Разоренный год — страница 1 из 36

ЗИНОВИЙ ДАВЫДОВРазоренный годисторическая повесть

Страшен и тяжек был 1612 год, и народ нарек его разоренным годом. В ту пору пылали города и села, польские паны засели в Московском Кремле.

И тогда поднялся русский народ.

Его борьбу с интервентами возглавили князь Дмитрий Михайлович Пожарский и нижегородский староста Козьма Минин.

Иноземные захватчики были изгнаны из пределов Московского государства.

О том, как собирали ополчение на Руси князь Дмитрий Пожарский и его верный помощник Козьма Минин, об осаде Москвы белокаменной, приключениях двух друзей, Сеньки и Тимофея-Воробья, рассказывает эта книга.

Писатель Зиновий Самойлович Давыдов родился 28 апреля 1892 года. Его родиной был город Чернигов, город древней Руси, овеянный поэтическим духом былин об Илье Муромце и Соловье-Разбойнике, о богатырских битвах против татарских орд. В самом городе высился могильный курган князя Черного, по преданию — основателя города, в соборе постройки XI века покоился прах князя Игоря, героя «Слова о полку», а до Путивля, где плакала на городской стене безутешная Ярославна, было отсюда всего верст двести.

Старинное имя родного города Зиновий Давыдов еще в детстве, в гимназии, встречал в учебниках по истории и по русской литературе. С острым, живым интересом двенадцатилетним гимназистиком Зиновий Давыдов «участвовал» в археологических раскопках древних черниговских могильников.

Студенческие годы Зиновия Самойловича протекали в Киеве, где он учился в университете. Здесь также будущего писателя обступала со всех сторон старина: киевские «Золотые ворота», Нестор-летописец, те же древние богатыри и битвы с татарами, легендарные древние названия киевских улиц, рек и урочищ… Как тут было не полюбить с юности и навсегда полную славы и подвигов историю Родины! Казалось, даже березы старого кладбища шумели вершинами о вещем Олеге, о тризнах и богатырях…

Будущий писатель Зиновий Давыдов с самой ранней юности полюбил искусство и литературу. Еще в гимназические годы, когда ему было 17 лет, в журнале «Волна» было опубликовано его первое стихотворение, а в 1919 году напечатана первая книжка его стихов — «Ветер».

С тех пор вся большая жизнь Зиновия Самойловича шла в непрестанном литературном труде — в труде журналиста, редактора и писателя.

Кроме работ во «взрослой» литературе, Зиновий Давыдов написал ряд увлекательных детских книг, связанных с историей Родины; при этом в его книгах, в числе славных и сильных героев народа, действуют и борются юные смельчаки, дети-герои, чья судьба всегда радует юных читателей.

Кто же из вас, юные друзья, не читал с увлечением книг З. Давыдова! Многие знают и любят его роман «Беруны», написанный о приключениях в Заполярье отважных северных рыбаков-мореходов.

На этот роман З. Давыдова откликнулся добрым словом Алексей Максимович Горький. «Книга, — писал он, — показывает мне, читателю, писателя весьма грамотным, что встречается не так часто, как следовало бы, — знающим историю своей страны и, видимо, с развитым вкусом к истории и — это особенно хорошо — знающим, да, кажется, и любящим родной свой язык».

В 1940 году для детей был выпущен роман З. Давыдова «Из Гощи Гость», повествующий о жизни на Руси начала XVII столетия и показывающий, как русский народ живет и борется против иноземных захватчиков, за свою самостоятельность и свободу.

В опубликованных в печати дневниковых записках А. А. Фадеева этот роман отнесен к числу «замечательных исторических романов, созданных нашими писателями».

В 1955 году вышла для детей повесть З. С. Давыдова «Корабельная слободка» — из истории старого города русской славы Севастополя, с его небывало мужественной борьбой во время Крымской войны. За эту увлекательную повесть Зиновию Самойловичу Давыдову в 1955 году была присуждена премия на всесоюзном конкурсе Министерства просвещения на лучшую детскую книгу.

Книги З. С. Давыдова переводились на многие языки народов СССР, а роман «Беруны» не раз издавался и за границей.

И вот перед нами новая книга Зиновия Давыдова — «Разоренный год», повесть о великих героях и патриотах Русской земли: о Минине и Пожарском, о великих бедах и разорениях и о великом патриотизме наших далеких прапрадедов.

Любя всем сердцем нашу великую и прекрасную Родину, Зиновий Самойлович горячо полюбил и народные песни предания, и родной язык, богатый и образный, а главное, людей нашей Родины — простых, прямых и великодушных людей, с отважным и верным Родине сердцем.

Зиновий Самойлович был еще полон писательских планов, живых и прекрасных человеческих образов, замыслы новых книг роились в его голове и волновали его воображение, когда внезапно 7 октября 1957 года сердце писателя остановилось…

Писатель Зиновий Самойлович Давыдов скончался неожиданно для родных и товарищей по перу. Но светлые образы его стремительных, полных борьбы и движения книг, в ярких картинах воскрешающие вековую быль, будут долго жить и будить интерес к истории в умах и сердцах взрослых и юных читателей.


Степан Злобин

ДУДОЧКА

Солнце жарило вовсю, но до Сеньки ему было не добраться. Мальчик сидел на пеньке в густой тени орешника.

Плотной стеной поднялся здесь орешник, давая тень и прохладу. На лесной полянке ярко зеленела трава-мурава, а вверху голубело небо с одним-единственным облачком.

Облачко пробиралось над лесом к речке. Но, словно заметив белоголового мальчугана внизу, облачко остановилось и стало его разглядывать.

Сеньке на вид никак не дать больше десяти лет. На нем была холщовая домотканая рубашонка и домотканые портки. А голова была не покрыта и ноги не обуты.

В руке Сенька зажал отточенный ножик, которым орудовал очень ловко. Из ореховой тростинки Сенька мастерил дудочку. Время от времени он отрывался от своего дела и оглядывал полянку, всё ли на месте.

Но все было на месте, беспокоиться было не о чем.

Все пятеро овечек, которых привел на полянку Сенька, пощипывали траву.

У Сенькиных ног дремал Жук — песик неизвестно какой породы, черный, как сажа, с хвостом, туго закрученным в крендель. А сквозь просеку в орешнике Сеньке видна была речка и за речкой — родное село Мураши, с церковкой на пригорке и кузницей на въезде.

«Тинь-тинь, — доносятся к Сеньке из кузницы удары большого молота о наковальню: — тинь-тинь».

Это Сенькин тятя, кузнец Андреян, орудует у себя в кузнице, хватая то молот и щипцы, а то мех, чтобы раздуть в горнушке огонь. Сенька даже как будто слышит: дымком попахивает — сизым дымком, что чуть заметно стелется над кузницей, стелется и тает.

«Тинь-тинь», — выбивает молотком кузнец Андреян.

«Тук-тук», — выстукивает и Сенька, обколачивая свою тростинку черенком ножа.

И вот она уже готова — выдолбленная тростинка, ореховая дудочка с дырочками для переборов на разные лады, с косым срезом на одном конце, куда дуть и играть.

Сенька подул, пальцами перебрал…

«Тур-лир-ли», — заговорила дудочка.

— Работает! — обрадовался Сенька. — А ну как еще!

«Тур-лир-ли, тур-лир-ли», — повторила дудочка.

Сенька рассмеялся. Жук щелкнул зубами. Овечки перестали щипать траву. А облачко у Сеньки над головой словно ждало, что будет дальше.

Мальчик снова поднес дудочку к губам, разложил пальцы по просверленным вдоль ствола дырочкам и уже заиграл по-настоящему.

Турли, турли, ай, ду-ду,

Я играю во дуду

Во зеленом во саду, —

разнеслось по полянке.

Зацветает яблонька.

Меня любит мамонька.

Турли, турли…

Сенька встал, потянулся, поднял с земли берестяную коробушку и засунул туда дудку и ножик. Потом собрал овец — белых и черных — и погнал все свое маленькое стадо к речке.

Жук поднялся на ноги и тоже потянулся. Щелкнув зубами, он поймал муху и нехотя побрел за Сенькой туда, где речка тянула свои струи сквозь тростник и камыш.

Так они друг за дружкой и двинулись с полянки: овцы, за овцами — Сенька, за Сенькой — Жук. Одно облачко осталось на месте, как бы раздумывая, куда податься.

Но только тронулся в путь Сенька со своими овечками, как совсем неожиданно пришлось остановиться.

ВСАДНИКИ НА ДОРОГЕ

Еще Сенька не выбрался из орешника, когда услышал голоса на дороге, что вилась к броду. И Сенька разглядел сквозь листву всадников на рослых конях.

Всадники были усаты и безбороды. Одеты они были в цветное платье. Кривые сабли были у них прицеплены к поясам, а длинные хохлы выбивались из-под заломленных шапок, сдвинутых набекрень.

Перекликались всадники как-то странно. Ни людей таких Сенька никогда раньше не видывал, ни речи такой доселе не слыхал.

«Поляки, — догадался Сенька. — Шляхтой называются. А то еще панами их кличут. Это вроде как у нас господа, помещики… Эвон какие!»

И вспомнил Сенька отцовский приказ: «Как заметишь в лесу ли, на дороге, где ни придется, незнакомых людей, оружных, в цветном платье, — хоронись, Сенька, в кустах; а то и вовсе уходи прочь, загоняй овечек в овраг и жди, пока пронесет».

Вспомнив это, Сенька тут же забежал вперед и сбил своих овечек в кучку. Жука он ухватил за холку и прижал к земле. А сам присел на корточки, чуть раздвинул кусты и уже не спускал глаз с панов, которые тем временем успели добраться до речки.



Оставаясь в седле, всадники один за другим въезжали в воду, которая была коням чуть повыше брюха. Кони фыркали и дергали головами, осторожно нащупывая копытами дно. Всадники задирали ноги, чтобы не дать воде просочиться к ним за голенища сапог. Выбравшись на берег, они зашумели, загуторили и толпой двинулись прямехонько к кузнице. Там, покинув свою работу, стоял в дверях, с засученными рукавами и в кожаном фартуке, кузнец Андреян.

У кузницы всадники спешились. Голосов их Сенька, сидя в кустах, уже не слышал. Тятин голо