– Я не утверждаю, что наша система правосудия идеальна, – ответила Моргана, сохраняя спокойствие, – но это основа общества, нельзя позволить каждому вершить самосуд и называть это справедливостью.
– Предлагаю прекратить этот спор, – прервала их Фанни, – вам нужно принять общее решение. Анжелика? А что скажешь ты?
Анжелика в задумчивости машинально поигрывала зажигалкой.
– Не знаю, – наконец ответила она, – у меня никогда не было однозначного мнения на этот счет, как у Морганы или Жасмин.
– В любом случае, если решишь рассказать нашу историю, – вмешалась Моргана, – сделай свою работу хотя бы добросовестно.
Она подошла к журнальному столику и взяла стопку блокнотов.
– Вот это все – наши личные дневники. Наш учитель французского, месье Фолле, всегда советовал нам их вести. Здесь ты прочтешь о нашем детстве и найдешь много деталей, связанных с этой историей. Тут есть даже дневник Сары.
– Как так? – удивленно спросила Лилу.
– В то лето, когда она собралась плыть через пролив, мы обменялись ими друг с другом в знак взаимного доверия.
– Окей, – пробормотала Фанни, беря из рук Морганы тетради.
– А если вы не договоритесь между собой, – спросила Лилу, – что тогда? Фанни сама будет решать, публиковать статью или нет?
Моргана улыбнулась Жасмин, та рассмеялась, и на ее лице не осталось ни следа раздражения.
– Мы договоримся. А если нет, проголосуем, и решит большинство. Потому что мы единое целое, для нас «мы» всегда преобладало над «я».
Сара
В мое последнее лето в Бувиле Ирис с Бенжаменом отправились на юг страны в Канталь к матери Ирис, которая очень кстати упала с лестницы и сломала шейку бедра. Эрик уехал в Испанию со своей тогдашней подружкой. Надо сказать, его ночные визиты в мою комнату стали реже, с тех пор как у него появилась девушка. Когда же все разъехались из дома, у меня возникло ощущение, будто я заново учусь дышать, и я почувствовала себя свободной, как в детстве.
Все наши усилия были направлены на единственную цель – на мою подготовку. Я плавала по пять-шесть часов в день в любую погоду. Мои волосы и кожа были пересушенными, а глаза вечно красными от соленой воды. Мышцы не прекращали ныть. Вечером я падала без сил на кровать и спала по двенадцать часов кряду. Чтобы защититься от холода, я за два месяца набрала двенадцать килограммов. Сделать это раньше было невозможно – Ирис не допустила бы. Поправиться требовалось быстро. Я начала пить только сладкие напитки из расчета три-четыре литра в день. Их мне приносила Анжелика из ресторанных запасов. Целыми днями я поглощала фастфуд и чипсы, у меня всегда была с собой какая-нибудь еда. Я даже заводила будильник на три часа ночи и вставала, чтобы съесть пачку сдобного печенья. По вечерам я спускалась на кухню и пила оливковое масло, прикладываясь к бутылке, словно алкоголик.
Целое лето мы с Анжеликой, Морганой и Жасмин готовили мой побег. Я не хотела, чтобы нас видели вместе. В таком маленьком городке, как Бувиль, все знают друг о друге абсолютно все, факты искажаются, преувеличиваются, а принадлежащий Ирис салон красоты был настоящим рассадником сплетен. Я же не могла допустить, чтобы мачеха узнала о моем примирении с Анжеликой. Жюли Дюроше, которая не понимала, почему у меня больше нет времени с ней видеться, я сказала, что у меня появился парень, но пока не хочу раскрывать его имя. Накануне побега я намеренно спровоцировала в нашем саду ссору с Эриком, только что вернувшимся из Испании. Но не для того, чтобы его потом обвинили в моей смерти, никто из нас не думал, что события примут такой оборот. Просто перед тем, как покинуть Бувиль, мне хотелось сказать Эрику все, что я о нем думаю, но я боялась его ярости, вот и сделала это на улице, зная, что за изгородью соседи готовят барбекю. Сразу после ссоры я вошла в дом, хлопнув дверью, надела толстовку Бенжамена, натянула на голову капюшон и спустя минут десять, выскользнув через заднюю дверь, направилась к Жасмин. Никто меня не видел. Родители Жасмин уехали в Алжир до конца сентября, а брат работал в ночную смену. Соседи слышали нашу ссору с Эриком, заметили, что я вернулась в дом и больше оттуда не выходила. Формально тогда меня в последний раз видели живой. На допросе Эрик отрицал, что поругался со мной, но потом признал это. Сначала он утверждал, что я не ночевала дома (и это было правдой), потом стал клясться в обратном. Его панику истолковали как доказательство вины. У нас и в мыслях никогда не было, что его арестуют, но ход следствия изменила замшевая куртка.
Ночь перед моим побегом мы все провели у Жасмин. Я думала, что не смогу заснуть, но уже в девять вечера меня свалил глубокий сон. Мой организм как будто понимал, какое его ожидает испытание, и готовился. Рано утром, еще до рассвета, мы пришли на берег. Всю неделю прогнозы сулили на тот день солнце. Это был мой единственный шанс: только в хорошую погоду я смогла бы видеть английский берег на протяжении всего пути. Моргана твердила, что волны будут слишком высокими и уже через пару километров я вряд ли что-то разгляжу, но нужно верить: если потеряю из виду Дувр, моя интуиция и удача проложат верный курс, в этом я не сомневалась.
Разговаривали мы мало. Больше нечего было сказать. Я обмазалась жиром, чтобы защититься от холода. Анжелика сфотографировала меня своей мыльницей:
– Это на память, отдам тебе фотографию, когда увидимся в следующий раз.
Я надела плавательную шапочку и очки. Жасмин закрепила мне на поясе надувную сумку, которую специально подготовила. Она сунула туда две бутылки кока-колы, предварительно выпустив из них газ, и пластиковую бутылку сытного супа на основе риса и картошки. Калорийные жидкости – непреложное правило. В холоде и соленой воде ничего жевать не получится. В водонепроницаемый пакет Жасмин положила упаковку болеутоляющего и паспорт.
Потом мы обнялись все вчетвером, и в этот момент мне вспомнилось, что рассказывал старик Рене, когда мы с ним ходили собирать ложкой мидии. Вопреки нашим представлениям, мидия перемещается. Она не прикрепляется куда попало, а выбирает себе камень. Всегда усаживается туда, где уже обитают другие мидии. Она знает, что в одиночку ей не выжить из-за хищников, течений и штормов. Мидии выделяют тонкие липкие нити, ими они и приклеиваются к камню. Когда раковины прижимаются друг к другу, их нити переплетаются и образуют нечто вроде чрезвычайно прочной паутины, которая позволяет им месяцами, а то и годами выдерживать натиск волн, приливы и самые страшные штормы, не сдвигаясь с места ни на миллиметр. Мидии сцепляются друг с другом, чтобы выжить. Они знают, что вместе они сильнее и могут противостоять любой опасности. Спасение в солидарности – об этом мне сказала Анжелика в самом начале нашего знакомства.
Все эти годы я даже не осознавала, что была отчаянно одинока. Я поняла это в ту секунду, когда вдруг избавилась от одиночества.
Нынешнее время. Фанни
Фанни упаковывала чемодан, а Лилу в подавленном настроении сидела, сгорбившись в кресле.
– Как ты догадалась, что Сара сделала попытку переплыть Ла-Манш?
– По белым полосам на теле. Я как-то с классом ходила на выставку, посвященную истории Ла-Манша, и там видела фотографию пловцов перед стартом: они были покрыты жиром для защиты от холода.
– Есть ли хоть какой-то шанс, что она жива, как думаешь?
– Ты же слышала, что сказал инструктор по плаванию. Переплыть Ла-Манш без лодки сопровождения невозможно, – ответила Фанни. – Ну и потом, почему она не дала о себе знать?
Лилу вздохнула. Краем глаза она поглядывала на мачеху: Фанни продолжала заниматься чемоданом и отвечала ей довольно сухо.
– Все еще злишься на меня из-за прозвища?
Фанни отложила в сторону платье, которое намеревалась сложить, и села на кровать напротив Лилу.
– Нет, ты еще ребенок, а дети порой говорят глупости, да я и сама наделала ошибок. Но ты права, давай уладим эту проблему раз и навсегда.
– Какую проблему?
– Проблему между мной и тобой. Я бы хотела знать, какое место ты отводишь в своей жизни мне, потому что, когда я пытаюсь сблизиться, ты меня отталкиваешь, когда слишком отдаляюсь – обижаешься.
– Не знаю, – пробурчала Лилу, – для меня это сложно.
– Поверь, мне тоже непросто.
Лилу больше ничего не говорила, и Фанни, помолчав, продолжила:
– Могу я тебе кое-что предложить?
– Давай.
– Да, я не твоя мать. Я прекрасно понимаю, что мама у тебя одна-единственная и относиться к другой женщине, как к ней, было бы предательством…
Лилу кивнула, внимательно слушая Фанни.
– Детей же можно иметь несколько. Вот я и подумала, пусть я тебе не мать, но ты могла бы стать мне дочерью, тем более что Оскар твой брат…
Лилу нахмурилась, ненадолго задумалась и с ухмылкой произнесла:
– То есть ты будешь бесконечно меня донимать, заставляя делать все в точности так, как хочешь ты?
Фанни улыбнулась.
– Я постараюсь сдерживать себя, но давай откровенно: отчасти, вероятно, так и будет.
– Ладно, – вздохнула Лилу, – похоже, не такая уж ты отстойная.
Чтобы скрыть волнение, Фанни поднялась и обняла Лилу. Ей не хотелось расплакаться при ней. Но падчерицу провести не удалось.
– Ты мне сейчас кофту испачкаешь соплями, – похлопав Фанни по спине, проворчала Лилу.
– Прости, она такого жуткого вида, что я приняла ее за половую тряпку, – сказала Фанни, беря у Лилу бумажный носовой платок. – Иди пакуй свой чемодан.
Через десять минут, которые потребовались Лилу, чтобы собрать одежду и комом запихнуть в чемодан, она вернулась в комнату мачехи.
Фанни с озабоченным видом выдвигала все ящики.
– Потеряла что-нибудь?
– Паспорт, – буркнула Фанни.
– Зачем было брать паспорт на Опаловый берег? Может, ты не в курсе, но мы не за границей.
Фанни наклонилась и посмотрела под кровать.
– Я его уже теряла однажды, было так сложно его восстановить, что теперь я всегда ношу его с собой.