Подойдя к зеркалу, кошусь на стоящий на полу в углу комнаты букет и крашу собственные губы. Пристроив на голове идентичный колпак, оборачиваюсь на громкий настырный стук и вижу просунувшуюся в дверь голову Алекса.
У него крайне недовольный вид.
— Там курьер. Ему нужна То-ня, — закатывает он глаза, осматривая нас сестрой.
— Курьер?
Мои глаза удивленно округляются.
— Оуи, мадамэ, — начинает глуповато скалиться он, мечась глазами между мной и Адель.
Еле слышно хрюкнув, говорит:
— Можно сфоткать вас для моего инстаграма?
— Мы не выставочные экспонаты, — фыркает Адель, спрыгивая с кровати и оправляя платье, которое является практически точным повтором моего, но оно достает ей до колен, а моё длиной до лодыжек.
Бело-голубое летнее платье со спущенными плечами-фонариками и разрезом посередине. С учетом всех остальных совпадений мы выглядим клонами. Только у меня под платьем лифчик с таким пуш-апом, что я сама немного стесняюсь эффекта. Кружевная оборка торчит из-под края выреза, а в ней моя грудь, скученная и выглядящая так, будто там можно было бы спрятать десятисантиметровый ключ от красной комнаты.
Не дожидаясь ответа, выхожу в коридор и спускаюсь вниз.
— А, Тыква, тебя ждёт курьер! — Дёргает меня за волосы взбегающий по лестнице Макс.
Он мокрый с головы до ног, будто побывал в бассейне прямо в одежде. Футболка прилипла к торсу, а шорты к ногам. Но, судя по всему, это всё ему очень по кайфу, потому что он просто пышет ленивым довольством и широко улыбается.
— На тебя напало детство? — пропеваю, хлопая его по руке.
— Не-а! — Проносится мимо. — Жена столкнула меня в бассейн.
— Так тебе и надо! — кричу ему вслед, морщась от помноженного на пять гомона детских голосов повсюду.
Сумасшедший дом…
Мои глаза скачут по головам присутствующих у бассейна взрослых и спотыкаются о салатовую футболку и широкие, чуть сгорбленные плечи.
Смотрю на них, точно зная, чем будет пахнуть эта футболка, если… прижмусь к ней носом и вдохну.
Сглотнув и отвернувшись, открываю дверь, пропуская внутрь стайку детей под предводительством двух белозубых девиц, судя по всему, нянь.
Представляюсь курьеру и забираю у него перевязанную ленточкой белую конфетную коробку…
Господи, что это?
Повертев её в руках, навскидку перевожу выведенное алыми буквами название.
Клубника в шоколаде?
Это же… Господи! Это самая настоящая приторная приторность…
Самая настоящая примитивщина и… я уверена, что отправитель тоже прекрасно это понимает.
Мои губы улыбаются. Кусаю их, зажав коробку под мышкой и нетерпеливо отрывая белый конверт вместе с розовой ленточкой.
“Хочу опять увидеть твою микроскопическую татушку. Знаешь, что хочу с ней сделать? А с тобой? P.S. Давай просто попробуем. Не могу держаться от тебя подальше. Не рассчитывай”
Ох...
Мои соски твердеют, а по спине растекается щекочущий холодок.
Обернувшись через плечо, нахожу его глазами.
Делая вид, будто потерял в ящиках кухонного гарнитура детонатор от атомной бомбы, открывает и закрывает их, бросая на меня быстрые взгляды через гостиную. Слегка сведя свои тёмные брови и сдвинув на кончик носа солнечные очки.
Смотрит сердито и надув свои полные губы!
Будто боится, что в ответ я прищемлю ему пальцы или садану дверью по носу.
В груди закручивается спираль из всяких разных чувств. Прежде всего меня опять тянет улыбаться, а потом...
Прячу лицо в волосах, понимая, что… я тоже не смогу держаться от него подальше. Несмотря на все доводы рассудка. Тем более, если он вознамерился мне в этом мешать.
Кажется, я вляпалась и, когда всё это закончится, очень сильно пожалею о том, что я такая дура.
Глава 12
Следующий час моей жизни посвящен розливу лимонада и стоянию на раздаче пирожных за переносным подобием барной стойки. Я сама вызвалась встать сюда по очень простой причине: чтобы не быть затоптанной маленьким интернациональным стадом приятелей Сени.
Пять минут назад я видела, как мою сестру смыло по аквагорке в бассейн, а теперь её нигде не видно.
Дети… для меня они совсем не инопланетяне, но о собственных я никогда в жизни не думала. Для этого ведь нужен предполагаемый отец.
Моё горло сводит внезапным спазмом, потому что в ответ на эту мысль перед глазами возникает упрямый взгляд исподлобья…
Что за… чушь. От жары я совсем из ума выжила… думаю о наших с Федей гипотетических детях. Кучка замкнутых и неразговорчивых смуглых детей. Ну точно. Я идиотка. Это просто курортный роман. У которого вряд ли будет продолжение!
— Кен ай хав тис? — тычет пальцем в капкейк с заварным кремом и карамельной крошкой милый мелкий карапуз в синих шортах с подтяжками.
Что за прелесть…
Стойка находится на уровне горящих жаждой и голодом глаз, а маленькие ладони ухватились за её край. Приоткрытый рот перепачкан шоколадом. Не думаю, что это его первое за сегодня пирожное.
— Тис? — указываю на сдобренную кремом корзиночку и прикидываю, не многовато ли ему сегодня будет.
На этот счёт мне не давали никаких указаний.
Под навесом у бассейна расселись три загорелые блондинки примерно моего возраста. Одна из них стопроцентно няня этого пупса. Разве не она должна следить за дозировками сладостей своего подопечного, чёрт её дери? Пару минут назад она была занята тем, что разглядывала задницу Феди, пока тот перетаскивал для них плетёные стулья из одного угла двора в другой.
Будто какой-то паж.
Меня это возмутило, потому что… иногда он слишком вежливый. Он неконфликтный. Совершенно. Но… в его исполнении это не выглядит слабостью или мягкотелостью. Скорее это голый рационализм, потому что Немцев из тех, кто не тратит свою энергию попусту, а ещё он дисциплинированный до маразма! Чего только стоит его лжевеганство.
Именно это я поняла, пока злилась на него из-за этих стульев.
Боже… в кого только такой уродился...
— Держи, малыш, — подаю парнишке десерт, надеясь, что этой ночью его не ждёт какая-нибудь шоколадная кома.
Протерев руки влажными салфетками, поправляю аппетитные ряды капкейков в виде героев “Щенячьего патруля”, которые выбирала самолично. Аниматоры, одетые в “собак”, приняли удар по развлечению всех этих детей на себя, а Женя с Максом, по-моему, вообще отсиживаются в спальне наверху.
Радует лишь то, что в это время дня во дворе тень...
— Можно мне лимонада?
Убираю ото рта пальцы, с которых слизывала остатки сливочного крема, и поднимаю глаза, встречаясь с карими глазами того Немцева, от близости которого глупею под тяжестью этого странного тепла внутри и щекотки под рёбрами.
Особенно, когда он вот такой.
Активно соображающий, как бы оказаться ко мне ещё ближе, чем в данный момент!
Иногда мне кажется, что он решает эту задачу постоянно. С утра и до вечера…
“Это просто курортный роман”, — проговариваю в своей голове. — “Ничего более… не дави на него… иначе он сбежит от тебя быстрее чем наступит завтра…”
Сделав тихий выдох, опираюсь ладонями о стойку, кокетливо повисая на руках.
— Груша или лимон? — спрашиваю, глядя на него снизу вверх.
— Что посоветуешь? — оглядывается Федя через плечо, будто боится, что нам кто-то может помешать.
— Это сложный выбор… — смотрю в упрямые карие глаза, — груши сладкие, а лимоны… кислые…
Что я несу?
— Ну да… — кивает Федя рассеянно, в открытую пялясь на мою грудь, — тогда клубничный.
Подаюсь вперед, и моя стопа под стойкой сама собой взмывает вверх, как у какой-нибудь карикатурной влюбленной дурочки с лав-стори картинок.
— Ты что, глаза дома забыл, Немцев? — выгибаю я брови и понижаю голос до шёпота. — Сегодня такого в меню нет.
— А что сегодня есть в меню? — спрашивает хрипловато, наконец-то оторвав взгляд от моего пуш-апа.
У меня начинают гореть уши, потому что его глаза как два чёрных бездонных колодца!
Он сейчас говорит о еде?
В любом случае вид у него такой, будто он ждёт ответа на все свои вопросы и не оставит меня в покое, пока не услышит на каждый из них “да, да, да и ещё раз да”.
Да… непроходимый урюк. Кажется, я не против, чтобы сегодня в меню были я и ты. Облизываю губы и смотрю на его серьёзный и аппетитный рот, собираясь сообщить об этом в какой-нибудь извращённой и не очень понятной форме, потому что обожаю смотреть, как он всё вокруг воспринимает буквально, ибо прямой и приземлённый, как грабли.
— Тоня, милая, — врывается в наш мирок голос Жениной мамы.
Выпрямившись, суетливо заправляю за ухо волосы.
— Ты не отнесешь на кухню эти тарелки? — Опускает она на стойку стопку. — Скоро будет готово барбекю. Валерий Семенович сегодня в ударе.
— Конечно, — говорю дружелюбно, бросив на Федю быстрый взгляд.
Отступив в сторону и топчась на месте, почёсывает ладонью левой руки плечо правой и делает вид, будто мучается с выбором подходящего для себя капкейка.
Достаю из кармана карточку, которую вынула из “клубничной” коробки, и быстро пишу на обороте ручкой, найденной в комнате Алекса:
“Поцелуй меня”
Сую карточку в руку Феди и, прихватив заодно пустой графин, устремляюсь в сторону кухни.
— Помогу… — раздаётся у меня над ухом, когда вхожу в дом.
Улыбаюсь, опуская лицо и чувствуя за спиной большое мужское тело.
В доме кромешный ад.
Сваливаю бирюзовые тарелки в мойку и поднимаюсь на носочках, чтобы достать из шкафчика чистые. Выставив их на стол, вздрагиваю, когда моё запястье обвивают сухие сильные пальцы. Дёрнув меня за руку, тащат через гостиную.
Оборачиваюсь по сторонам. Никому до нас нет дела. Мы сами по себе...
Федя открывает последнюю дверь по коридору и заталкивает меня внутрь, закрывая её за собой.
Смеясь, спотыкаюсь о какой-то чемодан.
— Где мы? — спрашиваю тихо, хватаясь за его плечи.
— Там, где нет детей. — Теснит своим телом к стене, на ходу включая тусклую лампочку.