Она очутилась в маленькой каморке, загроможденной коробками, старой мебелью и пыльными чемоданами, которыми, похоже, очень давно не пользовались. Позади коробок со всякими счетами и квитанциями она увидела те, что явно имели отношение к детству Фанни и Анжелики. На них фломастером было подписано: «Школьное. Анжелика + Фанни», «Всякая всячина девочек». Лилу открыла первую. Общие снимки классов, табели успеваемости, какие-то распечатки, сочинения, тетради с домашними заданиями, школьные дневники… Она с любопытством полистала табели. Фанни не лгала, когда говорила Лилу, что была примерной ученицей: сплошные хорошие отметки и хвалебные комментарии педагогов. В табеле Анжелики хоть и упоминалось, что она болтала на уроках с Сарой, но тоже оказалось немало хороших отзывов: «превосходное воображение, но слишком рассеянна», «очень способная, но не хватает усидчивости», «очень живой ребенок», «не использует свой потенциал». Но одна фраза особенно бросилась в глаза Лилу: «Анжелика – блестящая ученица, но ей скучно на уроках, не стоит ли ее перевести классом выше?» Эту запись сделал в табеле Анжелики в конце пятого класса учитель французского языка месье Фолле. А начиная с восьмого, отзывы преподавателей, как и оценки, стали хуже: «ученица невнимательная, дерзкая, агрессивная», «слишком часто пропускает уроки», «пора образумиться!!!», «кандидат во второгодники».
Внутри второй коробки Лилу нашла другую, поменьше, из-под обуви с сотней, а то и больше фотографий. Они были датированы разными годами, некоторые, судя по следам от скотча или канцелярских кнопок, когда-то висели на стене.
Лилу долго рассматривала фотографию, на которой Анжелика, Моргана и Жасмин стояли на берегу моря и весело смеялись. Они выглядели близкими подругами и казались очень счастливыми. Лилу перевернула снимок и прочла: «Разочарованные, 2001 год». Сара пропала именно тем летом.
Кроме фотографий, в коробке обнаружился вчетверо сложенный лист бумаги. Лилу развернула его и прочла:
«Клятва Разочарованных: обещаем оставаться подругами на всю жизнь, в горе и радости, поддерживать друг друга, невзирая на обстоятельства, отныне и во веки веков! Мы, Разочарованные».
Клятва была подписана Морганой, Анжеликой и Жасмин.
Уже было подумав, что в обувной коробке больше ничего нет, Лилу заметила на дне под упаковочной бумагой, которой была обернута пачка снимков, еще одну фотографию, лежавшую изображением вниз. Лилу перевернула ее и хоть не сразу, но узнала на ней Сару. Снимок был сделан в сумерках. Сосредоточенная Сара стоит на берегу, ее взгляд сконцентрирован на каком-то далеком объекте, которого не видно на снимке. Вероятно, она не знала, что ее фотографируют. Должно быть, здесь ей лет пятнадцать, но она совсем не похожа на ту милую девочку с полуулыбкой, которую Лилу видела на общих фотографиях класса. Волосы подстрижены под каре, гораздо короче, чем можно было увидеть в газетах, и вдобавок густо-каштановые. Над левой бровью темное пятно, похожее на корочку заживающей ранки. На руках и ногах длинные белые полосы плохо размазанного солнцезащитного крема. Расправленные плечи, высоко поднятая голова – Сара выглядела сильной и решительной, словно намеревалась бросить кому-то вызов. Однако было в ее взгляде что-то такое, что не вязалось с ее отчаянным видом, отчего по телу Лилу пробежали мурашки. Саре было страшно. Вне всякого сомнения. На обороте фотографии синей ручкой были выведены непонятные цифры: «13–28».
От дальнейших изысканий пришлось отказаться. Лилу не хотела рисковать: время поджимало, и ее могла застать Анжелика. Поколебавшись, она взяла с собой обувную коробку, а все остальные поправила так, как они стояли до ее прихода. Как и обещала, она приласкала Оби-Вана, налила в его пустую миску воды и отправилась в гостиницу, положив украденные фотографии в багажную корзину велосипеда.
На следующий день после драки и визита к Леруа Анжелика всю математику просидела, глядя в окно, погруженная в собственные мысли. На перемене Моргана и Жасмин обсуждали концерт в Лилле, на который они собирались съездить, Анжелика, казалось, была где-то не здесь. Незадолго до звонка на урок к ним подошел Бенжамен.
– Привет, – сказал он, обращаясь к Анжелике.
Все три подружки удивленно на него уставились. Бенжамен, как всегда, был в потертых джинсах, куртке-бомбере и с наушниками от плеера на шее. Тогда все носили небрежные прически, укладывая волосы гелем или воском, и он не был исключением. Слава богу, эта мода осталась в двадцатом веке.
– Ты искала меня? – спросил он.
Жасмин с Морганой повернулись к Анжелике в ожидании объяснений. Анжелика, вдруг смутившись, закусила губу. Повисла неловкая тишина, и Бенжамен продолжил менее уверенно:
– Мне сказали, что ты приходила ко мне домой.
– Кто сказал? Эрик или Сара?
– Сара. Так зачем ты приходила?
– Я услышала одну песню по радио и не смогла ее потом разыскать. Просто хотела у тебя спросить, не знаешь ли ты, что за группа ее поет.
Несколько опешив от такого неожиданного повода для встречи, Бенжамен спросил:
– И что это была за песня?
Анжелика принялась напевать:
– «Одни молоды и глупы, другие стары и без ума, но плевать всем на бродягу, что загнется у моста…»
– Дамьен Саез, «Молодой и глупый», – лаконично ответил Бенжамен.
– Окей, спасибо.
Анжелика взяла свой рюкзак и уже пошла было прочь, но вдруг обернулась и сказала:
– Кстати, не мог бы ты передать кое-что Саре от меня?
Бенжамен немного нахмурился.
– Смотря что…
Анжелика вытащила дневник, вырвала наугад страницу, что красноречиво продемонстрировало ее отношение к учебе, и что-то нацарапала на этом листочке обгрызенной четырехцветной шариковой ручкой. Бенжамен в недоумении прочел сообщение.
– Что это значит? Если это снова ваши взаимные издевательства и оскорбления, то поищи другого почтальона.
– Она поймет, – сказала Анжелика, закрывая пенал, – отдай ей лично и не говори об этом никому, особенно своему придурку брату.
На этих словах она резко повернулась и ушла в сопровождении Морганы и Жасмин, а Бенжамен остался неподвижно стоять, держа в руке записку.
– Объясни нам, что происходит? – потребовала Моргана. – Ты что, ходила к ним домой после драки с Сарой? Хочешь нарваться на проблемы?
Анжелика не стала распространяться:
– Все непросто, пока не могу вам ничего сказать.
Нынешнее время. Фанни
От нотариуса Фанни с Анжеликой вышли какие-то потерянные, будто эти последние административные процедуры окончательно подтвердили смерть их матери. Фанни разглядывала младшую сестру в вечернем свете: волосы наспех собраны в небрежный хвост с несколькими выбившимися, более светлыми, прядями – напоминание о цвете, в который она, должно быть, красилась года два назад, но потом не стала его поддерживать. На ней были поношенные джинсы, дешевая синяя флиска из «Декатлона» и куртка в армейском стиле, которая сидела на Анжелике как пальто, – Фанни помнила, что в этой куртке ходил их отец тридцать лет назад. Никакого макияжа, все те же правильные черты лица, четко очерченные губы идеальной формы, которые редко улыбались, а зимой вечно трескались.
Фанни помнила, как в детстве завидовала красоте Анжелики и комплиментам ее внешности, которые расточали все окружающие. Сегодня, если честно, она завидовала не столько красоте младшей сестры, сколько ее откровенному безразличию к собственной внешности. Старшая из сестер была невзрачной, полноватой, серьезной, младшая – солнечной девочкой, которой все восхищались. Однажды Фанни услышала, как мать сказала, что волшебная фея, склоняясь над колыбелью, одну ее дочь наделила красотой, а другую – умом. Это было не просто жестоко, это не соответствовало действительности и потому вдвойне ранило Фанни. Анжелика, первая красавица, обладала великолепными способностями к учебе, легко справляясь с необходимым школьным минимумом, по крайней мере до конца седьмого класса. Если бы мать уделяла хоть немного внимания дочери, то она могла бы успешно закончить школу. Но когда уехала старшая сестра, ею больше никто не занимался. В выпускном классе Анжелика забеременела, и Фанни в панике приехала домой, пыталась убедить ее не оставлять ребенка и продолжить учебу, хотя не могла не видеть: что-то надломило Анжелику. Но она и слышать ничего не желала об аборте. Фанни была уверена, что беременность для сестры – это просто повод перестать ходить на уроки, большую часть которых она и так уже прогуляла. Они повздорили. Фанни не приехала в роддом взглянуть на новорожденную Мию, перестала отвечать на звонки, и с годами их связь оборвалась.
– Может, выпьем где-нибудь кофе? – предложила Анжелика. – Я хотела кое о чем с тобой поговорить.
Фанни кивнула. Она чувствовала облегчение. Вопреки всем ожиданиям, мать нашла время составить завещание. В нем почти ничего не было сказано, только то, что дочери могут продать ресторан, дабы расплатиться по долгам, которые им от нее достались. Мать не рассчитывала, что они сохранят заведение. Сестры сели в кафе. Фанни заказала чай, Анжелика – большую чашку кофе.
– Я хотела бы выкупить твою долю ресторана, – начала Анжелика, – но сейчас у меня нет денег. Я подсчитала и поняла, что могла бы платить тебе ренту, а ты – стать в некотором роде акционером на то время, пока я не выплачу всю сумму.
Она выложила перед Фанни таблицу с расчетом ожидаемой прибыли на десять лет вперед и размерами отчислений, которые она предполагала выплачивать сестре. Фанни изучила документ.
– А это что за строка?
– Планирую сдавать квартиру на лето, с июня по сентябрь, это принесет дополнительный доход.
– А где сама будешь жить?
– Буду снимать однокомнатную.
– Почему ты думаешь, что ресторан станет прибыльным? Мама всю жизнь горбатилась как сумасшедшая, и посмотри, сколько долгов она нам оставила…
– Я хочу кое-что поменять, сделать ремонт, освежить интерьер, запустить сайт, возможно, организовать продажу еды навынос, летом по субботам буду приглашать какую-нибудь музыкальную группу, предоставлять помещение в аренду для свадебных торжеств. Это позволит увеличить выручку. Я изучила отзывы в Интернете: пишут, что еда вкусная, цены невысокие, а вот обстановка устарела.