Двести восемь лет спустя после находки Жобло московский профессор-гельминтолог Александр Александрович Парамонов по моей просьбе прокомментировал труд французского микроскописта.
— Увы, Жобло проявил себя в рисунках более как человек с недюжинной фантазией, нежели строгий ученый, — сказал профессор Парамонов. — Нематоды, которых он так детально выписал, не имеют ни глаз, ни раздвоенных языков. Эти круглые черви, длиной 1,5–2 миллиметра, внешне выглядят куда более скромно. Но в изображениях Жобло есть тем не менее своя доля истины, о которой микроскопист XVIII века, возможно, даже не догадывался. Нематоды — паразиты растений — представляют гигантскую армию нахлебников человечества. Они действительно страшны, но не своим видом, а своим количеством, плодовитостью и аппетитом. На одном квадратном метре почвы их бывает до 300 миллионов штук, и нет ни одного возделываемого людьми растения, которое бы они не пожирали. Два специалиста из Эстонии подсчитали, что, «несмотря на ничтожную величину отдельных особей, общая длина всех населяющих Эстонскую ССР почвенных нематод по крайней мере в несколько сотен раз превышает расстояние от Земли до Солнца».
Комментарий профессора Парамонова открыл для меня существование еще одной ветви мощного дерева скрябинской гельминтологической школы. Мой собеседник оказался представителем фитогельминтологии, той части науки о паразитических червях, которая занимается микроскопическими почвенными паразитами.
Говорят, что в XX веке наиболее интересные открытия возникают на стыке наук. Фитогельминтология — типичное дитя нынешнего столетия. Она зародилась на грани между растениеводством и гельминтологией и с первых дней оказалась чрезвычайно беспокойным «ребенком». Растениеводы долго не обращали на нее внимания, а заметив (вскоре после войны), стали требовать от гельминтологов немедленных и радикальных средств против почвенных паразитов. (Ах, как часто мы представляем себе науку в виде автомата, продающего газированную воду: кинул два медяка и требуй полного налива!).
Одним из первых, кто понял серьезное значение фитогельминтологии для народного хозяйства, был Скрябин. При самом зарождении он оказал ей неоценимую поддержку. В Институте гельминтологии, а позднее в Гельминтологической лаборатории АН СССР появился кабинет фитогельминтологии. Константин Иванович начал охотно брать в свои экспедиции знатоков зеленого царства: агрономов, физиологов растений, лесоводов, интересующихся нематодами. «Триединая» гельминтология, включавшая до сих пор ветеринаров, медиков и зоологов, сердечно приняла в свои ряды четвертый — агрономический «ингредиент».
Экспедиционные поиски и лабораторные опыты подтвердили убеждения Скрябина: почвенные нематоды — чрезвычайно важный объект исследования. Эти еле видимые глазом малыши по количеству наносимого вреда ничем не уступают самым крупным представителям гельминтов животного царства. Сельские хозяева нашей планеты платят им по крайней мере десятую долю от всего того, что созревает на полях, в садах и огородах. В Соединенных Штатах, например, подсчитано, что в денежном выражении потери сельского хозяйства, вызываемые нематодами, достигают ежегодно миллиарда долларов. Французский ученый Рихтер публично заявил в 1958 году, что гельминт «гетеродера картофельная» дезорганизовал всю торговлю картофелем в Европе. Экспортеры не могут вывозить свои продукты в другие страны, так как почти весь картофель заражен нематодами. О том, как легко захватывают нематоды новые пастбища, свидетельствует уже один тот факт, что при сильном западном ветре яйца паразита, распространенного в Германии, на многие километры переносятся на восток.
До революции в России был известны только три вида нематод: обитающая на корнях, так называемая галловая, на пшенице и свекле. Сейчас на одном только картофеле известны сто видов круглых червей. Что касается галловых нематод, образующих на корнях растений особые клубочки — галлы, то их обнаруживают ныне буквально везде. Эти мельчайшие прожоры губят капусту, свеклу и морковь в Латвии, люцерну и вику — под Черновицами, помидоры — в Узбекистане, баклажаны — в районе Сухуми и даже верблюжью колючку — в Кара-Калпакии.
Почему-то особой симпатией микроскопических червей пользуются лук и чеснок. На луке паразитируют сто видов. В свое время всеобщим признанием пользовались арзамасские луки. Но лет тридцать назад высококачественного лука из района города Арзамаса не стало. Его пожрали нематоды. Такая же беда в начале прошлого века обрушалась на сахарную свеклу. Современники искали причины гибели посевов в утомлении почвы, в недостатке удобрений. На самом деле причиной разорения многих земледельцев оказалась свекловичная гетеродера — ничтожные по величине, но удивительно упорные существа, которых не удается изгнать с поля даже таким ядом, как хлорпикрин.
К. И Скрябин, начальник 60-й гельминтологической экспедиции, в Николаевске-на-Амуре. 1928 год.
Современный транспорт, торговля, массовые перевозки продуктов служат отличным средством заражения все новых и новых районов страны. Так, стеблевая нематода картофеля распространилась по СССР шире, чем географически произрастает ее главный корм, — картофель. Впрочем, в отличие от гельминтов, паразитирующих в животном мире, растительные паразиты отнюдь не однолюбы и легко меняют хозяина. Десяток видов галловых нематод с одинаковым успехом поражает тысячу восемьсот видов цветковых растений.
Природа богато одарила нематод средствами борьбы за существование. Рот у них вытянут в виде острого стилета. Этим острием они легко прокалывают стенку растительной клетки. Но если бы паразит попытался ворваться в клетку напролом, он встретил бы отпор защитных внутриклеточных веществ — фитонцидов. Нематода предпочитает поэтому окольный путь. Проколов стенку, она вводит в нее фермент пектиназу — вещество, растворяющее пектин, которым клетки соединены между собой. После этого стройное здание растения разрушается, клетки отделяются друг от друга, плазма, сахара, белки изливаются наружу и становятся пищей хитроумного убийцы.
Есть у нематод и другие механизмы разрушения и самосохранения. Галлы — гигантские уродливые клетки, которые порождает на корнях своих жертв галловая нематода, тоже служат средством пропитания паразита. Галлы оттягивают на себя большое количество питательных соков, и червь берет потом из этого «буфета» все, что ему нужно. Нематоды могут переносить и сильные холода, и высокие температуры, они уходят на большие глубины и надолго замирают в засушенном состоянии.
Вдобавок ко всем своим качествам эти черви самым тесным образом связаны с бактериями и грибами. Их тело буквально кишит болезнетворными для растения микробами и грибными спорами. Заползая в луковицу или плод томата, они не только пожирают его сами, но и заносят с собой своих союзников. Больше того, ученым удалось установить, что продукты обмена нематоды помогают росту бактерий. И некоторые паразиты, кроме того, своим стилетом впрыскивают в растительные клетки еще и болезнетворные вирусы. Надо ли удивляться, что эта «компания» — гельминт, грибок, бактерия и вирус — превращает в гниль и труху целые склады овощей, делает бессмысленным труд садоводов, огородников, работников оранжерей и теплиц!
А наука? Дает ли она пахарям и огородникам столь же действенную помощь, какую оказывает зоотехникам и врачам?
В самом начале тридцатых годов заготовители пшеницы заметили, что в некоторых районах страны зерно содержит примесь галлов пшеничной нематоды. В отдельных случаях потери зерна достигали 10 процентов. Скрябин не остался равнодушным к этой находке. Вместе с физиологами растений он организовал всесоюзное совещание по нематодам, помог также организовать широкое обследование пшеничных посевов СССР. Как всегда, он стремился придать научному исследованию государственный размах. К решению проблемы были привлечены ученые, заготовители, представители сельскохозяйственных органов. Эпопея с пшеничной нематодой развивалась стремительно и уже к 1938 году завершилась победой. По государственному общесоюзному стандарту зерно с примесью галлов пшеничной нематоды было объявлено некондиционным и не принималось для посевов. Одной этой меры оказалось достаточно, чтобы пшеничная нематода стала в Европейской части СССР редкостью.
Однако избавляться от почвенных гельминтов так легко удается далеко не всегда. Во многих странах Запада пришлось создать противонематодную службу, призванную распознавать деятельность паразитов и организовывать против них борьбу. В основном речь идет о внутреннем карантине, о том, чтобы помешать паразитам захватывать новые территории внутри страны. В США в департаменте земледелия для этой цели служит специальный отдел нематод и сеть специальных лабораторий в каждом штате. Даже маленькая Голландия располагает 25 такими лабораториями.
— Мы пока не имеем хорошо организованной противонематодной службы, — сокрушенно признается Константин Иванович, когда наш разговор заходит о фитогельминтологии. — Говорят, что младших детей в семье любят больше. Фитогельминтологи — младшие братья в нашем семействе. Но, при всей нашей нежности к этой области, нам не удается вызвать пока достаточный интерес к фитогельминтам у тех, кто отвечает за сбережение урожая, за сохранение народного добра. Может быть, создание противонематодной службы — дорогая затея? Но ведь известно, например, что в Москву ежегодно завозят в три раза больше лука и чеснока, чем нужно столичным жителям. И только потому, что луковая нематода губит 60, а то и 80 процентов лука в хранилищах. Или взять, к примеру, известное в Подмосковье овощеводческое хозяйство «Марфино». Там в 1949–1950 годах потерпели от галловой нематоды урон, исчисляемый в 1 миллион 250 тысяч рублей. Если бы овощеводческие совхозы, колхозы и пригородные хозяйства пригласили к себе фитогельминтологов, так же, как это делают животноводы, и дали им условия для широкого эксперимента, многих потерь, вроде тех, что понесло «Марфино», не случилось бы.