Это маленькое дорожное исследование имело огромное значение для всего дальнейшего развития биологии. Идея самозарождения организмов получила сокрушительный удар. Однако понадобилось еще сто лет, прежде чем ученым удалось разобраться, как живет паразитический червь, как заражает он человека и животных. Постепенно было установлено, что паразиты имеют сложный цикл развития, причем на разных стадиях своего существования обитают в теле разных «хозяев». Широкую известность получили опыты немецкого исследователя Кюхенмейстера.
С разрешения саксонского правительства Кюхенмейстер экспериментировал на людях. Он кормил живыми финнами свиньи двух уголовных преступников, приговоренных к смерти. Обоим преступникам без их ведома паразиты подмешивались к пище. После казни «подопытных» ученый обнаружил в их кишечнике следующую стадию свиной финны, которая отлично там себя чувствовала. Так сто лет назад удалось наконец твердо установить, что человек обменивается гельминтами с домашними животными.
В середине XIX века зоологи и ветеринары научились экспериментально заражать гельминтами птиц, кроликов, зайцев, собак. Начала вырисовываться та гигантская система «очервления» мира, которую до конца удалось разгадать только в XX столетии. Проникая в удивительный мир паразитических червей, исследователи убеждались: «гельминтам все органы покорны». Слово «глисты» — кишечные паразиты, которым в течение веков объединяли все подобные организмы, превратилось в абсурд, ибо гельминтов стали находить буквально везде: в глазах, ушах, дыхательном горле, в коже и мышцах. Везде эти твари вызывали некое действие на организм хозяина. Но какое?
Очевидно, каждый гельминт одним своим присутствием наносил телу животного или человека строго специфическое поражение. К семидесятым годам XIX века ветеринары и врачи накопили огромный материал для того, чтобы указать на гельминтов как на прямых виновников многих болезней. И вполне возможно, что именно гельминтология оказалась бы первой биологической наукой, отыскавшей подлинную причину страданий человека и животных, если бы в те же годы не начала свое победоносное шествие созданная Пастером бактериология. Увлечение микробами почти на полстолетия замедлило развитие науки о паразитических червях, о их губительном воздействии на жизнь человека.
Мне кажется, что в соревновании двух наук невидимые микробы не случайно оставили позади явственно зримых и многократно наблюдаемых гельминтов. Конечно, среди гельминтологов не было в то время фигуры, равной Луи Пастеру. Да и гельминтологов, собственно, не существовало: были ветеринары, врачи, зоологи, интересующиеся паразитическими червями. Но дело не только в этом. В судьбе науки еще раз отразилось многовековое пренебрежение общества к червю. Это пренебрежение, между прочим, выразилось и в том, что большинство медиков и ветеринаров, незнакомых с гельминтологией, долгое время не считали гельминтов сколько-нибудь вредными. О них говорили как о сожителях, сотрапезниках.
И сегодня еще находятся неверующие Фомы, далеко не убежденные в том, что гельминты — такое уж серьезное зло. Именно против них с трибуны мартовского Пленума ЦК КПСС (1962 год) выступил академик Скрябин. Он привел в своей речи только два примера. Ежегодно в нашей стране погибает от гельминтной болезни головного мозга — вертячки — много сотен тысяч овец. Громадный урон наносят свиноводству аскариды. Они на треть снижают вес поросят. Живой вес трех аскаридозных поросят равен весу двух здоровых животных. Трудно даже вообразить, как велики приносимые гельминтами потери свиноводства: ведь заражение аскаридами весьма распространенное явление.
Примеры, о которых ученый говорил на Пленуме, можно продолжать до бесконечности, пользуясь книгами самого Скрябина. Не менее трех тысяч видов гельминтов может обитать в органах и тканях домашних и промысловых животных, а также в сельскохозяйственных растениях. Если даже говорить только об экономическом ущербе, наносимом животноводству, то и тут мы сталкиваемся с самыми угрожающими цифрами. Статистика утверждает, что почти две трети всех болезней скота, регистрируемых на бойнях, вызвано гельминтами. Это значит, что огромное количество ценнейших мясных продуктов не идет в пищу, а выбрасывается. Фасциолез печени у коров, снижающий удой на двадцать пять, а то и на сорок процентов, лишает страну многих тысяч тонн молока. Личинки некоторых гельминтов, живущие под кожей лошадей и коров, портят шкуру, другие паразиты ухудшают качество шерсти у овец, снижают яйценоскость кур. «Хурда» овец, «худоконность» лошадей, «сустуй» северных оленей, «сухари» среди домашних птиц, поросята-«заморыши» — вот термины, которыми животноводы окрестили скверное развитие домашних животных под влиянием паразитов.
А болезни людей? А снижение урожаев на полях? Научный расчет в точных процентах и цифрах выразил тот вред, о котором человечество не догадывалось веками. А может быть, и догадывалось? Интуитивное, подсознательное отвращение человека к червям не есть разве средство предохранить себя от несомненной, хотя и неизвестной опасности? Наука дала темному чувству прошлого объяснение и оправдание. Она же подсказывает ныне средства для борьбы с гельминтами.
Линнеевского шестого класса живых существ давно уже не существует. Биология нового времени установила, что шведский систематик под именем «червей» ошибочно свел воедино совершенно различные организмы. Но проблемы, связанные с обитателями этого класса, далеко не исчерпаны. О том, как зарождалась эта наука на русской земле, как творец ее — провинциальный ветеринар Константин Иванович Скрябин — стал первым в мире профессором и академиком гельминтологии, пойдет наш дальнейший рассказ.
III. «Неуважаемая профессия»
Это произошло почти шестьдесят пять лет назад в Красноярске. Как-то вечером Константин, сын известного инженера, строителя Сибирской магистрали Скрябина, сидя в кабинете отца, листал очередной, недавно присланный из Петербурга том энциклопедии. Между словами «Ветеран» и «Вето» ему попалась большая статья о ветеринарии. Удивительно интересные и совершенно неведомые для себя вещи вычитал в тот вечер любознательный реалист Константин Скрябин.
Оказывается, болезни сельскохозяйственных и домашних животных почти так же стары, как человеческое общество. В Никоновой летописи за 979 год значится: «…много пакости бываху человеком и скотом и зверем лесным и польным». А под 1042 годом летописец занес описание мора в коннице князя Владимира Святославича, во время которого «помроше кони у вой (воинов) Володимерь, яко и еще дышущим коням сдираху хзы (кожы) с них толик бо бе мор тяжел в конях». Новое время не спасло скот от массовой гибели. Чума рогатого скота, свирепствовавшая в XVIII столетии по всей Европе, унесла 200 миллионов голов. Болезни животных, прочитал юноша Скрябин, неотделимы от судеб человеческого общества. В Южной Америке из 9 миллионов коров и быков после очередной эпизоотии к концу XIX века осталось всего несколько сотен животных. Это вызвало голод среди населения и массовую нищету целого континента.
Многие болезни животных равно опасны для человека. Так, в Российской империи умирало от сибирской язвы свыше двух тысяч человек ежегодно: на каждые 10 тысяч больных животных приходилось 200 пораженных людей. Нечто подобное происходило и с бешенством. Статистикой подсчитано, что на одну бешеную собаку в среднем приходится более чем три искусанных человека. Таким образом, лечить животных — значит, прежде всего сберегать здоровье и благосостояние людей. Этим искусством пытались заниматься еще шесть тысяч лет назад. У египтян даже существовали врачи-целители для разных видов животных и птиц. Однако пробудившаяся после средневековья Европа вновь обратилась к ветеринарии лишь в начале XVIII столетия. Кстати, первая в мире ветеринарная школа была основана в 1733 году под Москвой.
Хорошо написанная статья в энциклопедии сыграла в жизни Константина Скрябина роль той же «побуждающей пружины», что падающие яблоки в исследовании Ньютона и пресловутая ванна Архимеда. Выпускник реального училища никогда не видел ветеринаров и почти не сталкивался с животными. Но давно зревший в душе юноши интерес к естественным наукам нашел вдруг наилучшее, наиболее точное выражение. Он будет ветеринарным врачом.
Надо полагать, родители не очень обрадовались, когда сын объявил им о своем решении. В сугубо инженерной семье Скрябиных лелеяли надежду, что Константин станет путейцем. Ради этого его отдали даже в свое время в реальное училище. Но представитель «технического» рода упорно с ранних лет увлекается растениями, насекомыми, птицами. В реальном, вместо интереса к математике и к физическим опытам, юный Скрябин печется о школьном естественном музее, реферирует Брема и бегает на популярные лекции известного ботаника-дарвиниста Сапожникова.
Можно только удивляться, насколько прямым был путь этого упрямого сибиряка в биологию. Внутренний компас глубокой любви к науке о жизни привел Скрябина в приемную Петербургского университета (это случилось в 1898 году, за год до того, как ему в руки попала статья о ветеринарии). И очень возможно, мы имели бы сегодня в лице академика Скрябина видного ботаника или орнитолога, если бы… по правилам того времени реалисты имели право поступать в университеты. Но, чтобы помешать демократической молодежи проникать в сугубо аристократические университеты Москвы и Петербурга, на пути юношей из народа власти поставили нелегкий барьер: реалист, претендующий на место в университете, должен был сдать дополнительный экзамен по греческому и латинскому языкам в размере восьми классов гимназии. Кстати сказать, приезжий из Сибири подготовил за год и эти две тяжелейшие дисциплины, но в последний момент начальство все-таки запретило ему экзаменоваться, и труд целого года пропал даром. Пришлось возвратиться обратно в Сибирь без перспектив, без надежды. И вот счастливая весть о ветеринарном институте в Юрьеве, где, слава богу, нет греческого, но зато есть такие милые сердцу молодого сибиряка дисциплины, как анатомия, физиология, зоология, ботаника.