— Я более удивилась бы, если бы он поехал без книг.
Оказывается, этот тяжелый багаж неизменно сопровождает академика и в экспедициях, и на отдыхе. Сколько отпусков погибло в напряженном труде, сколько раз Скрябин вступал в спор с санаторными врачами из-за нарушения режима (ученый имеет обыкновение засиживаться за письменным столом до 2–3 часов ночи)! Сам Константин Иванович с иронией относится к попыткам медиков и близких изменить режим его жизни.
— Нигде так хорошо не работается, как на отдыхе: в больнице или в санатории. Если не считать врачей, никто не тревожит!
Из санатория в Кисловодске этот труженик вернулся с готовым томом «Определителя нематод», а из больницы нередко прямо едет в редакцию, чтобы сдать подготовленную «в неволе» статью. Даже в дни тяжелых недугов, когда, кажется, ничто уже не должно интересовать человека, кроме собственного здоровья, все мысли Скрябина — о работе. Вот одно из тех писем, что посылает он своим ученикам, когда болезнь приковывает его к постели.
«Больница, 27 января 1962 г.
Дорогой Иван Васильевич!
Волнуюсь, тревожусь, возмущаюсь своим нелепым состоянием здоровья, но чувствую свое полное бессилие перед законами патологической физиологии! Кошмар! На два месяца выбыл из рабочего строя. Рухнули все сроки запланированных работ и дел, а время ведь жгучее, ответственное. В таком тяжелом физическом и психическом состоянии я давно не находился. Проклятая температура не спадает — это значит „где-то что-то теплится“, а где и что — врачи уловить не могут… Был у меня такой тяжелый приступ, когда можно было думать, что я уже из больницы на свет божий не выйду. Ведь мне, черт возьми, восемьдесят три года! Сейчас медленно, нудно, но все-таки как будто дело пошло на поправку. Адски скучаю о работе, беспокоюсь о всех событиях „внешней среды“, с которыми я был всегда интимно связан…»
Не больше ли стоит одно такое письмо для юноши, вступающего в науку, чем целые тома назиданий о пользе труда и благе трудолюбия?
К. И. Скрябин с женой Е. М. Скрябиной в Джамбуле, в саду дома, где они жили пятьдесят лет тому назад. 1961 год.
Научная школа — не только коллектив, связанный единством идей. Личная дружба, уважение, симпатии между руководителем и сотрудниками порой означают не меньше, чем общность взглядов. Школа академика Скрябина от малого до большого — пример неизменного человеческого дружелюбия между старшими и младшими. Посетите любую созданную Скрябиным лабораторию, кафедру или институт — и вы ощутите атмосферу, я бы сказал, некоторой даже влюбленности учеников в своего учителя. «Тайна» этой любви лежит, как мне думается, в характере самого ученого. Начинается с мелочей: в письмах и в разговорах Константина Ивановича со своими сотрудниками звучит неизменное «вы». Ни к кому, даже к самому скромному лаборанту не обращается он иначе, как по имени-отчеству. Лишь один раз по этому поводу вышла у Константина Ивановича «промашка», но он первый же в ней и признался.
Много лет работала в институте гельминтологии уборщица, пожилая женщина. Сотрудники называли ее не иначе, как Феклуша. Скрябин приметил горячий интерес Феклуши к науке и распорядился назначить ее младшим лаборантом. Директору не пришлось пожалеть о своем решении: недавняя уборщица делала быстрые успехи, и вскоре ее перевели в старшие лаборантки и стали поручать наиболее ответственные опыты. Однако по старой привычке сотрудники продолжали называть лаборантку Феклушей. Как-то обратился к ней таким же образом директор. Это произошло в лаборатории, в присутствии большой группы ученых. Никто не обратил на это внимания. Но Скрябин вдруг прервал серьезный разговор и, подчеркивая каждое слово, отчеканил:
— Простите меня, Фекла Никаноровна. Я обмолвился. Уверен, что впредь все мы будем называть вас, нашего коллегу, только по имени-отчеству.
У него поразительная память на людей. Особенно на тех, в ком видит он подлинную любовь к науке. Как-то до войны Скрябину случилось встретить в Минске молоденького аспиранта, захваченного интересными экспериментами. Встреча профессора и юноши произошла почти на ходу. Но пять лет спустя, услыхав, что Константин Рыжиков, тот самый аспирант, отвоевал на всех фронтах, жив-здоров и не знает, как определить свой дальнейший творческий путь, академик Скрябин послал юноше в Белоруссию телеграмму: «Срочно присылайте бумаги, буду рекомендовать вас в аспирантуру».
Да разве одного Рыжикова «разыскал» Константин Иванович? Почти вся скрябинская гвардия — те, кто начинал работу тридцать-сорок лет назад, — пришла к ученому из провинции. Чаще всего он находил молодых энтузиастов во время очередных экспедиций. А порой и сами они, увлекаясь удивительной наукой, добирались до Москвы, с трепетом входили в кабинет знаменитого профессора и… навсегда оставались учениками и друзьями этого доброго и мудрого человека. Так, из Саратова 40 лет назад приехала к Скрябину Варвара Подъяпольская, пять лет спустя из Воронежа добрался до столицы увлеченный червями-паразитами преподаватель техникума Иван Орлов, а из Самары — медик Надежда Шихобалова. В начале тридцатых годов гельминтологическая экспедиция под Вятку «извлекла» оттуда ветеринара Владимира Ершова. Список этот — ныне все они профессора, доктора наук — можно было бы дополнить сотнями имен тех, кто пришел в науку в сороковых, пятидесятых, шестидесятых годах. Школа — живое, постоянно обновляющееся тело, где место уходящих ветеранов занимает сначала среднее поколение, а потом и молодежь. Но одно остается неизменным — цемент дружбы и сердечности.
В архиве академика Скрябина немало посланий, сохранивших, порой в шуточной форме, это драгоценное людское тепло. Таков уж стиль этого коллектива: с легкой руки шефа шутка и юмор здесь в большом ходу. Каждый год отправляются во все концы экспедиции, и всякий раз, как гельминтологи производят сотое по счету вскрытие, в адрес руководителя школы отправляется традиционная телеграмма-приветствие. И тут уж кто во что горазд. Ученики знают: Константин Иванович сумеет оценить и острое словцо, и веселую прибаутку, и скрытую в подтексте сердечность.
На свете много людей с ровным, спокойным характером, склонных к шутке и юмору. Но для академика Скрябина оптимизм не случайность. Светлое восприятие мира — основа его мировоззрения. Он любит цитировать по этому поводу Лютера Бербанка. «Я никогда не видел истинного естествоиспытателя или просто любящего природу человека, который был бы пессимистом», — говорил американский селекционер. Стройный мир растений, животных, человеческого гения и красот неживой природы действительно располагает к душевной ясности. Но для Скрябина оптимизм — прежде всего общественная сила, направленная к активному творчеству. «Я считаю, что каждый молодой врач, каждый ученый должен быть оптимистом, — пишет он в своем „Слове к молодежи“. — Оптимизм воодушевляет, стимулирует волю, будоражит мысль, обостряет восприятие. Пессимизм — наоборот, подавляет, угнетает человека, парализует эмоции, тянет не вперед, а назад». Всем строем своей жизни, всей системой своих отношений с младшими и старшими насаждает ученый в душах учеников веру в лучшие черты человека, в благородные цели науки.
С молодежью у Константина Ивановича особые отношения. С тех пор как пятьдесят шесть лет назад он обратился с открытым письмом к выпускникам школ, избирающим высшее учебное заведение, Скрябин много раз публично высказывал свое расположение к юным. Двери лабораторий и кафедр, которыми он руководит, всегда настежь распахнуты для молодежи. Желающих работать «у Скрябина» значительно больше, чем вмещают штаты и стены научных учреждений. И бывало так, что молодые биологи по году-полтора трудились в лаборатории без зарплаты, с одной только надеждой попасть в конце концов в штат. Да что биологи! После вдохновенных лекций Константина Ивановича о своей профессии (а таких лекций прочитал он за свою жизнь тысячи) к нему приходили артисты, пожелавшие сменить пристанище муз на возню с таким малоэстетичным материалом, как черви-паразиты.
К проблеме «молодежь и наука» Скрябин вновь обратился в своей речи на мартовском Пленуме ЦК КПСС. Необходимо омолодить науку, поскольку средний возраст советских ученых достиг довольно серьезной цифры, — сказал он. — Смелее откроем зеленую улицу той талантливой передовой молодежи, которая по своим интеллектуальным качествам этого заслуживает! Способная молодежь должна заменить тех, кто проник в науку по недоразумению, а потом оказался в жалком положении бесплодных смоковниц. Вместе с тем ученый на том же Пленуме призывал своих коллег старшего поколения с особой тщательностью производить подбор молодежи, не проявляя при этом либерализма, не поддаваясь влиянию письменных и телефонных просьб и заверений. Под аплодисменты присутствующих Константин Иванович заявил, что будущего ученого необходимо оценивать не по паспорту, а по голове.
Прямая и честная речь, полная глубокой симпатии к новому поколению, вызвала отклики по всей стране. В день, когда газеты опубликовали выступление Скрябина, над квартирой академика разразилась настоящая телеграфная «гроза». Сотни людей, часто незнакомых, далеких от гельминтологии и вообще от науки, спешили выразить ученому свою благодарность за умное, смелое слово, за любовь к молодым.
Школа Скрябина… Сегодня это не только 1200 членов Всесоюзного гельминтологического общества СССР, это не только сотрудники многочисленных гельминтологических учреждений Советского Союза. Это стиль в творчестве, в поведении ученого, стиль, которым может гордиться вся наука нашей страны. На знамени этой школы честность и доброжелательство, высокий интеллект и высокая ответственность перед народом — черты, без которых даже на миг нельзя представить самого творца школы, академика Константина Ивановича Скрябина.
Вместо эпилога
Книги о таких людях, как Константин Скрябин, не имеют права на эпилог. Не только потому, что прославленный академик продолжает жить и творить. Просто под жизнью ученого и мыслителя такого масштаба невозможно подвести черту, за которой всегда стояла бы некая неизменная сумма. Величина эта — итог научной и общественной деятельности исследователя — все время растет и будет возрастать еще многие годы. Конечно, можно сообщить, что грудь Героя Социалистического Труда академика Скрябина украшают пять орденов Ленина, три ордена Трудового Красного Знамени, боевой орден Красной Звезды; что его труды были отмечены Ленинской и двумя Государственными премиями. Возм