Аборигенам легче: у них глаза во время бодрствования автоматически прикрываются костными щитками со столь часто и густо расположенными щетинками псевдо-ресниц, что даже непонятно: как им удаётся сквозь такую завесу хоть что-то разглядеть. Да и вообще – юдорцы превосходно приспособлены к местным условиям: жаре под сорок в тени, постоянному ветру, и полному отсутствию воды на поверхности. Чешуйки, как у рыб, не дают жидкости слишком интенсивно испаряться из организма, а пальцы передних лапок отлично приспособлены к самой тонкой работе.
Не иначе, как происхождение аборигены ведут от ящериц-сцинков. (Как земляне называли местных чрезвычайно шустрых мелких варанчиков с чуть заметным на общем серо-коричневом фоне тускло-бордовым ромбическим рисунком на спине – за весьма большое сходство с обитающими в пустынях родной планеты.) Или мантикор.
Последние от ящериц отличались тем, что лапок насчитывалось двенадцать, а голова напоминала птичью: на её конце имелся клюв. Помогающий разбивать вдребезги крепкие кремнистые панцири песчаных улиток. Похоже, заменявшим и мантикорам и ящеркам и пищу и воду. Откуда достают, и вообще – нуждаются ли в воде местные животные, учёные ещё точно не выяснили. Разве что, как кусты странствующего куста, впитывали конденсирующуюся на холодном теле предрассветную влагу, порами кожи…
Ну, за время вынужденного безделья на корабле, пока «усваивались» и «прививались» все те прививки, и инъекции разной медицинской хрени, что должна была предохранить людей от местных болячек, а аборигенов – от болячек землян, Ромул, разумеется, изучал. Архивные материалы. И кое-что более-менее уразумел. В частности, что «промежуточным» хищникам «пищевой цепочки» – мантикорам и сцинкам – хватает воды, что они получают из улиток.
А вот улитки, похоже, и правда – как-то научились улавливать и накоплять в организме влагу, конденсируя её прямо из воздуха. Жаль только, для человека они ни в каком – ни варёном, ни жареном – виде не съедобны. Потому что даже самый голодный и нетребовательный идиот не сможет съесть нечто, вкусом напоминающее губку, пропитанную мочой…
А вот местные разрозненные кочевые племена улиток точно не трогают. Воду добывают из глубоких колодцев в горах. А непосредственно в пустыне, покрывающей до девяноста процентов поверхности планеты – либо копая шахты до водоносного слоя в сорока метрах от поверхности, либо – из растений. Достающих корнями, как и земные пустынные растения вроде верблюжьей колючки, до грунтовых вод.
Ромула это поразило. Особенно, когда он в первый раз увидал, как коренастый, и напоминающий больше моток колючей проволоки на ножке, с растрёпанными лоскутками-листьями, куст Гиризии, двое аборигенов деловито обвернули полупрозрачным мешком из сшитых шкур мантикор. После чего осталось только герметично стянуть складки у основания шнуром из сухожилий. И через десяток минут из выходной трубочки закапала вода… (Тёплая, но – пресная, он даже попробовал её. Вода как вода – соли только маловато.) Пришлось тогда сказать вождю клана Хок, из племени Нинту, Мооганде Ни-ва:
– Уважаемый Вождь! Я поражён! Примите мои заверения в полном восхищении. Тем, как хорошо ваш народ смог приспособиться к пустыне!
На что сморщенный и слегка уже сгорбленный юдорец ответил:
– Я слышал, в вашем мире вода так же доступна, как у нас – песок. Поэтому ваши тела и мозги и устроены совсем по-другому… А живи вы здесь – и вам пришлось бы стать как мы!
Ромул мысленно содрогнулся: выглядеть, как вставшая на ноги помесь комодского варана и богомола… Бр-р-р!..
С другой стороны, старик прав: пришлось бы. Если б захотели выжить.
Но то, что выжить здесь – подлинное искусство и наука, он понял окончательно, когда ровно через сорок три минуты плёнку с куста сняли: «Погибнет!». А верно. Здесь сохранять водоносную флору в живом состоянии – жизненная необходимость.
А выменять чистую воду на тарпонов – роскошь.
Поистине, способам и приёмам выживания аборигенов можно удивляться бесконечно. Правда, вот попробовать некоторые, особо специфические, самому… Бр-р!
Ни за какие деньги он не согласится «откладывать» и закапывать на полметра под поверхность, экскременты в виде капсулы в кожистой оболочке!.. Или – спать с тарпоном в обнимку, игнорируя чёртовых, до дрожи напоминающих земных, вшей.
Не прошло и десяти минут после неспешного следования по «улице», как они добрались до «малой кольцевой». Так назвали этот широкий, и идущий по кругу вокруг центрального комплекса крупных зданий (вероятней всего – дворца правителя, и вилл приближённой знати) бульвар, ещё те, первые исследователи. На поверхность не спускавшиеся, но тщательно изучившие снимки: полученные с орбиты, а затем – и с беспилотников. Качеством и разрешением намного превосходящие те, что могла бы сделать их экспедиция с помощью устаревшего и чертовски тяжёлого оборудования Университета.
Эти снимки-картограммы единственного сохранившегося на Юдоре Города Ромул и сам изучал куда как тщательно. После чего в который раз обратился к капитану.
Ромулу невольно вспомнился последний, несколько нервный, диалог с капитаном Стэном Гаррисом:
– Послушайте, капитан, сэр! Вы же отлично понимаете сами: в Городе несколько тысячелетий никого нет! То есть, опустив челнок хотя бы рядом с окраинами, вы никому не навредите! А экспедиция сможет не заморачиваться с переходом через пустыню и наймом животных для перевозки чёртова оборудования!
– Конечно, я понимаю, доктор Болтон. – на лице капитана как всегда застыла самоуверенная невозмутимость и ощущение превосходства над суетливыми некомпетентными штатскими, не давшими себе труда изучить параграфы «Великих Бумажек», регламентирующих поведение экипажей кораблей Флота в подобных случаях:
– А ещё я понимаю, что у меня в основной и вспомогательный компьютеры встроено три чёрных ящика. И ещё один – в навигационном блоке челнока. И когда состоится очередная инспекция, «уважаемая» Комиссия, состоящая обычно из педантичных сухопутных крыс и прожжённых бюрократов, изучив полётные данные, запросто может лишить меня и мой экипаж лицензии. Ткнув мне в нос нарушением пункта Космоустава за номером восемь дробь шестьдесят четыре. О том, что к сооружениям, признанным памятниками древней архитектуры, я не должен подлетать ближе, чем на десять миль.
– Но вы же лучше меня знаете, понимаете – что это – никакой не Город!
Снимки и сканирование чётко показывают: все эти «дома» и «дворцы» – не более, чем игра природы! Продукт, так сказать, ветровой эрозии, возникший без помощи людей. Или, там, других разумных рас. Попросту – каприз ветров и песка, выточивших как бы дома в коренном подстилающем песчанике!
– Ничего этого я не знаю, док. Насколько мне известно, именно вы и ваша экспедиция и едете туда, чтобы это доказать. Окончательно и однозначно.
А вот если докажете – так уж и быть: заберу вас прямо с центральной площади.
Но! Не раньше, чем поступит официальное подтверждение от моего Руководства.
Формалист …ренов!..
Впрочем, Ромул на капитана уже не сердился. Как и на тех чиновников-перестраховщиков из Министерства, что составляли своды Правил и параграфы Уставов. Он понимал, что бюрократы не сами всё придумали, и не с потолка брали цифры – им их давали как раз специалисты: эксперты-археологи и ксеноэкологи, трясущиеся за драгоценные ксеноморфные «крупицы прошлого», словно скупец над золотой монетой.
И ненарушенной следами земного горючего, «девственной», экологией…
Да и то сказать: чёртовых остатков следов цивилизаций на кислородных планетах находилось пока катастрофически мало. Словно населявшие их расы специально, назло археологам, социологам и ксеноисторикам, старались всё соорудить и построить так, чтоб разрушилось и превратилось в оплывшие руины из отдельно торчащих обожжённых кирпичей, каменных блоков, глины и песка, как можно быстрее. Заставляя людей тщетно гадать – что это было? И для чего служило?..
Однозначно обычно удавалось ответить лишь на вопрос – «когда?» Потому что радиоуглеродный метод датировки до сих пор не подводит.
Ромул, как доктор исторических наук, профессор, «член» «почётный член», и «лауреат» всего, чего положено, разумеется, тесно соприкасался с коллегами в этой области. Но пока изучение пяти более-менее сохранившихся на трёх планетах городов, двух посёлков, и пещеры, ничем выдающимся науку не обогатило. Если не считать сотни рисунков животных и аборигенов в стиле примитивистов-абстракционистов, да десятка фигурок-идолов в виде… Хрен его знает чего.
Так что пришлось им нанимать (За немалые, кстати, деньги, и канистры с водой!) тарпонов во временном Лагере племени Ургара, расположенном в дневном переходе от Города, и управлять животными самостоятельно. Потому что ни один абориген-кочевник приближаться к Городу ближе, чем на десять миль, (Тут они словно сговорились с земными чиновниками!) категорически не соглашался: «Табу!» Впрочем, на местном диалекте это звучит куда цветистей: «Унородо!».
Хорошо, что управлять невозмутимыми, словно буддист в момент углублённого самосозерцания, животными, не сложней, чем лошадьми: тарпон повинуется всего четырём командам: «Встать! Лечь! Вперёд! Стоп!». Повороты налево-направо выполняются путём нажатия коленом на шею… А головной тарпон, тот, что без человека, периодически оглядываясь, сам подстраивается к изменениям курса колонны. Отлично, чёрт его задери.
Если б ещё можно было чуть прибавить ходу! Но – нет. Шаг животных отработан веками и поколениями, и неизменен, как неизменен проклятущий, вечно дующий, куда бы ты ни ехал, в лицо, ветер.
– Стоп! – окрик остановил и переднего тарпона, и животное, на котором он сидел.
– Приехали! – его зычный голос разнёсся беспрепятственно, и, как он знал, слышен на расстоянии до километра. Долго тренировал его! Читая лекции чёртовым студентам.
Ромул осмотрелся ещё раз, чтобы уж точно убедиться, что они в центре большой, как она обозначена на картах-фотограммах, дворцовой площади, затем повернулся назад, и проорал своим, – Разбиваем Лагерь здесь!