе медицинского в Лилле. Скоро приедет.
– А кто такая Мия? – поинтересовалась Лилу.
– Получается, твоя кузина, – ответила Анжелика.
Фанни кивнула, скользнула взглядом по гарнитуру нежно-голубого цвета, по белым стенам, надеясь увидеть под краской следы обоев семидесятых годов, коричневых с геометрическим рисунком, которые они ненавидели в детстве. Она совершенно не ожидала таких изменений.
– А вы… поменяли еще что-нибудь?
Анжелика достала три чашки.
– Иди посмотри, если хочешь.
Фанни вышла из кухни. Лилу сидела возле Оби-Вана и осторожно его гладила. Молодой пес лизнул ее руку – и хмурое лицо девочки просияло.
Анжелика достала из шкафчика кофе.
– Может, хочешь горячего шоколада или апельсинового сока?
Лилу, которая играла с Оби-Ваном, катая по кафельному полу тюбик своей гигиенической помады, подняла голову и в нерешительности сказала:
– Стакан воды, пожалуйста.
– У тебя каникулы?
Лилу взяла стакан, который ей протянула Анжелика.
– Меня отстранили от учебы.
Анжелика удивленно вскинула брови:
– Вот как? И за что?
– За мою карикатуру на одного придурка.
– Должно быть, вышло узнаваемо.
– Да, я неплохо рисую.
– А что он сделал?
– Странно, ты первый взрослый, кто меня спрашивает об этом. Он с самого начала учебного года называет мою лучшую подругу китаезой. Она его раз десять уже просила прекратить, а он, придурок, все не унимается. И вообще, моя подруга вьетнамка, а не китаянка, так что он вдвойне дурак.