— Ну вот, из темного стекла. Очень удобно — можно сделать прозрачным, можно — непроглядно-тёмным.
— Да что же тут удобного? — непритворно удивился Буян. — Прозрачные какие-то. На кой?
— Гм. — Ольтея замялась. — Ну, например, если тебе хочется, чтобы повсюду в доме .было бы солнечно.
— Солнечно? Да ведь все Ведуны солнечный свет ненавидят смертельно! — вознегодовал в праведном гневе Буян.
— Кто тебе такую чушь сказал? — обиделась ламия. — Очень даже любим! И позагорать тоже. Безо всего. — Она хихикнула и показала Буяну язык.
— А чего ж тогда разбой творите? — парировал Буян.
— Ой, давай не будем об этом, — жалобно попросила ламия, уморительно наморщив лобик. — Я-то никакого разбоя не творю. И подружки мои тоже. И совершенно незачем было их так зверски, как вы… Они бы и сами не прочь. А скольких твоя Джейана живьем сожгла? Марлу, Фалейю, Типи…
— Ну, девчонки… Что про них говорить?
— Давай не будем, — легко согласилась Ольтея. — Ты про Шаорн спрашивал?
Буян слушал рассказ ламии и только и мог, что удивлённо качать головой. Ольтея повествовала о вещах, несомненно, созданных высоким волшебством, какое Джейане или Фатиме даже не снилось. Кладовые, где никогда не переводится пища, Буяна потрясли больше всего.
— Так вот чего ваша братия к нам лезет, — заметил он. — Дурью маются, от скуки башка жиром заплыла — вот и тешатся. У нас малышня тоже, слу-
чается, зверёнка какого-нибудь изловят и гоняют или там мучают, пока старшие под зад не поддадут, ^стобы ума прибавилось.
— Не знаю. Я про это не думала. — Ольтея скорчила кокетливую гримаску. — Зачем? Думать — другие есть. Им от этого удовольствие, а мне, — она вновь подмигнула Буяну, — совсем от другого.
— Кошка ты лесная, что ли, только любиться и ничего больше? — не выдержал такого бесстыдства Буян.
— Ты о чём-нибудь ещё думать можешь? — Кажется, Ольтея даже немного обиделась. — Танцевать я люблю, и гулять по ночам люблю, и петь люблю. И сама песенки немного сочиняю. И наряды придумываю — когда дома, конечно, в таких тряпочках по вашим чащобам не больно походишь. И читать люблю. Ты вот читать умеешь?
— Обижаешь, — буркнул Буян.
Читать конечно же, он умел. Как и любой дру-юй из клаяа Твердиславичей или любого другого. С этого начиналась учеба. Грамоте малышей натаскивали старшие, так что когда появлялся Учитель с книгами, читать и писать могли уже все.
— У нас книги тоже есть, — сообщила Ольтея.
— Послушай, — Буян даже остановился. — Вот ты хорошая девчонка. Я тебе прямо скажу. Слушай, если ты такая умная — так зачем мы тогда воюем-то? Ведь если я тебе про ведуньские зверства начну рассказывать — дня не хватит, ночи не хватит! Для чего?
— Для чего? — ламия подняла брови. — Не знаю, мне неинтересно. Это тебе у Думающих спросить надо будет.
— Ольтея. — Ох, как не хотелось Буяну задавать этот вопрос! Уже совсем было смирился со своей участью, а тут ну-ка, опять чего-то внутри заворо-халось. — Что… что со мной сделают?
— А уж это от тебя зависит, — сказала ламия.
— В каком смысле — от меня? Я что-то сделать должен?
— Да. Тебе скажут. Я-то сама не знаю. Но теперь ты понял — мы от вас ничем не отличаемся? Ты вон меня даже “девчонкой” назвал.
— Ты — да, не отличаешься. А Ведуны или, упаси Великий Дух, Ведуньи? Это ж страх ходячий, взглянешь и не проснешься! А свита их? Одна тварь другой уродливее и смертоносней! Да чего там — та, серая, которая Стойко со Ставичем… она тоже ничем не отличается?
— Эти, конечно, отличаются, — кивнула Ольтея, соглашаясь. — Но ведь они и говорить не умеют. Почти все. Это ж так, слуги, не более. Что такое слуга, знаешь?
Буян знал.
— Ну так вот, про них мы и говорить не станем.
— Ладно, хорошо, понятно, а всё-таки: война эта зачем? Ты на Думающих не ссылайся, ты сам! скажи, как считаешь?
— Как сама считаю? — казалось, Ольтея была удивлена. — А зачем мне самой что-то считать? Я ж тебе сказала — мне это неинтересно.
“Что-то я не то несу, — подумал Буян. — Ведуны — враги, вражины распроклятые, такими были, такими и останутся, а Ольтея… Не зря ж говорят — ламии, они совсем другие. И колдовства у них никакого особенного нет. Иначе никогда б Джейана их столько не сожгла. Может, ламия и впрямь нк -чего не знает. Не задумывалась, например, как я не задумываюсь, отчего солнце светит. Светит, и всё тут. Учитель, правда, объяснял. И, если поднапрячься, я его мудрёные объяснения, может, даже и вспомню, но вот сейчас какой мне от того знания толк?”
— Ну, ладно, ты давай тогда ещё чего-нибудь порасскажи, — попросил Буян, — про то, как вы там живете.
— Как живём? По-разному… Думающие думают, Творители творят, Строители…
— Строят, наверное, — съязвил Буян.
— Да, так и есть, — засмеялась Ольтея.
— Это мне и так понятно, а вот ты скажи — о чем думают? Что творят? Чего строят?
— Ну, о чем Думающие размышляют, это только их коллегия знает. Творители — понятно, разные существа создают, смотрят, как они у них получаются, устраивают испытания, а потом…
— …потом на нас натравливают, — мрачно закончил Буян. — Нет, как ни хороша ты, Ольтея, всё равно враг. Хоть и красивый. А впрочем, всё равно. Не хочу я больше ничего выспрашивать.
Однако вопросы так и продолжали выпархивать — один за одним. Ольтея, как могла, отвечала.
Ведуны жили большой общиной, упрятанной в глубине Лысого Леса, который они почему-то называли совсем по-иному: Эадоат, что значит — “длиннолистный-длиннотенистый”. Откуда там взялись листья и, соответственно, тень, Буян понять так и не смог. Перед глазами неотступно стояли шеренги странных, перекорёженных неведомой силой деревьев леса за Пожарным Болотом: бесконечные ряды воздетых к небу ветвей, голых — ни листьев, ни хвои, одна тёмная блестящая кора.
В Шаорне Ведуны творили чародейства, создавали все новых и новых тварей для своих свит, планировали набеги на южные поселения — все это Буян знал и так. Его занимало другое.
Другим оказались музыка, песни, танцы, состязания волшебников, праздники, карнавалы и всё прочее, очень красочно описанные ламией. Чувствовалось, что в этом она толк знала.
Буян слушал и терялся в догадках. До чего же странно это всё! И впрямь, не поймёшь, чего этим Думающим, Строящим и прочим от нас надо? И если они на самом деле повелевают такими силами — отчего ж не стёрли нас в порошок? Ольтея сослалась на Великого Духа, но у него, как известно, любимая заповедь — “На Меня надейся, а сам не плошай”.
“Может, она всё это присочинила? Специально, чтобы меня заманить? — Но, как ни странно, думать о ламии плохо ему не хотелось. — Да к чему ей врать. И заманивать тоже — я ведь уже сам заманился, мне деваться некуда, назад пути нет”.
— Знаешь, иногда я думаю, что Джейану ты боишься больше, чем нас, — вдруг задумчиво сказала Ольтея.
Буян не ответил — впрочем, ламия ответа и не ждала.
“А ведь и верно. Боюсь, и на самом деле больше! Потому как здесь пока ещё неясно, чем кончится, а Джей Неистовая точно прикончит. И я даже знаю, как. Долго ли буду умирать, и насколько это окажется больно…”
Фатима не подвела — разослала во все стороны поисковые отряды. Подняла щелкунчиков — хоть и с великими охами. В посёлке осталось не более пяти десятков человек — только самые маленькие да те, кто за ними присматривал.
Разгадка отыскалась очень скоро. Дим, Лев и Джиг вывели остальных на то место, где Старший Десяток разделился, — и почти тотчас примчались перепуганные щелкунчики.
— Там, там, там, — только и твердили они.
Бросились туда — и замерли.
Обезображенные до почти полной неузнаваемости, обглоданные, наполовину съеденные тела Ставича и Стойко. Над землёй — видела Фатима и другие, кто лучше остальных владел магией, — стояла скорбная алая аура от пролившейся тут крови.
Мало-помалу к месту трагедии подтягивались другие поисковики. Молчаливый круг расширялся.
Это было совершенно невозможно. Лучшие следопыты клана стали в тупик. Они видели отпечатки лап и когтей, они могли представить себе, как все происходило. Вот следы отчаянного удара Буяновой молнии, да и не одного. Но что же это за новый страх, устоявший перед тремя воинами Старшего Десятка, несмотря на то, что в ход пошло самое гибельное магическое оружие?
: Нельзя тут ничего трогать :, обратился к Фатиме Лев. : Твердислава дождаться нужно, и чтобы Джейана посмотрела бы тоже :.
: С ума спрыгнул :, опешила Фатима. : Что же, родовичам так и валяться?! Нет уж, похороним честь честью!:
В маленькой, обычно тихой и скромной Фатиме сейчас бушевала ярость. Как же все-таки тупы эти парни! Расследовать, доказывать, отыскивать, хладнокровно дать Стойко и Ставичу сгнить здесь только потому, что “должен посмотреть вождь!” И как же они любят — вместе с Джейаной! — объяснять всё это “необходимостью”, мол, “так нужно клану”! Ничего этого клану не нужно! Ребят похоронить по-человечески нужно, а больше ничего! Не так уж и важно, что за тварь их убила. С когтями и клыками и очень стойкая к магии. Это Фатима и так видит. И незачем время зря тратить.
Опешив от такого натиска, Лев смешался.
— Да ладно тебе, ладно, — пробормотал он, отшатываясь и от неожиданности переходя на обычную речь. — Я ж как лучше хотел.
— По-звериному ты хотел, а не “как лучше”, — всё ещё негодуя, передразнила парня Фатима. — У тебя что, лягуш холодный вместо сердца, да? Про девчонок, парней погибших подумай! Лика, Нуми-ко, Сента! Они-то почему такое должны терпеть!
“Да, вот этим Фати и отличается от Джейаны. Неистовой самое главное — чтобы клан жил. Как и мне тоже”, — пятясь от разъярённой девушки, подумал Лев.
Вышло не по его. Фатима развила бурную дея-
тельность: тела Стойко и Ставича положили на носилки и осторожно, словно тряска могла повредить мертвым, понесли к поселку. Погибших похоронят на клановом кладбище.
— А вот куда же Буян-то делся? — Фатима подошла к Диму, уже успевшему исползать на пузе всю прогалину.