— Я с утра тебе звоню, звоню — никто к телефону не подходит. Ты уходила из дому?
— Не уходила, а уезжала к маме. Она в пансионате под Тулой, отдыхает после операции, а я уже несколько дней не навещала ее. Светка со своим Алом совсем закружили голову. У них же связь через меня, вот и сидела на телефоне… дежурила. — Лена засмеялась. — А сегодня прямо с утра купила фруктов, овощей и помчалась к маме. Всего минут пятнадцать как вернулась. А ты, значит, названивал мне прямо с утра?
— Как здоровье мамы?
— Поправляется…
— Это хорошо… Лена, давай встретимся сегодня? Я очень хочу тебя увидеть.
— А нужно ли?
— Ну, пожалуйста, не вредничай.
— И что же мы будем делать?
— Не знаю. Просто погуляем где-нибудь.
— В такую жару?
— Посидим в каком-нибудь ресторанчике.
— В такую жару? — повторила Лена и засмеялась. Она уже поддразнивала его.
— Найдем такой, где есть кондиционеры.
— Давай лучше просто погуляем по берегу Москвы-реки, а то мне лень куда-то далеко ехать.
— Отлично! Ну наконец-то я услышал от тебя добрые слова, Лена! А то уже сомнения всякие начали душу грызть.
— Какие такие сомнения начали грызть твою душу, Макс?
— Те самые, о которых ты только что говорила. Помнишь — если ты обманешь, кому тогда верить? Через полчаса я выезжаю. Где мы встретимся?
— Ой, только не так быстро, мне еще нужно с домашними делами управиться. Давай встретимся в четыре. Я буду ждать тебя на конечной остановке шестьсот пятьдесят третьего автобуса.
— Все-таки ты вредная, Лена. Ну ничего, я терпеливый, дождусь четырех часов.
— Жди-жди, может, и дождешься, — засмеялась она.
20
Он ждал минут пять, прогуливаясь на конечной остановке и поглядывая в сторону зеленого шестнадцатиэтажного дома, стоящего неподалеку от берега Москвы-реки. Ее дома.
Сюда, в Филевскую пойму, вела только одна дорога, вид которой нагонял жуткую тоску: последнюю треть с ее обеих сторон тянулись унылые серые заводские заборы. И вдруг автобус выезжал на огромную поляну, застроенную современными жилыми домами. Оазис, огороженный от остального мира Москвой-рекой и заводскими стенами знаменитого завода имени Хруничева, где строили космические станции и прочие секретные штучки. Здесь тихо, как в деревне. Изредка проскочит машина по единственной улице — Филевскому бульвару, да проплывет разомлевший от жары автобус. А неподалеку от конечной остановки прогуливаются люди в купальниках и плавках, загорают, играют в бадминтон. Прямо как в Сочи.
Он увидел ее издалека. В голубой юбке и голубой блузке, похожей на мужскую рубашку, она торопливо шагала к остановке. Увидел и помчался навстречу, так хотелось обнять ее, поцеловать…
— Ой, нет, нет, нет… Только, пожалуйста, без глупостей, — Лена предостерегающе вытянула вперед руку, видя его намерение.
— Почему, Лена? Я только хотел поцеловать тебя в щечку, — виновато пробормотал Максим.
— Потому что на нас люди смотрят.
— Да? Ну, тогда не будем целоваться. А что они скажут, если я тебе подарю вот это? — Он достал из сумки три орхидеи, купленные у метро. — Не подумают плохого?
— Нет, не подумают, — улыбнулась Лена, принимая цветы. — Ой, какие красивые! Спасибо, Макс.
— А это еще не все. Уж не знаю, как отнесутся к этому наблюдатели, но назад не понесу. — Он достал из той же сумки бутылку «Мартини» и торт «Птичье молоко».
— Тебе что, делать больше нечего, как тратить деньги на всякие глупости? — укоризненно спросила Лена. — Или ты надеешься, что я приглашу тебя к себе на чашку чая?
— Надеюсь, — честно признался Данилов. — Но если нельзя, мы можем выпить вина и закусить тортом где-нибудь на бережку. Сейчас все так делают.
Лена выразительно покрутила пальцем у виска.
— Ты забыл, с кем встречаешься?
— Нет, помню. С тобой, — озадаченно поглядел Данилов.
— А я — кто?
— Лена.
— А Лена кем работает?
— Учительницей… Ах, вон оно что! Понимаю, понимаю. Ученики не поймут педагога, выпивающего с незнакомым молодым человеком на берегу реки, так?
— Ну, конечно! Меня же здесь все знают, не только ученики, но и родители. Что они подумают, если увидят такое?
— У вас тут все, похоже, только и делают, что следят за учителями, — с огорчением сказал Максим. — Давай отойдем подальше, забредем в Филевский парк, где тебя никто не знает.
— Нет, мы просто погуляем, а потом… я посмотрю, как ты будешь себя вести, и, может быть, приглашу тебя на чашку чая с тортом…
Она смешно наморщила лоб, размышляя, не поступает ли слишком опрометчиво, приглашая его к себе?
Как она не похожа была на Марину! Та всегда чувствовала себя раскованно и, пожалуй, излишне уверенно: уж если решила пригласить домой мужчину — сделает это раньше, чем тот даже подумает об этом, а если нет — сразу так и скажет. Когда они еще не были мужем и женой, Максима не раз шокировала ее прямота: не надо целовать меня на улице, сейчас пойдем ко мне и там не спеша займемся сексом. Я не люблю делать это впопыхах. Родители вернутся только вечером, у нас достаточно времени. Или: пошли ко мне, но сегодня трахаться не будем, у меня дела. Это не только удивляло, но и привлекало: вот она, современная женщина! Никаких ужимок, никакого притворства. С нею все просто и ясно, можно называть вещи своими именами, не боясь быть непонятым. Это напоминало романы Апдайка и Джойс Кэрол Оутс и немного столь приятных сердцу Данилова латиноамериканцев: Онетти, Кортасара…
Теперь ему нравилась милая осторожность этой женщины. Эта наивная осторожность позволяла ему развеять ее опасения и оправдать ожидания. И даже его надежды в свете этого трепетного смущения казались реальными и достижимыми. Как совместить все это — предстояло решить, и это казалось более увлекательным творчеством, нежели сочинение романов.
— Гулять-то учителям разрешается? — поинтересовался Максим.
— Смотря как гулять… — неуверенно протянула Лена.
— Леночка, прошу тебя, не переживай, — ободряюще улыбнулся он. — Если придешь к выводу, что я еще не дорос до ранга твоего гостя, не обижусь. Может быть, попрошу, чтобы ты вынесла мне на лестничную площадку чашку чая, выпью, поблагодарю и уйду.
— Скажешь тоже! — И она улыбнулась наконец в ответ и вдруг уверенно взяла его под руку. — Тогда сделаем так. Я сейчас заброшу торт и вино в холодильник и вернусь, хорошо?
— Лучше не бывает, — заверил ее Максим и достал из сумки свою книгу. — Это, пожалуйста, тоже забрось в холодильник.
— Ой, это твоя книга? Спасибо, Макс! — Она не выдержала и чмокнула его в щеку, забыв о том, что кто-то может увидеть это из окна своей квартиры и не одобрить поведение учительницы. — А почему ее нужно в холодильнике хранить?
— Слишком горячий автограф. Пусть немного остынет.
— Правда? И что же ты написал?
Она хотела раскрыть книгу, но Максим остановил ее.
— Пожалуйста, не сейчас. Потом, когда раскроешь холодильник.
— Какой ты, Макс… Ну хорошо. — Она пристально вглядывалась в него, пытаясь по глазам, по выражению лица определить, что же за надпись он сделал, что откроется ее глазам… нет, не у холодильника, а уже в лифте.
Но даже проницательному педагогу не под силу было увидеть за глянцевым переплетом простые и естественные слова, которые люди все еще говорят иногда друг другу. Хорошие люди, ибо влюбленные никогда не бывают плохими.
«Я люблю тебя, Лена», — написал Данилов.
— …Ну вот, врачи сказали, что это у нее на нервной почве камень в желчном пузыре образовался, — рассказывала неторопливо Лена, шагая рядом с Даниловым по берегу Москвы-реки. — Наверное, они правы. Мама очень переживала, когда ее вдруг отправили на пенсию. Ну представь себе: секретарь райкома партии, все ее знают, все уважают; как день рождения, так отбою от поздравляющих нет, особенно ребята из райкома комсомола старались, даже домой приходили, уж такие вежливые, такие преданные, что смотреть было тошно. А потом вдруг — никому не нужна. А комсомольцы-то ее, молодые соратники, стали большими начальниками и бизнесменами. Никто даже не позвонил, никто свою помощь не предложил, представляешь?
— Да, — кивнул Максим.
Весь берег Москвы-реки был усеян отдыхающими. Оно и понятно: в такую жару никакая Испания или Анталия не нужна, лежи себе, поджаривайся на солнышке рядом со своим домом! А не хочешь на солнце — сиди на упавшем дереве или складном стульчике в тени высоких кленов, обрамляющих тропинку. Солнце, клонящееся к западу, протискивало свои лучи сквозь густые кроны, разрисовывая сухую землю и траву затейливыми узорами. Вот уже час Данилов и Лена прогуливались по этой тропинке, но Лена так ничего и не сказала об автографе на книге. А Максим не спрашивал.
— И все таила в себе, даже мне не жаловалась, — продолжала свой рассказ Лена. — Ждала, когда спохватятся, прибегут звать на службу такого ценного, заслуженного руководителя. Не позвали. Хотя — что им стоило, тем, которые стали большими начальниками? Вот у нее и образовался камень. Три недели назад сделали операцию в институте Вишневского. Все-таки один из бывших секретарей райкома партии, он теперь стал бизнесменом, пришел ее навестить и предложил путевку в санаторий под Тулой. Мама хотела отказаться, но я ее уговорила. Такая вот история с моей мамой. А ты что все молчишь и молчишь?
— Слушаю тебя, — улыбнулся в ответ Данилов.
— Макс, я вчера так и не поняла, ты развелся с женой или нет?
— Нет. Я просто ушел от нее и все.
— Но ведь… получается, ты еще женат?
— Нет. Мне просто некогда было заниматься официальным оформлением развода. Но сейчас, говорят, это несложно. Тем более детей у нас нет, на совместное имущество я не претендую. Еще тогда, год назад, я сказал жене, чтобы она занялась всем этим, но она почему-то не хочет.
— Ну и что же дальше?
— Ничего. У меня больше нет жены, вернее так: эта женщина — не моя жена и никогда не будет ею.
— А если она придет, встанет на колени и скажет: прости меня, дорогой, я дура, но давай все забудем.