— Верни ему шлем, — ткнув в мотоцикл тяжёлым подбородком и понизив голос до угрожающего рыка, чеканит Немцев, упрямо глядя мне прямо в глаза.
— Мне нянька не нужна! — Демонстративно прижимаю шлем к груди, вцепившись в него мёртвой хваткой.
Поджав губы и сдвинув чёрные брови, чеканит:
— Сегодня нужна.
— Ты свободен! — Пытаюсь вырвать руку.
Он окружил моё предплечье ладонью и удерживает меня на расстоянии вытянутой руки, будто я какая-то чумная!
— Я это уже понял. Верни ему шлем, — повторяет упёрто.
— И что ты понял? — злюсь я, повторно игнорируя это требование.
— Брат, да мы просто покатаемся. Верну её тебе в целости и сохранности, — усмехается Митяй за моей спиной.
Выбросив вперёд свободную руку, Немцев вырывает у меня шлем и, шагнув вперед, молча вручает его мотогонщику.
Мой нос ударяется о твердую грудь, и я вдыхаю запах белой тенниски, которая за этот день не перестала сидеть на нём хотя бы на грамм менее обалденно!
Упираюсь в его живот рукой, чувствуя, как вздрагивают под ней каменные мышцы, а потом ещё раз.
Перехватив моё запястье, заставляет убрать руку со своего живота.
Взметнув глаза к его лицу, спрашиваю:
— А ты почему такой злой? Тебе что, до сих пор никто не отсосал?
Я собиралась спросить это язвительно, но вышло просто катастрофически хрипло!
— Нет, — жёстко глядя мне в глаза, бросает он. — Хочешь попробовать?
— Я не отсасываю по пятницам, — замерев в миллиметре от его тела, цежу ему в лицо.
— Уже суббота, — коротко сообщает Немцев.
Слышу смешок дурацкого мотоциклиста, но не могу оторвать глаз от лица напротив. Изучаю грубые линии, пробегая по ним глазами. Он позволяет рассматривать себя, отведя взгляд в сторону и слегка поджав губы.
Дурак.
Он что, из-за этого комплексует? Из-за своего лица?
Даже эта немка Ева, вместо того чтобы жевать тушёную немецкую капусту, виснет на нём при первой возможности!
Эта мысль без какого-либо предупреждения обжигает мои внутренности жгучей ревностью.
Не спуская с него глаз, сухо говорю:
— Пусть тебе твоя девушка отсосёт.
— У меня нет девушки, — отвечает спокойно, продолжая осматривать двор гудящего особняка и удерживать мою руку. — Поехали домой.
— Я вызову такси, — говорю сипло, потому что мне очень нравятся его касания.
Меня просто душит желание сделать шаг вперед и прижаться к нему.
— Я тебя отвезу. Я приехал на машине.
— А я хочу на такси, — стою на своём.
Кажется, ещё мне очень нравится выводить его из себя!
— Где логика? — раздражённо спрашивает Федя, наконец-то переведя на меня глаза.
— Это женская логика, слышал про такую? — миролюбиво и очень фальшиво улыбаюсь в ответ.
Сделав шумный вдох, смотрит сверху вниз и задумчиво кривит губы.
Выгибаю брови, продолжая изображать улыбку.
Ещё раз вздохнув, резко сгибается и, обхватив меня под коленями, бесцеремонно забрасывает себе на плечо.
Взвизгиваю, вися вниз головой. Упираюсь ладонями в его поясницу, пока он просто тащит меня через весь дом! И у меня половина задницы наружу, а его горячие ладони сжимают мои голые ноги над коленями.
— Платье одёрни! — верещу, ударяя по его каменной ягодице кулаком.
Резко дергает мою юбку вниз, подбрасывая меня повыше на плече. За волосами я ни черта не вижу, но слышу улюлюканье пьяной и ещё бог весть какой толпы.
Под белыми кедами Немцева мраморный пол гостиной сменяется бетонным дворовым покрытием.
— А-й-й! — пищу, потому что он переходит на трусцу, и меня болтает как на родео!
Достает из кармана брюк ключи и, открыв машину, сваливает меня на заднее сиденье “вольво”.
Моё платье ползёт вверх, открывая ему вид на чёрные кружевные трусы.
— Отвернись! — кричу, срывая с ноги сабо и швыряя в него.
Отскочив назад, захлопывает дверь. Сабо ударяется о неё и падает на пол.
Дожидаюсь, пока усядется на водительское кресло, и рычу в его затылок:
— Это что такое было?!
— Мужская логика, слышала про такую? — буркает, заводя машину, отчего свет в салоне гаснет.
Громко фыркаю, схватив сабо и вернув его на ногу.
Сложив на груди руки, смотрю в окно на подсвеченное огнями побережье.
В моей переброшенной через плечо сумке вибрирует телефон.
Игнорирую, потому что вид знакомых вилл на въезде в поселок ускоряет мой пульс.
Две “Маргариты” и висение вверх тормашками съездили мне по мозгам не хуже шести шотов подряд.
Скидываю с ног обувь и вытягиваю их между двумя передними сиденьями, толкнув локоть Феди. Убирает руку, кладя её на руль.
Опустив подбородок, заглядываю в зеркало заднего вида, поймав там быстрый взгляд. Прячет его, уставившись на дорогу.
Молчим, ещё раз пересекаясь в зеркале. У него такой тяжёлый взгляд, что к этому всерьез нужно привыкнуть. Это из-за его бровей. И из-за цвета глаз. И вообще из-за всего его лица…
Но в нём… чёрт…
В нём всё на своих местах. Все его “причуды”. Они в гармонии друг с другом, это точно.
А вот я сама не понимаю, что творю!
Дом Немцевых погружён в темноту. Подъехав к гаражу, мой водитель делает дозвон, и ворота медленно ползут вверх.
— Выходи, — говорит тихо, не двигаясь с места.
Дышим в тишине салона под тарахтение двигателя.
— Я с тобой… — говорю полушёпотом.
— Тоня, — устало вздыхает Федя, впервые произнося вслух моё имя, и трёт ладонями лицо, добавляя: — Я целый день за рулём. Мне нужно закрыть гараж.
— Поэтому ты на тусовку, а не домой поехал? — спрашиваю дрогнувшим голосом.
— А тебе какая забота? — из темноты отвечает он.
— Я хотела поговорить…
— Поговорили уже. Выходи.
Подхватив с пола сабо, выбираюсь наружу, вставая кончиками пальцем на остывший бетон.
Машина тут же трогается с места, въезжая в гараж.
Под грохот своего сердца вижу, как он выбирается из салона, захлопывая дверь и распихивая по карманам ключи и телефон.
Захожу внутрь и опираюсь плечом на дверь, ведущую в дом. Слежу за тем как медленно ползет вниз гаражная дверь. Федя занят тем же. Когда дверь полностью опускается, тихо говорю:
— Нет.
— Нет? — Кладёт он руки на бёдра и оборачивается ко мне.
— Нет, — повторяю, снимая переброшенную через плечо сумку и опуская её на пол у своих ног. — Это ответ на твой вопрос. Ты мне не… неприятен.
Его глаза впиваются в моё лицо. Снова задумчиво кривит губы.
— Нет. — Смотрит в потолок. — Это ответ на твой. Я не думаю, что это плохая идея.
Конечно, я должна иметь свою голову на плечах и иметь собственные чёткие ответы на вот такие вопросы, но в этом уравнении нас двое...
Опустив лицо, смотрю в пол и прошу:
— Тогда… поцелуй меня. Может, нам вообще не понравится…
Тихий хрипловатый смех пускает мурашки по моему телу. Прижавшись спиной к стене, смотрю в пол до тех пор, пока перед моими глазами не возникают носы белых кед, а в стену по обе стороны от моей головы не упираются две ладони.
Втягиваю носом воздух, слыша его участившееся дыхание. Я тоже дышу как паровоз. Склонив голову, проводит носом по моей щеке и задевает её губами, шепча:
— Не понравится?
Мои колени слабеют. Взмахнув рукой, кладу ему на грудь, чувствуя, как грохочет под рёбрами его сердце.
Его губы приближаются к моим и касаются так легко, что за стуком своего сердца я могла бы этого и не заметить, но мои нервные окончания взрываются все разом! Оттого, какие его губы мягкие. И оттого, что он, как и я, перестал дышать.
Мои веки падают, а губы ждут большего. Раскрываю их и подаюсь ему навстречу.
Федя шумно вдыхает, дразня меня этими легкими касаниями, и, когда его горячий язык касается моей нижней губы, из меня вырывается стон.
— Ещё… — шепчу и глубоко вдыхаю, перед тем как он, прижав меня собой к стене, набрасывается на мой рот.
Глава 9
Эта бешеная атака на все рецепторы разом выключает мои мозги. Хватаюсь за его шею, размыкая губы под яростным напором умелого языка. Находит мой и без тормозов гладит и таранит своим.
Меня встряхивает. Между ног тянет и покалывает, будто туда саданул электрический разряд.
Мамочки…
Его вкус мне нравится. Но его губы чужие. Незнакомые.
Я полгода целовалась с одним-единственным парнем.
Губы Феди непохожи на губы Егора. Ни в одном месте.
Они другие. Просто другие, и всё.
Замерев и скомкав пальцами тенниску на его плечах, пытаюсь дать ему понять: мне нужно время, чтобы привыкнуть и подстроиться под него. Прямо сейчас я не понимаю, как это делает именно он, и не попадаю в такт его губам.
Он так торопится, будто у нас время ограничено!
С еле слышным стоном склоняет набок голову и освобождает мой рот от своего языка. Расслабляет губы, делая их мягкими и послушными. Тянусь к ним, захватывая своими то верхнюю, то нижнюю.
Пробую, пробую, пробую...
Мой живот взрывается, когда бугор в его штанах за секунду превращается в камень.
Он возбудился мгновенно.
От тридцатисекундного поцелуя!
Его тело слегка подрагивает, и моё в ответ тоже.
Боже…
У меня от этого урюка голова кругом!
Я так быстро под его губы подстроилась, что сама не поняла, когда его язык опять напал на мой, а вся инициатива снова перешла к нему.
Сжатые в кулаки руки всё ещё прижаты к стене, но я уверена, что, как только дам ему зелёный свет, эти руки будут повсюду.
Разорвав поцелуй, смотрит в мои глаза, дыша через приоткрытые губы.
Наши лица так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах. Его глаза абсолютно чёрные, а его лицо…
— Ты… — сиплю, смочив слюной пересохшее горло. — Ты же не собираешься меня сожрать?
В уголках его глаз появляются морщинки, потому что он улыбается так... я ещё ни разу не видела, чтобы он улыбался так. Глаза загораются, губы разъезжаются, и я вижу ряд белых ровных зубов под ними.
Эта эмоция меняет его лицо до неузнаваемости!