– Это прекрасно сработало.
– Я тоже прошу у тебя прощения, – сказала Лилу, – я не хотела сделать тебе больно, все было для того, чтобы ты перестала читать мой дневник.
Она подошла к мачехе и обняла ее за шею. Фанни неловко прижала Лилу к себе, вдохнув вишнево-ванильный, все еще детский запах, и вдруг почувствовала то же умиротворение, которое ощущала, когда брала на руки Оскара. Потом она взяла Лилу за плечи и, глядя ей в глаза, умоляюще попросила:
– Прекрати, пожалуйста, это расследование. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– Хорошо, – нехотя согласилась Лилу и протянула Фанни все фотографии, записи и рисунки, которые у нее были.
– Спасибо.
Лилу вынула из заднего кармана джинсов последний снимок.
– Вот это еще есть.
Не глядя на фотографию, Фанни положила ее поверх уже имеющейся стопки.
– Ладно, переоденься, а то ты вся мокрая, и пойдем ужинать, хорошо?
– Окей, – ответила Лилу, – а мы закажем мидии с картошкой фри?
– Опять?
– Но мидии с картошкой фри – это же так вкусно! Ты должна попробовать!
– Хорошо.
Фанни вернулась к себе в комнату и положила стопку фотографий на прикроватную тумбочку. Надела джинсы, объемный свитер и решила не подправлять макияж, что было совершенно на нее не похоже. В ресторане она позволила Лилу заказать для нее пиво и мидии в сырном соусе с жареной картошкой. Вечер прошел без препирательств.
Вернувшись в номер, Фанни набрала Эстебана и поговорила с Оскаром, которому давно уже следовало спать. Она по ним скучала. Фанни приняла горячий душ и нырнула в постель. В целом день завершился неплохо. Все уладилось. Никто больше не станет углубляться в дело Сары Леруа. Она потянулась взять с тумбочки книгу, случайно задела стопку украденных Лилу фотографий, и верхняя упала на пол. Фанни подняла ее и вдруг застыла, потом надела очки, поднесла снимок к лампе и, нахмурив брови, долго в него вглядывалась. Так вот откуда Лилу узнала, что Сара подстриглась прямо перед своим исчезновением. Но внимание Фанни привлекло не это. Белые полосы на теле Сары, похожие на плохо размазанный солнцезащитный крем, что-то напоминали. Вот только что именно? Она никак не могла сообразить. Отложив фотографию, она снова легла. Час спустя ей припомнилась выставка, которую они посещали классом лет сто назад. С Сарой она по определению не имела ничего общего. Разве только… Фанни пялила глаза в темноту, ей не давала покоя одна мысль. Кажется, существовала крохотная вероятность того, что Сара сбежала из Бувиля, не выезжая из него, не попадаясь никому на глаза, не используя ни паром, ни самолет, ни поезд, – возможность столь абсурдная, немыслимая, безумная, что такое и в голову никому не пришло… Но все же эта возможность была.
Сара
Слышу какой-то звук.
Отдаленный, долгий, повторяющийся.
Словно из другого мира, словно по ту сторону поглотивших меня темных вод. Звук метронома. Беспрестанно капающего крана. Только более пронзительный, более раздражающий. Звук, чьи монотонность и настойчивое упорство разрывают, наконец, мрак.
«Пи-и».
В той бездне, где я очутилась, я улавливаю только это. Иногда лишь мгновениями.
«Пи-и».
И снова тону.
Сторона «В»: Сара
Сара
Обо мне рассказывали столько всяких глупостей, что можно с ума сойти. Уж так нам хочется на всех, и особенно на девочек, навесить ярлыки! Я обязательно должна была быть либо той, либо другой: паинькой или злюкой, всеобщей любимицей или изгоем, красавицей или уродкой, принцессой или ведьмой. Непременно было нужно, чтобы я любила Анжелику до безумия или считалась ее злейшим врагом; чтобы мы поссорились из-за мальчика или платья, из ревности или зависти; чтобы мы желали смерти друг другу или до конца жизни вместе пили мохито в портовом баре, обсуждая парней; в некоторых газетах даже писали, что одна из нас была влюблена во вторую, а вторая посмеялась над ее чувствами. Словом, либо все, либо ничего. Похоже, журналистам, полиции, да и жителям Бувиля, на чьих глазах мы выросли, трудно было представить настоящую дружбу со всеми ее спорами, уступками, сложными и порой противоречивыми чувствами. Ни одна версия по моему делу (именно «по моему делу»: пусть я и прославилась, но пока рано говорить обо мне в третьем лице) не имеет ничего общего с правдой. Признаюсь, мне случалось завидовать Анжелике. Кто ей только не завидовал! Она обладала такой красотой, какую обычно встречаешь лишь в кинофильмах или журналах. И что самое удивительное, ей никакого дела не было до своей внешности. «Я здесь не для украшения», – так она, изящно пожимая плечами, реагировала на комплименты, которые постоянно получала до инцидента в лодочном сарае. Нет. Прошу прощения, это не инцидент. Все вокруг меня говорили именно так. Инцидент. Вот это и засело у меня в мозгу. Но важно все называть своими словами. Совершеннолетний Эрик Шевалье принуждает тринадцатилетнюю Анжелику к сексуальному акту. Какими бы ни были обстоятельства случившегося, это называется не инцидентом. Это называется изнасилованием несовершеннолетней. И во Франции наказывается двадцатью годами тюремного заключения. До изнасилования Анжелика была вполне уверенной в себе и говорила на подобные темы с мальчишками и взрослыми, нисколько не беспокоясь о том, что о ней подумают. Где-то в глубине души я, возможно, больше всего завидовала этой ее уверенности, которой сама не обладала, никто меня такому не научил. У Анжелики было все, во всяком случае, мне так казалось. Даже учеба ей давалась без особых усилий, и пусть ее мать вечно где-то пропадала, зато старшая сестра была готова на все ради нее. Думаю, Анжелика была тогда слишком маленькой, чтобы понять, сколько Фанни для нее делает. В ее голове отложилось только то, что сестра бросила ее, уехав учиться в Париж.
Как-то раз Ирис, поправляя, как идеальная хозяйка дома, букет цветов, бросила будто невзначай: «Анжелика такая красавица, на ее фоне ты совершенно теряешься, твоя заурядность только подчеркивает ее красоту». Эти убийственные слова Ирис произнесла тоном, каким обычно говорят комплименты. Она всегда отпускала подобные фразочки в самый неожиданный момент: когда я шла по коридору в ванную, едва проснувшись, или когда уже с рюкзаком за плечами собиралась идти в школу. Победа нокаутом за долю секунды. Ее обворожительная улыбка была как огнемет, из которого она палила по мне. Иногда Ирис подходила сзади, когда я сосредоточенно делала уроки, и слегка щипала меня двумя пальцами в районе груди или у основания шеи, всегда в том месте, которое скрыто футболкой, так что следов видно не было. Захватит кожу и провернет, впивая в нее свои ногти гранатового цвета. Порой мне даже снилось ночами, как я вырываю их у нее один за другим.
Однажды я попыталась поговорить об Ирис с отцом. Сквозь слезы я рассказала о том, как она меня унижает, щиплет, дергает исподтишка за волосы, о ее злобных выходках. Но он вскипел:
– Да понимаешь ли ты, сколько Ирис для тебя делает? Тебе очень повезло иметь мачеху, которая так заботится о тебе, хотя ты ей и не родная. Сделай одолжение, не донимай меня больше своими детскими глупостями.
В тот день я поняла, что осталась совсем одна. Выбора у меня не было, и я смирилась, научилась жить с Ирис, избегать ее, предугадывать вспышки ее гнева и, стиснув зубы, терпеть. Больше я никогда не плакала прилюдно. Это для слабаков. Я позволяла себе плакать только в воде, потому что там слез не видно.
Хоть бы она сдохла!
Хоть бы все они сдохли!
Могу себе представить, что вы думаете обо мне. Вы ничего не знаете о том, что я пережила, вам не довелось претерпеть и десятой доли того, что пришлось вынести мне. И все же вы осуждаете меня. С ощущением собственного превосходства вы хотите лишить меня даже права на гнев.
Вы все. Но только не Анжелика, моя родная душа, мой ангел-хранитель.
Анжелика, которую я предала.
Нынешнее время. Лилу
– Просыпайся!
Лилу перевернулась на другой бок, закрыла голову подушкой, защищаясь от Фанни, и проворчала:
– Отстань, еще рано.
– Уже семь утра! Кто рано встает, тому бог подает!
Лилу стащила с головы подушку и уставилась на Фанни, желая ее придушить. Вчера она ее почти полюбила, и вот она снова невыносима.
– Ты больная, что ли? Забыла утром принять таблетки? Я еще сплю! Если люди в темноте лежат с закрытыми глазами, это значит, что они спят! Или тебе так и не удалось этого усвоить?
– Где ты нашла эту фотографию?
Возбужденная, словно блоха на амфетаминах, Фанни помахала перед носом Лилу фотографией Сары на берегу.
– В вещах Анжелики среди прочих снимков.
– Одевайся!
– Нет, я сплю.
– Надо продолжить расследование! Вставай же!
Лилу удивленно приоткрыла один глаз.
– Ты же вроде не хотела ничего расследовать…
– У меня есть одна мысль… Это полнейшее безумие, возможно, мои фантазии, но я хочу проверить. Посмотри!
И она принялась выкладывать на кровати Лилу фотографии Сары, Анжелики, Жасмин и Морганы, сделанные летом 2001 года.
– И что?
– Два момента! Во-первых, на некоторых фотографиях они втроем. Кто их снимал? Не думаю, что они могли позволить себе купить дорогую камеру с автоспуском. Достаточно посмотреть на качество снимков…
– Хорошо. И о чем это говорит? О том, что была четвертая Разочарованная?
– Именно!
– А второй момент?
– Вероятно, мы сможем узнать, кто это был! Смотри, на некоторых фотографиях присутствует большой белый пакет. Здесь в багажной корзине Жасмин, вот здесь на заднем плане, тут у кухонной раковины, а там на земле в глубине сада, да эти белые пакеты везде!
– И что?
– На этой фотографии виден логотип: две рыбины в круге, он принадлежит одному торговцу рыбой в Бувиле, но пакеты такого размера не предназначались для обычных покупателей. Может, девочки работали на него, доставляли товар в рестораны или оптовикам. Когда-то такие пакеты привозили в ресторан моей матери, я это хорошо запомнила, потому что ненавидела доставку рыбы из-за запаха. Короче, надо ехать к этому торговцу, может, он что-нибудь вспомнит. Давай, одевайся!