Казначей Энгельс поднял цену на продовольствие и в очередной раз клал разницу себе в карман.
Доктор Брэдшоу злилась на проклятую пассажирку за то, что та оккупировала ее каюту.
(Собственно, об этом Кива уже знала после первой встречи с Брэдшоу, которая осмотрела ее раны и сказала, что она будет жить, но не предложила ничего, кроме простого обезболивающего. Кива могла ей посочувствовать, но не собиралась спать на долбаном полу в трюме, так что доктору Брэдшоу в любом случае пришлось бы смириться).
У первого помощника Номика имелись основания полагать, что Робинетт врет команде насчет доходности данного рейса, в чем не было ничего хорошего, поскольку у Номика имелись основания полагать, что Робинетт точно так же врал команде насчет доходности последних нескольких рейсов и что Робинетт вообще ведет себя намного более нечестно, чем обычно свойственно свободному торговцу (читай: контрабандисту).
Джини и Рольф, корабельные секс-работники, заметили, что команда выглядит мрачнее обычного, и это их основательно раздражало, поскольку им обоим приходилось тратить больше времени на то, чтобы играть роль эрзац-психотерапевтов, а не на то, за что им платили, то есть умело и эффективно снимать членам команды сексуальное напряжение, за что им полагалась плата за сеанс, а не жалованье. Если Робинетт собирался настолько досадить команде, он мог бы потратиться и на долбаного психотерапевта.
И так далее. За пять дней Кива узнала все, что ей требовалось знать о «Нашей любви» и ее команде, причем для этого ей не понадобилось втираться кому-то в доверие, или пытаться развеять чьи-то подозрения, или даже трахаться с кем-то ради информации (что ей приходилось делать в прошлом, но чего она старалась избегать, поскольку продолжала блюсти моногамию, несмотря на то что ее считали мертвой). Все, что ей было нужно, – наушники и готовность делать вид, будто она без ума от сериала. Киву это вполне устраивало, поскольку, по ее оценкам, команда «Нашей любви» состояла исключительно из долбаных отбросов общества, ставших контрабандистами из-за того, что в мире законности их никто не стал бы терпеть.
Однако с помощью одного лишь планшета и наушников большего Кива добиться не могла, и она переключилась на чтение романов, а потом стала ждать, когда представится подходящий момент для разговора.
Долго ждать ей не пришлось. В первый же день, когда она читала роман – какую-то дурацкую альтернативную историю, в которой Взаимозависимость оставалась связанной с Землей и все воевали друг с другом, или что-то вроде того, – в кают-компанию вошли двое членов команды по имени Сало и Химбе, которые уселись за соседний стол и стали жаловаться на скудость жалованья и бонусов в этом рейсе. Кива позволила им немного погоревать и излить душу, а затем, выбрав нужный момент, насмешливо фыркнула.
– Ты что-то сказала? – спросил Сало.
– Что? Нет, – ответила Кива. – Я тут увлеклась одной крайне дурацкой книжкой. Извините, не хотела вам мешать.
Оба вернулись к своим жалобам, пока Кива не фыркнула снова.
– Что? – спросил Химбе.
– Что – что? – невинно моргнула Кива.
– Ты уже второй раз фыркаешь, когда мы обсуждаем наши заработки в этом рейсе.
– Извините, – повторила Кива. – Честно, это лишь совпадение. Мне просто стало смешно от реплики одного придурка в этом романе. Но раз уж ты об этом упомянул, мне слегка интересно, почему для вас этот рейс столь неудачный?
– Потому что мы не везем никакого груза, только тебя одну, – ответил Сало.
– Могу понять, – кивнула Кива. – Я не товар, который можно продать, так что долю прибыли вам не получить. Но это вовсе не значит, что корабль не получит от меня никакой прибыли.
– В смысле?
– В смысле – «Наша любовь» задействует всю команду, чтобы доставить мою задницу на долбаный Бремен. И больше никакого груза. Это дорогое путешествие. Вряд ли капитан Робинетт отправился в этот рейс чисто по доброте душевной.
– Возможно, он в долгу перед кем-то, кому нужна твоя жалкая задница, – сказал Химбе.
– Возможно, – кивнула Кива и снова уткнулась в книгу. Химбе и Сало ушли, недовольно бормоча.
Несколько часов спустя зашла помощница казначея по имени Племп, налила себе чая и спросила разрешения присесть за стол Кивы. Та пожала плечами, не отрываясь от романа, который с каждой главой становился все хуже. Племп села.
– Я слышала, ты говорила Сало и Химбе, что у тебя есть сведения, будто корабль может заработать на этом рейсе, – сказала она после нескольких минут неловкого молчания.
– Кому?
– Сало и Химбе. Они сказали, ты с ними недавно разговаривала.
– Не знаю, с кем я разговаривала. Я просто читала, а они заговорили со мной. На мой взгляд, довольно невежливо с их стороны.
Кива вернулась к книге. Племп в замешательстве отхлебнула чая.
– Так, значит, корабль в самом деле на тебе зарабатывает? – спросила Племп, не в силах больше сдерживать любопытство.
– Понятия не имею, – ответила Кива. – Я этого не говорила. Я только сказала, что удивилась бы, если бы корабль не получил от меня прибыли. Как сказал капитан Робинетт, он заработает на этом рейсе вдвое больше, чем за последние два года.
– Он так сказал?
– Поскольку тогда я всерьез злилась, я не помню точных слов. Но – да.
– Значит, мы все-таки получим прибыль, – сказала Племп.
– Возможно, – пожала плечами Кива. – А может, настолько хреновая была у вас прибыль за последние два года.
В тот вечер за ужином Кива заметила множество устремленных на нее взглядов. Не обращая на них внимания, она закончила свой долбаный роман.
На следующее утро в дверь ее чулана постучали. Приоткрыв дверь, она увидела второго помощника Мейта Венделя, который, как она знала, находился в особо близких отношениях с первым помощником Номиком – как в философском смысле, так и в другом, всерьез намекавшем на то, что они от души трахают друг друга.
– Ходят слухи, будто вам кое-что известно о корабельных финансах, – сказал Вендель.
– Я всего лишь долбаная пленница, – ответила Кива. – И мне ни хрена не известно.
Вендель в замешательстве посмотрел на нее:
– Корабельное отребье утверждает другое.
– Отребье? Во-первых, это еще мягко сказано, мать твою, а во-вторых, твой капитан Робинетт ясно дал мне понять, что, если я нарушу корабельные порядки, он вышвырнет меня в долбаный космос, вне зависимости от того, о чем он договорился насчет меня с Надаше Нохамапитан. Так что я не собираюсь распускать никакие слухи, и любой, кто об этом заявляет, желает моей смерти.
На последнюю фразу Вендель не обратил внимания, как Кива и предполагала.
– Что там насчет каких-то договоренностей с Надаше Нохамапитан?
– Я думала, ты знаешь, – ответила Кива. – Я думала, все знают. Робинетт говорил, будто все вы знаете, почему я на корабле.
– Мы знали, что перевозим вас, – сказал Вендель. – Мы знали, что вы наш единственный груз. Но мы не знали, зачем или по чьему приказу.
– Что ж, тогда считай, что ты этого от меня не слышал. Мне не хочется выбирать шлюз.
– Расслабьтесь. Я не собираюсь вас выдавать.
– Запомню твои слова, когда меня будут выпихивать в Поток.
– Надаше Нохамапитан была пассажиром на этом корабле.
– Я про это слышала.
– И она не пользовалась особой популярностью.
– Потому что она та еще сука, – сказала Кива.
– Это точно, – согласился Вендель.
– Причем дешевая, – продолжала Кива. – Меня удивило, что вашему капитану не заплатили за это вперед.
– Что?
– Ну, немного ему все-таки заплатили, – уточнила Кива. – Похоже, он рад и этому. Очень рад. Но предположим – что, если в конце он получит еще один платеж? «Предположительно», потому что на это крайне мало шансов.
– А это еще почему?
– Потому что Надаше – долбаный банкрот, вот почему. Мне это хорошо известно – я управляла ее домом после того, как всю ее семейку посадили за измену, и заморозила все ее тайные счета. Собственно, именно поэтому я все еще жива. Она нуждается во мне, чтобы получить назад свои деньги.
– Откуда тогда у нее взялись деньги для аванса?
– Я не в курсе ее последних махинаций, но, вероятно, это все деньги, что у нее были. Подозреваю, что, когда «Наша любовь» вернется на Ядро, Надаше поступит так же, как она поступила со своим недавним деловым партнером.
– С кем?
– С одним типом по имени Друзин Вульф.
– И как она с ним поступила?
– Вы не загружали перед отлетом последние новости из Ядропада?
– Загружали.
– Тогда можешь сам посмотреть.
На следующий день после обеда, открыв дверь гальюна, Кива внезапно наткнулась на главного инженера Гибхаана, который ее поджидал.
– Ну и напугал же ты меня, мать твою, – бросила она.
– Мы можем где-нибудь поговорить наедине? – спросил Гибхаан.
– После того как ты стоял у меня над душой, пока я срала, – нет.
– Послушайте, я серьезно.
– Я тоже, – ответила Кива, но все же повела его к себе в чулан.
– Вы сеете слишком много смуты на корабле, – сказал Гибхаан.
– Это последнее, чего бы мне хотелось, твою мать, – возразила Кива. – Что, не доходит? Я вовсе не намерена расстраивать вашего капитана. В его руках в буквальном смысле моя жизнь и смерть. – Кива помедлила. – И, полагаю, всех остальных тоже.
– Никто не говорит, будто вы что-то такое заявляли, – заверил ее Гибхаан. – И в любом случае никто ничего не скажет Робинетту.
– И то хорошо.
– Но все недовольны, что капитан что-то от них скрывает.
Кива презрительного взглянула на него:
– Вы же долбаные контрабандисты.
– Суть не в этом. Суть в том, что каждому приходится заботиться о себе. Похоже, на нас, можно сказать, просто наплевать.
– Что есть, то есть, – ответила Кива. – Если честно, я слегка удивлена, что этот корабль вообще еще летает. Без обид.
– На что обижаться? У меня был разговор с капитаном о состоянии «Нашей любви».
– Предпочла бы ничего об этом не знать, – сказала Кива. – Но я не так давно была представителем судовладельца на «пятерке» дома Лагос и могу тебе сказать, что, если бы капитан довел до такого один из наших кораблей, я бы, вероятно, показала ему на выход из шлюза.