IV. Эпоха «великих географических…»
Географические открытия, о которых пойдет дальнейший рассказ, совершались не с помощью каравелл Колумба и Васко да Гама. Герои нового времени не искали пути в Индию, не обнаруживали новых материков и океанов. И все же открытия путешественников, стирающие белые пятна на гельминтогеографической карте Советского Союза, можно с полным правом назвать великими. Ученики и сподвижники академика Скрябина предприняли за 45 лет 327 экспедиций!
В одном из кабинетов Ветеринарной академии мне показали карту их маршрутов. От Москвы во все стороны густо протянулись красные нити. Прибалтика и Донбасс, Дальний Восток и Кольский полуостров. Ученые обследовали на всем протяжении сибирские реки Обь, Иртыш, Енисей, побывали в Армении, в Средней Азии, Якутии, на Урале… Кажется, на территории нашей страны попросту не осталось сколько-нибудь значительного участка, где не разбивали бы свои лагеря эти настойчивые путешественники. Что ищут они в песках Азии и в Ямальской тундре, ради чего плывут по неспокойным рекам Сибири и карабкаются на кручи Кавказа?
Передо мной старая любительская фотография: в голой пустыне на железнодорожных путях стоят три «спальных» вагона, какие ходили по железным дорогам России лет пятьдесят назад. Стекол в окнах нет, краска облупилась. Зато на стенке одного вагона лихо выведена надпись: «Гельминтологическая экспедиция». На подножках и прямо на насыпи столпились весьма скромно одетые, хотя, судя по снимку, довольно жизнерадостно настроенные, улыбающиеся люди. Среди них и веселое лицо с неизменной бородкой и усами — начальник экспедиции. Показывая мне снимок, Константин Иванович вспоминает:
— Это была наша пятая экспедиция. Целый месяц добирались мы из Москвы в Среднюю Азию. А когда прибыли на станцию Казалинск, в вагон вошел худой, с ввалившимися глазами человек — врач из приемного покоя. «Вы из Москвы? — опросил он мрачно. — Зачем вы сюда приехали? Тут сыпняк и брюшняк косят людей через одного. Тут голод такой, что трупы умерших от истощения не хоронят, а просто складывают штабелями. И вы собираетесь в этой обстановке заниматься наукой? Сумасшедшие!»
Медик из Казалинска так и не понял, для чего эти приезжие отправились в голод и разруху через всю страну искать… каких-то червей. А профессор Скрябин, наоборот, не мог понять тех ученых, которые из-за трудностей послереволюционных лет забросили научную работу. Едва свершилась революция, он понял, что пришла власть, которая принесет расцвет его науке, делу его жизни. И он целиком отдал себя на службу этой власти.
В начале двадцатых годов Скрябина как ученого занимали две задачи: во-первых, следовало скорее подготовить кадры специалистов-гельминтологов, которых не было в старой России; во-вторых, предстояло всерьез заняться изучением гельминтов на всех географических широтах и долготах страны. Нельзя бороться с врагом, не зная, где он находится, каков состав его армии, каковы его возможности. Перебравшись в 1920 году из Новочеркасска в Москву, ученый принялся активно осуществлять этот свой замысел. Едва в ветеринарном институте возникла кафедра паразитологии, он начал учить гельминтологии ветеринаров. А когда при Тропическом институте (опять же по его инициативе) были организованы первые курсы для врачей, Скрябин стал обучать гельминтологии и медиков. Темпераментный лектор, прочитав свою первую лекцию, с радостью увидел, с какой жадностью слушали курсанты основы новой для них науки, превращаясь прямо на глазах из махровых «фобов» в ярых «филов».
Третий по счету курс гельминтологии Скрябин начал читать студентам-биологам Московского университета. И благодаря своему лекторскому мастерству — тоже успешно. Он совсем не случайно обратился одновременно к ветеринарам, биологам и врачам. Изучение, а затем и штурм гельминтов могли стать успешными только в том случае, если предпринять их со стороны всех этих трех профессий. И в состав экспедиций Скрябин начал подбирать людей с таким расчетом, чтобы среди искателей паразитических червей оказывались представители всех трех специальностей. (Несколько лет спустя это трио пополнилось еще и гельминтологами-агрономами). Так с самого зарождения гельминтологии первый профессор предугадал, насколько тесными станут в будущем связи его науки с самыми различными областями человеческой деятельности. Догадка эта оказалась плодотворной. Через несколько лет без помощи гельминтологов стала невозможна работа лесоводов и сотрудников зоологических садов, кладовщиков и рыбоводов, огородников и детских врачей. Но прежде чем это произошло, сама гельминтология должна была накопить огромный материал для обобщения. А для этого поборникам молодой науки пришлось двинуться в далекие подчас путешествия.
Оглядываясь из наших шестидесятых годов на сорок лет назад, я с удивлением задумываюсь над тем, как все-таки удавалось Скрябину организовывать свои экспедиции. Ведь он начинал их, когда на фронтах еще шла гражданская война, а обнищавшая, разоренная страна лежала буквально в развалинах. И тем не менее ученый добивался пайков, транспорта, снаряжения. По-своему прав был и врач из Казалинска: рискованно было отправляться на далекие окраины, где свирепствовали не только голод и тифы, но и отряды басмачей. И все-таки Скрябин ехал…
В значительной степени успех ученого можно объяснить его поразительной энергией. Много лет спустя Константин Иванович так описывал свое душевное состояние в двадцатых годах, когда он только что приехал в столицу: «Колесо московской жизни завертелось, темпы усиливались, нагрузка возрастала. В то время силы были богатырские, настроение блестящее, вера в свое дело непоколебимая, любовь к своей специальности безграничная. Да иначе и быть не могло: 7 декабря 1920 года мне стукнуло всего лишь сорок два года».
Все это так. Но удачи молодого профессора имеют под собой и другую почву. Новая власть с самого начала очень благосклонно отнеслась к «великим географическим открытиям», которые замыслил Скрябин.
Молодая Советская страна чутко откликалась на каждую живую инициативу, идущую от людей науки. В том же 1921 году селекционер Писарев предпринял большую экспедицию в Монголию, чтобы разыскать ценные сорта сельскохозяйственных растений. Геолог Губкин, при горячей поддержке Ленина, принялся изучать Курскую магнитную аномалию. Но особенно живо интересовало советские учреждения всякое творческое усилие, направленное на укрепление народного здоровья. Советское здравоохранение с первых дней пошло по пути профилактики — предупреждения болезней. В двадцатых годах в стране возникли многочисленные диспансеры: туберкулезные, венерические. Это были медицинские учреждения, призванные прежде всего предупреждать болезнь. На заводах и фабриках появились лаборатории, где медики и инженеры принялись изучать, какие продукты производства вредят рабочим, искали, как облегчить труд, улучшить условия в шахте, цехе, на стройке. Идеи Скрябина, который вместо «глистогонной практики» вурмдокторов прошлого предлагал изучать гельминтов в природе, чтобы копить силы для удара по всем гельминтным болезням, были духовно сродни главной задаче здравоохранения социалистического государства. Вот почему, урывая от своих скудных запасов строго нормированное пшено, муку и селедку, Москва 1921 года находила возможным снабжать отъезжающих в дальний и нелегкий путь ученых.
Как некий заброшенный в глубину невод, каждый рейс приносил на поверхность открытия. Иногда большие, иногда малые, но всегда небезразличные для здоровья людей, для тех, кто разводит скот, бьет в лесу зверя или ловит рыбу.
В низовьях Оби семидесятая экспедиция наткнулась на массовое человеческое заболевание: описторхоз. Болезнь, которая, по мнению врачей, встречается обычно в единичных случаях, в поселках коми и остяков свила гигантский очаг. Из десяти жителей — рыбаков и охотников Нижней Оби — описторхоз поражал восьмерых. Еще до революции сибирские медики иногда обнаруживали при вскрытии трупов местных жителей небольших, в сантиметр длиной, гельминтов — описторхисов, населяющих печень. Заражение паразитом сопровождалось болями, тошнотой, потерей аппетита. Но в общем заболевание считалось редким, и всерьез его никто не принимал. Экспедиция Скрябина показала, что эти ничтожные паразиты — подлинные губители малых народов, населяющих берега Оби и ее притоков.
Откуда взялась эта напасть? Помощница Скрябина, профессор Подъяпольская, предприняла с группой сотрудников глубокое расследование. Где на самоходных баржах, где на длинных тяжелых лодках, на которых приходилось часами грести против сильного течения, гельминтологи плыли по неспокойной реке от деревни к деревне. Останавливались в избах остяков, интересовались их бытом, пищей. Вскрывали домашних животных, рыб, трупы умерших. И постепенно раскрывался сложный, отлично разработанный природой механизм заражения.
Описторхис, или, как его иначе называют, сибирская двуустка, живет в желчных ходах печени собак и кошек. Один из участников экспедиции, вскрывая трупы, обнаружил в каждом теле человека от 500 до 1500 двуусток, а в одном трупе даже более 25 тысяч паразитов. Однако в организме человека обитают только взрослые особи. Яйца описторхисов могут развиваться лишь в том случае, если их проглотит пресноводная улитка. Зародыш проходит в улитке несколько стадий и в виде свободной личинки начинает плавать в реке или пруду. Вслед за тем личинка внедряется в тело проплывающей мимо рыбы и поселяется в ее мышцах. Чтобы окончательно завершился «круг волшебных превращений», надо только, чтобы человек или какое-нибудь домашнее животное съело недостаточно прожаренную или проваренную рыбу. Тогда личинки проберутся в печень, заселят желчные протоки и снова начнут свой жизненный цикл. Гельминтологи разгадали и главную причину массового заражения двуусткой населения Нижней Оби. Излюбленное блюдо рыбаков «строганина» — сырая, мелко нарубленная рыба, которую предварительно замораживают, — нередко содержит личинки описторхиса. Строганина — отличный мост между человеком и незрелой формой паразитического червя.