— Эм-м-м… — начинаю, останавливаясь у окна, которое выходит во внутренний двор.
Там темно, а под жёлтым светом фонаря как пули мелькают капли дождя.
Где ты, Немцев…
— Адель трубку не берёт, она с тобой? — строго спрашивает мама, и я понимаю: она в курсе того, что сестру от бабушки забрал какой-то неизвестный ей парень.
— Мам, — вздыхаю я. — Всё с ней нормально.
Я очень надеюсь на это. Я уже начинаю не на шутку волноваться, и выдыхаю с колотящимся сердцем, когда вижу свет фар на мокрой брусчатке двора.
— Где она?
— Ура… — шепчу, вытягивая шею.
— Тоня! — рычит мама. — Что ты устроила? Уехала от Немцевых, никому ничего не сказала. Теперь Адель поручила непонятно кому. С кем она? Ты уже взрослая, я, конечно, всё понимаю, а ей — восемь!
От скопившегося волнения меня начинает потряхивать. Буквально секунду назад я начала придумывать себе всякое разное. Такая ужасная погода, скользкая дорога и несущиеся по встречке автомобили…
Моё сердце перестаёт биться.
От ужаса за них обоих меня почти парализовало!
Кладу ледяную руку на стекло, наблюдая за тем, как посреди двора останавливается чёрный “Рендж Ровер” с номером, состоящим из трёх семерок. Из водительской двери выходит Федя в наброшенном на голову капюшоне толстовки. Быстро подлетает к задней пассажирской двери, и оттуда вылезают две маленькие ноги, обутые в розовые резиновые сапоги.
— Мам, она со мной. Всё хорошо, честно… — с замирающим сердцем смотрю на то, как Федя помогает моей сестре выбраться из этой огромной тачки.
Кажется, мой любимый предпочитает всё огромное и просторное. Просторные дома, просторные машины… и ещё мою грудь...
— Ладно, — выпустив пар, мама немного успокаивается, наверное, ещё потому, что улавливает в трубке звонкий голос Адель. — Кого ты за ней послала? Бабушка там в шоке!
— Я его люблю, мам… — говорю, осознавая эти слова как никогда отчетливо.
Оборачиваюсь на звук приближающихся голосов и вижу своих мокрых путешественников. Адель звенит смехом, вприпрыжку врываясь в пространство между гостиной и кухней, и, крутя головой во все стороны, пищит:
— Ничего себе! Вот так хоромы...
— Средненькие…
Улыбаюсь, услышав любимый хрипловатый голос, и сжимаю трубку, впиваясь глазами в худощавую фигуру хозяина. Не заметив меня, Федя кладёт руку на шею сестры и разворачивает её в сторону кухни, откуда в гостиную просачивается яркий свет.
Остаюсь одна в темноте, через арку наблюдая за тем, как Немцев осматривает кухню, спрашивая у брата:
— Где моя Тыква?
— У тебя на голове, дебил.
Адель заливается смехом, объявляя:
— Приветики!
— Кого его? — давит мне на ухо голос матери. — Ты что... беременна?
— Нет!
— Что у тебя там происходит?
Там, на кухне, Немцев чешет голову, заглядывая в противень и разглядывая салатницу. Немного хмурый, как обычно, но такой чертовски расслабленный. Я планировала приготовить ещё яблочный пирог. Для этого ждала сестру. Она любит помогать мне на кухне, хотя готовка интересует её не так сильно, как цифры.
Но я теряю эту мысль, когда Федя начинает разбирать свои карманы, вываливая на стол телефон, ключи от машины и… банку оливок…
Мои губы разъезжаются в глупейшей улыбке.
Чёрт…
Немцев…
Как же я тебя люблю.
— Тоня, ты уже не со мной? — хмыкает в трубку мама. — Я дождусь от тебя хоть какого-то рассказа?
— Потом, мам, — хочу поскорее закончить разговор, чтобы оказаться рядом с ним и сказать ему об этом, хотя я говорила только вчера. — Просто, я… не приеду.
Теперь я знаю это точно. Знаю на все сто, наблюдая за тем, как он присоединяется к брату, налегая на нашу форель. Уплетают её, склонив друг к другу головы и тихо переговариваясь.
— В смысле? — слышу удивлённый голос отца на том конце провода.
Так и знала, что они разговаривают по громкой связи!
— Я тут останусь… до сентября.
Это абсолютная ложь, в октябре я тоже вряд ли вернусь, но решаю не поднимать эту тему прямо сегодня. Я ещё не думала, что делать с учебой и своей жизнью в Москве, просто знаю, что всё будет теперь по-другому, потому что я теперь не одна. Не сама по себе. Я чувствую это. И я знаю, что не смогу, если он далеко.
— Где? В городе? — изумлённо уточняет отец. — Ты чё, родная, головой ударилась?
— Орлов… дай мне...
— Орлова, я разговариваю с нашей дочерью.
— Пап, я влюбилась. — Мне кажется, это весомый аргумент и он должен его понять.
Когда-то они с мамой тоже влюбились и сделали всё, для того чтобы быть вместе.
— Ну так разлюби, — категорично заявляет он. — И шуруйте с Аделькой домой!
— Ой, ты серьёзно? — возмущается мама.
— Её бабушка привезёт… — вставляю я.
— То-То, — вздыхает отец. — Что за дурь? Я с двадцати двух пашу как лошадь, чтобы тебе туда возвращаться не пришлось. Чё ты там забыла? Чё ты там делать будешь? Помидоры сажать?
Я… не знаю.
— Жить? — спрашиваю его.
— Не тужить, ага. Домой!
Сглотнув, говорю:
— Нет.
— Тыква!
— Его зовут Фёдор Вячеславович Немцев.
— Как? — опять изумляется папа.
— Я завтра позвоню, — говорю быстро. — Эм-м-м… пока…
— Тоня!
Кладу трубку, потому что Федя снова набрасывает на голову капюшон и выходит из кухни, в которой Адель принялась глумить голову его брату:
— Зачем тебе такие волосы? А кольцо в носу? А тату у тебя есть?
— Боже, чудовище, ты откуда? — тихо изумляется Кирилл.
Засунув телефон в карман толстовки, выбегаю из полумрака гостиной. Федя сворачивает к входной двери, и я лепечу, не поспевая за ним:
— Ты куда?
Резко затормозив, разворачивается на месте и раскрывает для меня руки, потому что я двигаюсь на него именно так — собираясь без прелюдий на него вскарабкаться. Повисаю на его шее и целую так, будто мы год не виделись. Срываю с головы капюшон и зарываюсь пальцами во влажные волосы. Он без заминок пускает меня в свой рот, подхватывая руками ягодицы и сжимая их через лосины. Целую его так жадно, что он дышит часто и громко, когда хрипло повторяю свой вопрос:
— Куда ты?
— За твоим чемоданом… — говорит немного удивлённо, пока я покрываю поцелуями его лицо. — В багажник...
Щёки, упрямый подбородок, скулы, всё… Опять нахожу его губы и целую их. Хватка на моей попе становится стальной. Быстро справившись с удивлением оттого, что я набросилась на него как оголодалая, он набрасывается на мои губы в ответ и забирает всю инициативу, хрипя:
— Притормози… ребёнок в доме.
И не один. Их тут стопроцентно два.
Между своих бёдер чувствую твердый бугор его ширинки. Смеюсь, обнимая ногами его талию и соединяя наши лбы.
— Ты скучал? — шепчу игриво, целуя его шею и прижимаясь к ней носом.
— Кхм… да? — отвечает он.
— Это не интервью, — дуюсь я.
— А-а-а… — разочарованно тянет Федя.
Смотрю в его лицо и легонько целую губы.
— Я скучала...
— Ты где была? — прикрывает глаза, когда начинаю мягко трепать волосы на его затылке, а его руки в ответ гладят мою спину.
— С родителями разговаривала…
Его тело напрягается, как и его лицо. Открыв глаза, сглатывает, и его кадык дёргается.
— О чём?
— О выращивании помидоров.
— Каких помидоров? — серьёзно спрашивает он. — Купить тебе теплицу?
— Бабушке моей подари… — хихикаю я. — Взятку.
Улыбаюсь и трусь о его нос своим. Но он выглядит настороженным и серьёзным.
— Познакомишь?
— Да… в… октябре у неё день рождения… будет вся семья.
— А ты где будешь? — спрашивает, глядя мне в глаза.
— Там же, где ты… — опять целую его губы, склонив набок голову.
Федя молчит, тихо и ровно дыша. Молчит, прикрыв глаза и чуть сильнее сжимая пальцами мои ягодицы.
— Правильный… ответ… — щекочет мои губы своими.
— Пустишь к себе пожить?
— Не отпущу, — хрипловато отвечает он, посылая по моему телу электрические разряды.
— А если ты меня разлюбишь, скажешь об этом сразу? — говорю на выдохе.
Смотрю на него с неожиданной болью, которая сковала грудь. Страх оттого, что это может произойти, искажает моё лицо. Затаившись и сжавшись в его руках, жду ответа.
— Не разлюблю, — твёрдо заявляет Федя. — Я тебя ещё и любить как следует не начал, а ты уже опять что-то выдумала?
— Как… следует? — спрашиваю дрожащим голосом.
Немцев наклоняет голову и ловит мои губы своими. Целует, оттягивает нижнюю губу и опять целует. Тяну носом воздух, делая то же самое.
Обожаю эту игру...
Провожу по его губам языком, и он молниеносно вбирает его в свой тёплый рот, встречая своим. Меня подбрасывает от этого касания, и я тихо стону от сногсшибательного удовольствия.
— Фээээ. Меня сейчас вырвет… Нет, ну ты глянь. Буэ. Буэ.
Вскидываю голову, глядя на возникшую в проходе Адель, которая очень правдоподобно изображает как её тошнит. Сложившись пополам и обняв руками живот.
— Солидарен, — с гримасой отвращения на лице кивает Кир, возникнув за её спиной.
Смеюсь, прижимаясь носом к колючей Фединой щеке. Его губы тоже улыбаются.
— Спасите меня от этого ребёнка, — кивает его брат на Адель. — Она слишком умная для меня...
— И не только для тебя. — Утирает “вспотевший” лоб она.
Кирилл смеётся, качая головой. Смотрю на Федю и ловлю его весёлый взгляд. Не знаю откуда это во мне, но я почти уверена, всё у нас с ним получится. Уже получилось. Тепло от этой мысли разливается по венам и дурманит голову. У нас впереди вся жизнь, но я точно знаю, что уже встретила своего “парня” и хочу, чтобы наши гипотетические дети были похожи на него. Все эти углы и линии его лица... они достойны того, чтобы быть переданными по наследству. Потому что это его лицо, и я люблю каждую тяжёлую неровность.
— Я люблю тебя… — смотрю в его смеющиеся глаза.
— И я тебя люблю, Тыква. — Покачивает он меня. — Мне идти за чемоданом, или как?
Закатываю глаза.
Урюк.