Разрешение на жизнь — страница 10 из 39

А день ассенизатора? Уж для них материала здесь сколько угодно. Найт раздраженно отключил мобильник. У телефонной связи тоже праздник? Если бы были операторы, можно было бы представить, что все перепились и не попадают рукой на нужные кнопки и тумблеры.

Интересно, а лифт у них работает? Топать пешком с двенадцатого этажа, а потом обратно. А что с телевизором? А кухня? Завтрак вроде бы был или это от вчерашнего осталось?

Он вспомнил, как попал как-то раз в Израиле в Йом Кипур. Как это переводилось, он не помнил, похоже – день расчета, нет, как-то не так… Не важно, но идея неплохая – один раз в год человек не идет никуда, выпадает из суеты, остается один на один с Богом и пытается подвести итог, что он сделал плохого и хорошего за прошедшее время.

Правда, для неадептов еврейской религии праздник (или не праздник?) был сопряжен с немалыми неудобствами. Поскольку весь Израиль оставался в этот день дома и общался с Иеговой, то никто не работал. Предупрежденный горничной, Найт запасся едой и книгами, но слышал, что многие, кто не знал, попадали, мягко говоря, в затруднительное положение. Улицы, когда он вышел пройтись, напоминали сцену кошмарного сна – это был город, из которого исчезли жители.

Найт еще раз набрал номер и опять раздраженно отключил телефон. «Аппарат абонента выключен или находится…» Уголком сознания он понимал, что его раздражение против России никакого или почти никакого отношения к стране не имеет. А имеет отношение к его возрасту, неудачам в этой поездке, к тому, что ему никак не удается дозвониться.

Он закурил, почти автоматически пересчитав сигареты, оставшиеся в пачке, – одиннадцать, включил телевизор. Пощелкал каналами, переключая программы. Потом взял пачку сигарет со стола, отнес в коридор и положил в карман куртки. Иначе, если даже не пытаться себя контролировать, опять за полдня выкурит всю пачку, а их осталось всего три. Был, правда, еще блок в сумке, но это – неприкосновенный запас.

Когда он вернулся в комнату, по телевизору шла милицейская программа.

– Разыскивается, – говорила девушка в форме с тремя звездочками на погонах и с улыбкой, которая была достойна другой одежды, – Анастасия Вадимовна Кольцова, – Найт, набиравший в очередной раз номер, поднял голову и посмотрел на экран, – ушедшая из дома шестнадцатого февраля, – он облегченно вздохнул, но продолжал смотреть. На экране показывали фотографию некрасивой молодой женщины. – Приметы: рост – сто шестьдесят три сантиметра, телосложение полное, глаза карие, возле верхней губы с левой стороны – маленькая родинка. Была одета в коричневую короткую дубленку и такого же цвета сапоги. Всех, кто видел Анастасию Кольцову или знает что-нибудь о ее местонахождении, просим позвонить по указанным на экране телефонам.

Он выключил телевизор и пошел в коридор за сигаретами. То, что он услышал сейчас, ему явно не нравилось. Имя и фамилия у пропавшей женщины были, как у его «длинной» Насти, и это наводило на размышления, но вот отчество…

Потому что, если отчество у нее – Вадимовна, то что этой, из телевизора, мешает быть дочерью «цыганенка»? В конце концов он искал его самого и не поинтересовался, были ли у него дети. А ведь наверняка были – русских одиноких дипломатов не могло быть в принципе. В каком-то фильме говорилось, что их жены и дети оставались заложниками, пока отцы несли тяжкую службу за колючей проволокой.

И, если эта, с родинкой, – дочь «его» Кольцова, то тогда что? Найт взял список, полученный от Жени. Одна фамилия была вычеркнута прямой линией, три – наклонными штрихами. Оставались еще три – два Козловых и один Кольцов. Одного Козлова, того, кто не жил по своему адресу, можно было найти только с помощью Жени и его мента, значит, для Найта оставались двое. Что мешает этому последнему Кольцову оказаться отцом девушки с родинкой и вором одновременно?

Найт вдруг почувствовал невероятную усталость, несмотря на то, что едва перевалило за полдень. Может, плюнуть на все и уехать? Он опять взял трубку, набрал номер. Все то же: «Аппарат абонента выключен…»

Ни к кому он больше не поедет – это решено. Но и оттого, что он будет сидеть здесь, в номере, проблемы решаться не будут. Значит, надо найти правильное направление своих действий.

Он внутренне усмехнулся каламбуру: «Найт должен найти…» Лялька, когда они познакомились, хохотала до слез: «Бог пошутил, когда дал тебе твою фамилию… Ты же вылитый Найт, Себастьян Найт…» Так и осталось. Даже после свадьбы, когда она автоматически получила его фамилию, сама не откликалась на нее и ни разу не назвала его так, все Найт да Найт.

В городке, где они тогда жили, все скоро привыкли и тоже начали звать их этим прозвищем. Как же давно это было… Целую жизнь назад. И даже в больнице она так и числилась – госпожа Найт. Ах, если бы не этот негодяй…

Три, нет четыре дня всего не хватило, начались схватки, а он так и не свозил ее в Мюнхен на УЗИ. Сегодня это смешно слышать, но тогда это простое обследование стоило бешеных денег. И он бы, конечно, нашел их, только не хватило трех дней…

Если бы у фон Фридберга не случился инфаркт, если бы он дотянул до Дудингена или послушался заправщика в Фламатте и заехал бы в больницу, как тот предлагал, глядя на его неестественно бледную физиономию…

Сколько всяких если. Слишком много. И все равно, все бы прошло хорошо, несмотря на смерть Фридберга, если бы эта гнида не украла шахматы…

Когда Найт, узнав, что произошло, примчался в Дудинген, все уже было кончено. Тело увезли, а разбитый «Пежо» стоял на стоянке возле полицейского участка. Багаж фон Фридберга был в машине, только шахмат там не оказалось.

Плантуро рвал и метал, денег договоренных, естественно, не дал и велел найти пропавшее. А за день до этого врач настойчиво предложил свозить Лялю в Мюнхен и сделать ей УЗИ. У них все вроде бы было готово, даже имена придумали: мальчик – Иван, девочка – Соня, а вот с УЗИ тянули время, ждали денег от Плантуро.

Но в этот раз, выслушав настойчивую интонацию врача и понимая, чем это может грозить, Найт отложил супервыгодный заказ и бросился в банк. Там выяснилось, что кредит можно получить, только оформлять документы надо минимум четыре дня, а ночью у Ляльки начались схватки…

Тогда-то он и узнал, что такое плацента и положение плода. Врачи бились всю ночь, но то, что они не знали, как лежит девочка и в каком месте крепится плацента к матке, погубило и Ляльку, и дочь… Такой простой сегодня анализ…

Найт опять набрал номер. Ничего не изменилось с аппаратом абонента. Тогда он позвонил Жене:

– Вы можете сделать мне одно одолжение?

– Найт, сегодня же воскресенье, я отдыхаю и ни за какие деньги не выберусь из дома.

– А за орденом Сталина?

Гуру рассмеялся, Найт, несмотря на то, что ему было не очень весело – тоже. Историю про этот несуществующий орден рассказал ему Женя во время одной из встреч. Какой-то обезумевший от денег новый русский прочитал в газете, что во время войны хотели сделать орден Сталина, но якобы сам Иосиф Виссарионович отклонил эту идею. В заметке также утверждали, что был изготовлен единственный экземпляр, представленный на утверждение отцу народов. Куда он делся, после того как его отклонил лучший друг всех коллекционеров, никто не знал, но автор статьи утверждал, что наверняка орден сохранился, так как уничтожить изображение Сталина никому тогда в голову не пришло бы.

И безумный новый русский решил, что вот эта-то игрушка ему и нужна. Он поднял самую настоящую бурю, требуя, чтобы ему нашли орден за любые деньги. И ему нашли. Где, на какой Малой Арнаутской его изготовили, не знал никто, кроме продавца. И сколько он получил – тоже. Известно только, что продавец после этого исчез навсегда, а новый русский, наверное, до сих пор хвалится уникальным экземпляром.

– За орденом Сталина – поеду, – отозвался Гуру. – Вам именно он и нужен?

– Нет. Вы не могли бы подыскать мне серьезного человека с хорошей головой и крепкими кулаками?

– Сочетание почти невероятное, – скептически сказал Женя.

– Понимаю… Вам не предлагаю, потому что вы скорей всего откажетесь. – Найт набрал побольше воздуха в легкие: – В общем, мне нужен человек, который доведет мое дело до конца. Я хочу вернуться домой.

ГЛАВА 13

13 марта, понедельник

Гости съезжались на презентацию. Лене поставили кресло недалеко от дверей (но не на сквозняке, за этим Дорин проследил сам), чтобы она могла видеть всех входящих и приветствовать их словами, кивком или улыбкой, в зависимости от «близости ко двору».

Сначала Андреевская хотела устроить все широко, человек на сто, позвать своих клиентов, отцов города и прессу. Но, поразмыслив и посовещавшись с Андреем, решила ограничить число присутствующих. Из первоначального списка осталась только пресса (реклама за угощение), а «избранные» сменились «зваными».

Клиентов решили не приглашать вообще, чтобы у своих, антикварщиков, не возникло ни малейшего желания их переманить, а вместо отцов города был позван «некто» из муниципалитета, от которого зависело на самом деле больше, чем от любого «отца». Этот незаметный персонаж, старательно прячась от журналистов, проторчал положенные полчаса, получил в кабинете свой конверт и отбыл на очередную презентацию за очередным конвертом. Наверное, в каждом госучреждении России есть такой «некто», через которого движутся в разных направлениях финансовые потоки.

Так и получилось, что на презентации были практически только свои. Некоторые дилеры пришли с друзьями, и было довольно трудно понять, то ли они привели своих клиентов, что вряд ли, то ли знакомых подкормиться «на шару».

Лена оглядела свои новые владения. Гришка явился в компании какого-то длинного человека с неприятным лицом. Особенно раздражал ее короткий седой бобрик на макушке незнакомого гостя. Когда они пришли, она не заметила, скорее всего, пока она бегала в кабинет за лимонным маслом, впопыхах забытым на столе. Масло, если смазать им ноздри, довольно долго давало приятный цитрусовый аромат, который очень выручал ее при встречах с чужими, незнакомыми запахами.