Кажется, мне придётся позвонить Немцеву, хотя я этого не планировала!
Я планировала… выждать пару дней. Но я не могу выжидать их за две тысячи километров от него. Я решила выждать их здесь, рядом с ним. Даже если он об этом знать не будет.
— Блин… — бормочу, когда спустя ещё десять минут нам так и не назначают машину.
Я чувствую реальное бессилие.
За старой громоздкой дверью вокзала дождь от ветра закручивается в жгуты, а по тротуарам текут грязные реки. Здесь вообще очень грязно. Я уже трижды протирала руки антисептиком себе и сестре.
Я не очень люблю этот город. Все эти сонные улицы и пятиэтажки… навевают на меня скуку. Без Феди я здесь и недели не выдержу. А с ним? Я не знаю...
— Что там? — хнычет Адель, вскарабкиваясь на свой чемодан. — Может, дедуля за нами приедет?
— Дедуля будет добираться до нас часа два… — отвечаю, проклиная себя за то, что не предупредила никого о том, что мы вот так заявимся.
Родители моего отца всё лето зависают на даче за городом. Я рассчитывала добраться до них завтра и оставить там Адель, а сегодня переночевать у маминой мамы.
— Сделай уже что-нибудь… — Опускает сестра голову на согнутые колени. — Я сейчас умру от голода и холода. Может, поедем назад?
— Не драматизируй. — Сглотнув, кружу пальцем по экрану.
Я бы всё равно позвонила ему.
Сегодня или послезавтра, какая разница?
И я бы всё равно потребовала встречи.
Не сегодня, так через пару дней.
Так какая разница?
Внутренний голос подсказывает, что разница есть. Если бы он хотел увидеть меня сегодня, так бы и сказал.
Отойдя на пару шагов от стенающей сестры, нажимаю на кнопку вызова.
Гудки кажутся бесконечными.
Один, второй, третий… Он занят? Сегодня он прислал пару сообщений, но у меня сложилось впечатление, что он сделал это из чистой формальности.
Я просто не могла не приехать… даже если ему будет всё равно!
Может быть, теперь он и трубку от меня брать не будет? На моё последнее сообщение он вообще не ответил.
— Да, — слышу за раскатами грома, от которых мигают лампочки. — Привет.
Пытаюсь понять его настроение. На заднем плане у него вакуумная тишина, будто он едет в машине.
На меня накатывает неуверенность, и приходит мысль просто бросить трубку, будто я… ошиблась номером.
— Привет… — закусываю губу.
— Я за рулем, давай позже наберу? — быстро говорит Федя.
Почему это звучит так обидно? Я бы не стала звонить ему… просто так, посреди бела дня. Я поняла: он занят. Я ведь не… не идиотка...
Молчу целую вечность, всё ещё думая о том, чтобы оставить своё местонахождение в тайне. Очередной раскат грома заставляет дёрнуться.
— Я на вокзале у фонтана, — говорю ему наконец-то. — Не могу вызвать такси.
Теперь его очередь молчать. И это молчание окончательно уничтожает мою уверенность в себе.
— Ты не подкинешь нас до дома? — делаю голос весёлым, а сама закрываю глаза. Оттого что я оправдываюсь и объясняюсь как вор. Перед ним. — Мы… я бы тебе не стала звонить, но мы так замёрзли. Не знаю, кому ещё позвонить, дед за городом...
Это звучит ужасно нелепо.
— Федь… ты ещё тут?
— Да, — отвечает он. — Буду через двадцать минут.
Кладёт трубку, а я борюсь с комом в горле.
Более ужасный приём сложно представить.
Он не хочет меня видеть, это очевидно. Он ведь так и сказал.
Дура…
— Пошли… — Беру сестру за капюшон, когда спустя пятнадцать минут получаю сообщение на телефон.
“У центрального выхода.”
Он не указал марку и цвет машины, и я понимаю почему, когда вижу прямо перед ступенями центрального входа “Додж Челленджер”.
Чёрного цвета и с двумя параллельными белыми полосками по всей длине!
— Я такую в кино видела… — озвучивает мои мысли Адель, пока я пытаюсь захлопнуть приоткрытый рот.
Пялюсь на броскую машину, закипая от раздирающего башку диссонанса!
Он просто… невозможный!
Я ожидала чего, мать его, угодно, но только не этого. Он носит футболки по три бакса, а его машина сжирает три ведра бензина, как только нажмёшь на газ! И это не говоря о том, что она… эксклюзивная! И совершенно неэкологичная!
Федя быстро выпрыгивает из машины и, набросив на голову чёрную косуху, бежит к нам, перешагивая через две ступеньки.
На нём футболка и драные джинсы такого же цвета, что и куртка.
Обняв себя руками, глажу замерзшие плечи.
Окинув меня взглядом, задерживает его на лице и набрасывает на меня свою куртку, а потом подхватывает наши с сестрой чемоданы.
Перекрикнув окружающий нас гул из дождя, грома и звуков железной дороги, велит:
— В машину!
Адель с визгом выбегает под дождь вслед за ним, а я пялюсь на обтянутую чёрными джинсами задницу и спину, к которой мгновенно прилипает футболка.
Он похудел… от этого кажется выше…
Обогнав Адель, открывает для неё дверь и откидывает пассажирское сиденье, чтобы она забралась внутрь.
Утопая в воде по самую щиколотку, подбегаю к ним.
— Садись, быстро! — Подталкивает меня Федя и захлопывает дверь этой нереально выпендрежной тачки.
По его лицу и волосам стекают капли дождя, когда занимает водительское сиденье. Не могу оторвать от него глаза, потому что оно ужасно осунулось.
Под глазами тёмные круги, и тяжёлая челюсть кажется ещё тяжелее…
У меня ноет под ложечкой.
Я так хочу до него дотронуться, что сводит горло.
Осмотревшись в зеркала и не говоря больше ни слова, быстро трогается с места. Мотор громко тарахтит, и я бы фыркнула, если бы могла.
Смотрю на свои руки, не решаясь заговорить первой. Прячу ладони между колен и утыкаюсь носом в ворот его куртки, вдыхая вместе с воздухом его запах.
— У нас бабушка живет на Ленина, — говорю, глядя в окно, по которому, не переставая, барабанит дождь. — Просто… подкинь нас до неё.
— Дом? — Загружает он навигатор в телефоне, ведя машину одной рукой. — В бардачке есть носки.
В салоне натоплено как в бане. Я согреваюсь моментально.
— Двенадцать… — Уперев локоть в дверцу, стараюсь сдержать слёзы. — Второй подъезд...
Я не жалею, что приехала. Ни за что. Просто хочу, чтобы эта поездка поскорее закончилась.
Все тридцать минут, которые она длится, он просто сосредоточенно смотрит в лобовое стекло, по которому дворники гоняют потоки воды на суперзвуковой скорости, если… такая бывает.
На светофорах толчея, машины жмутся друг к другу и сигналят. Немцев переключает рычаг передач, держась за него одной рукой. Он дёргает эту штуковину в совершенно непостижимой для меня последовательности, потому что я понятия не имею, как пользоваться механической коробкой.
Мну рукава его куртки, замечая за окном знакомый перекресток. Навигатор велит ему свернуть во двор. Вот и отлично...
На заднем сиденье тишина. Кажется, Адель задремала. У меня самой слипаются глаза. От этого тепла и утробного тарахтения мотора.
Спрятав нос в куртке, кошусь на Немцева.
Рассекая лужи, въезжает во двор бабушкиного дома и тормозит у нужного подъезда, после чего дёргает ручной тормоз.
Отстёгиваю ремень, но руки и ноги будто ватные, поэтому движения у меня получаются вялые, как у улитки.
— Классная у тебя машина… — говорю, не глядя на него. — Дашь покататься?
— Дам.
Поднимаю на него глаза.
Он постригся. Немного не так, как было раньше. А его лицо… будто стало жёстче.
Проводит рукой по мокрым волосам и, отстегнув ремень, быстро выходит из салона под дождь. Откинув водительское кресло, выпускает Адель. Ухватившись за его руку, она с кряхтением выбирается наружу и несётся к козырьку подъезда, не оглядываясь.
Дёрнув ручку, набрасываю на голову куртку и ныряю в этот ледяной апокалипсис.
— Я возьму. — Выдвигаю ручку чемодана, как только Федя достаёт его из багажника.
Сжимаясь от ветра, собираюсь вернуть ему куртку.
Он мокрый… с головы и до ног. Плюс ко всем своим грехам, я его ещё и намочила.
— Оставь себе. — Быстро протянув руки, дёргает куртку вверх, заставляя накрыться ею с головой снова. — Потом заберу. — Ставит на асфальт второй чемодан.
Выдвигает ручку и подталкивает его ко мне, перекрикивая дождь и ветер:
— Заеду за тобой через пару часов.
— Тебе… необязательно… — Забираю чемодан, задев его руку своей.
— То-о-о-о-ня! — воет Адель, приплясывая у домофона. — Я умираю!
Обернувшись, Федя захлопывает багажник и повторяет:
— Заеду через пару часов.
Оставив куртку болтаться на плечах, подкатываю чемоданы к двери и оборачиваюсь назад.
Чёрный “додж” издаёт протяжный рык, после чего медленно трогается с места, но через пару метров ныряет колесом в замаскированную огромной лужей ямку.
Морщусь как от боли, а потом меня охватывает глупый трепет. Эта тачка очень ему подходит. Сейчас я просто не представляю его за рулем чего-то другого! У него всё просто поразительно на своих местах. Зануда, зануда, зануда…
— Номе-е-ер… — Дёргает сестра за рукав Фединой куртки.
— Сейчас… — шепчу, отворачиваясь и вводя на домофоне цифру пятнадцать.
По крайней мере, можно не сомневаться в том, что бабушка дома.
— Батю-ю-ю-шки! — всплёскивает руками, открыая нам дверь. — Мать в курсе?
— Да… — вру я, чтобы не порождать лишних вопросов.
— А мокрые какие! — суетится она.
— И голодные… — хнычет Адель, избавляясь от моей толстовки.
Спустя полчаса я стою под горячим душем, поглядывая на стиральную машинку, на которой лежит мой телефон. Таскаю его в кармане шорт весь вечер. Но он не звонит ни через два часа, ни через три, ни через четыре.
Глядя на мокрые сумерки за окном, бросаю телефон на кровать и утираю катящуюся по щеке слезу.
Он что, передумал?
За стеной бабушка и Адель лепят пельмени.
Чем ещё здесь заниматься?
Лепить пельмени и смотреть турецкие сериалы?
Кажется, я задремала, потому что просыпаюсь от тихой вибрации телефона и не сразу понимаю, где нахожусь. Ночной перелёт и полдня дороги дают о себе знать.