ному, ему нет нужды в поте лица гнуть спину, собирая урожай толстяков, или день-деньской гнать по лесу оленя, потому что иначе в клане будут голодать детишки. Ему нет нужды ухаживать за молочным стадом, выхаживая и выпаивая телят, чтобы, не приведи Великий Дух, они пали бы по осени — иначе что будет есть клан в весеннюю бескормицу?
А Учитель всё говорил и говорил. Он объяснял, растолковывал, разъяснял. И всё становилось вдруг таким простым и понятным.
— Ведуны решили напасть всеми силами. Их чары запутывают, сводят с ума даже те создания, которые никогда не враждовали с вами. Так и с Отвечающим. Не знаю, каким именно заклинанием его опутали, но уверен — без Ведунов дело не обошлось. Укрепляйте Пэков Холм. Да, и ещё, Твердислав, я бы на твоём месте попытался бы собрать общий поход кланов на Змеиный Холм. Это было бы достойное дело.
“Не то, — вдруг подумал Твердислав. — Всё не то. Не то, что мне надо. Почему Учитель ничего не говорит о том, как победить этого злого чародея, чьи твари утащили Лиззи? Разве Учители не могут собраться с силами и покончить с ним?”
В иное время Твердислав уже повторил бы то же самое вслух. Но после битвы с летающей тварью в нём что-то изменилось. Глубоко внутри копилось смутное, пока ещё не осознанное раздражение — вот он тут учит, учит, учит, а попробовал бы сам!
Чего Учитель должен был “попробовать сам”, Твердислав, пожалуй, сейчас бы и не сказал.
— А вы, Учитель, вы бы вылечили Лиззи? — вдруг спросила тихо, как мышка, сидевшая в углу Фатима.
— Да, наверное. Болезнь у неё была сложная, но, наверное, я бы справился. Однако что толку теперь говорить об этом! Лиззи больше нет.
— И её погубитель не будет наказан? Возмездия не будет? — от волнения голос Твердислава срывался.
— Пока — нет. Пока наши силы ещё не столь велики, как хотелось бы. Но не горюй, Твердислав, настанет день — и соединённые силы Лесных кланов сотрут этого некроманта с лица земли. А ты, пребывая на службе Великого Духа, увидишь всё это своими глазами. Я обещаю.
И вновь Твердислав не поверил. Он не знал, почему. Не поверил, и всё тут. Охотничье чутьё, помогавшее загнать зверя, предупреждало и сейчас — тут что-то не так. О, это всесильное что-то! Неуловимое, неосязаемое, невыразимое словами — оно всё-таки есть и не дает покоя.
На сей раз Учитель и в самом деле задержался в клане. Скрупулезно проверил чистоту ладоней у малышни. Отчитал кое-кого за нерадивость — лето идет, а задания, данные им, Учителем, ещё куда как далеки от исполнения. Выслушал поневоле бессвязные оправдания и горячие заверения в том, что всё, с завтрашнего дня начинается новая жизнь.
Вместе с Твердиславом и Джейаной наставник обошёл все окрестности, долго стоял над ямой возле Ближнего Вала, где были зарыты останки подземного зверя, ворожил над тем, что когда-то было Отвечающим. Лицо Учителя оставалось спокойным, речь — ровной, однако Твердиславу отчего-то всё время казалось, что Наставник напряжен едва ли не до предела. Что всё его спокойствие — показное. Негромкие слова скрывают страх. Учитель, похоже, столкнулся с чем-то, что и сам объяснить не мог.
Замечал ли это сам Учитель? Что один из лучших его учеников ловит каждый его взгляд, каждое его слово — и притом отнюдь не от восторженных чувств? Наверное, нет. Наверное, он просто забыл, что его мальчики, оттачивая охотничье мастерство, могут в один прекрасный день использовать обретённые силы против него самого.
И потому Твердислав неожиданно для себя испытал немалое облегчение, когда облаченная в серый плащ фигура Наставника скрылась за поворотом.
Глава тринадцатая
Никогда раньше Учитель не приходил в клан так часто. Никогда раньше не гибло разом так много лучших воинов. На одни вопросы Наставник ответил, а другие, напротив, только пробудил. Почему, если загадочный некромант так силен и Учители не могут с ним справиться, то почему же они тогда оставляют в покое Ведунов? Почему Учитель никогда, никогда, никогда ни разу не сказал — я возглавлю ваши рати, и мы сотрём Зло с лица земли, изгоним его из наших пределов! Почему клан всегда оставался с напастью один на один? А Учитель всегда только помогал, объяснял, втолковывал, подсказывал, как и чем излечивать больных и раненых — да и то небезвозмездно? Так заповедал Великий Дух, дабы испытания вас закалили — это объяснение Твердислава уже не устраивало. Перестало устраивать после похищения Лиззи. Это было чудовищно, это было кошмарно, это было… было неправильно! Чем провинилась эта кроха? Какие-такие заповеди Великого Духа успела она нарушить?
После ухода Учителя прошёл целый день, а Твер-дислав все никак не мог найти себе места. Перед глазами неотступно стояла чёрная туша неведомой твари, вьющиеся змеи-щупальца, красные бессмысленные буркалы. Нет, он, Твердислав, не может, не имеет права оставить это! Не имеет. Учитель. Мало ли что, Учитель. Он служит Великому Духу. В высокой своей мудрости Всеотец чего-то может и не разглядеть.
Джейана, с которой он было поделился, только махнула рукой. Ты что, мол, Учитель есть Учитель, он всегда прав, он ошибаться не может, разве когда-нибудь такое было, разве кто-нибудь о таком слышал? Нет, и у Петера, и у Мануэла, и у Лайка, и у других соседних кланов… Раз Учитель сказал — про Лиззи надо забыть, значит, так тому и быть. А кто не понимает — для того всегда лишняя вязанка толстяков для переборки найдется.
Твердислав смотрел на Джейану. Она говорила правильно, она говорила слова, в которых ещё полмесяца назад не усомнился бы и сам вожак клана, но перед глазами по-прежнему стояла золотистая пыль-кровь чудовища и бессильно висящее в страшных объятиях тело Лиззи. Он не может оставить это, не может забыть. Долг крови, о котором так пренебрежительно говорила Джейана, для него не пустой звук. Он должен, должен, должен. А кому, зачем, для чего — не важно. Себе в первую очередь должен, вот и всё.
Решение вызревало быстро, слагаясь разом изо всего — в том числе и из слов Гилви, злых слов этой злой девчонки о том, кто на самом деле вождь клана Твердиславичей. Ему надо идти. По четкому, никакими дождями не смываемому следу злого, гибельного чародейства. Иначе ему не будет покоя ни здесь, ни в обиталище Великого Духа. И ничего тут уже не сделаешь. В этом — долг вожака клана. Отказаться от него — потерять себя. Именно этого от него наверняка ждут Чарус, Кукач, Дим, остатки Старшего Десятка, другие парни и мальчишки клана. Наверняка ждут и многие из девчонок и девушек — ну хотя бы Гилви. Тарни и Гарни — они поймут, подождут немного…
И он решился.
Вечером Твердислав собрал Старших. Молча выслушал их доклады. В клане всё было в порядке, впрочем, Твердислав и не сомневался. Каждый знает, что ему делать, и незачем лишний раз лезть под руку с мелочным “смотри, как надо”. Учить надлежит до, а не во время. Чего, похоже, никак не поймёт Джей. Парни стояли тесным кружком вокруг своего вожака. Дим, Джиг, Лев — неразлучная троица, Чарус, Кукач — всё, что осталось от славного и неустрашимого Старшего Десятка. Ещё дюжина юношей чуть помладше — им предстоит составить новый Десяток, когда Твердиславичей возглавит Чарус, когда следом за самим Твердисла-вом в небеса уйдёт Кукач.
— Слушайте меня, братья, — язык ворочался с трудом. Отчего так тяжко выговариваются иные слова? — Я должен вас покинуть. До срока. Клан без меня возглавит Чарус. Слушаться его, как меня. И даже лучше, — он попытался улыбнуться. — А я ухожу. Мне до Летучего Корабля совсем недолго осталось, а долг не исполнен.
— Твердь, Твердь, погоди, Твердь. — Чарус порывисто схватил друга-вождя за плечо. Он вроде бы и не удивился, точно ожидая подобных слов. — Я так понял — ты за Лиззи?
Парта напряжённо молчали. Ждали, впившись взглядами в лица Чаруса и вожака.
— За Лиззи, — Твердислав кивнул. — Не отговаривай, Чара. Все слова я и так знаю. Не отговаривай, не грагь время. Дай мне сказать.
— Да мы все вместе с тобой пойдём! — встрепенулся неугомонный Джиг. — Ты только скажи! Мы враз! Мы мигом! Нам что!
— Хватит, — остановил его Твердислав. — Никто никуда не пойдёт. Я один. Вы все клану нужны.
— Будто бы ты не нужен, вождь, — не выдержал невозмутимый Дим.
— Нужен. Верно. Но… — Твердислав замешкался, подбирая нужные слова. Все казалось таким незыблемым и логичным — и как же быстро это разваливается под укоризненными взглядами друзей!
— Но тебя, видишь ли, совесть заела, и решил ты отомстить? — с упрёком прогудел Кукач. — Не дело это, Твердь. Лиззи не воротишь. Да и как ты отыщем ту бестию, что её уволокла?
— Бестию — отыщу, — отрезал вождь. — Отыщу. Она за собой такой шлейф злобы оставила, что и малыш пройдёт, не споткнувшись.
— Хм! — Чарус непочтительно скривился. — Не гони, Твердь. Не найдёшь ты их. Никто про такой страх никогда и не слыхивал. Что, кружить станешь, слухи сэбирая? А клан — отбивайся как хочешь?
У Твердислава побелели губы.
— Если я долг не исполню и за Лиззи не отомщу — вожак из меня никакой, так и знайте. Может слаб я. Может, плох. Короче, одним словом, изберите сгбе нового предводителя. Я говорю — Чарус. Он из всех лучший. А меня простите. Пойду я. И даже силой не удержите — зачем клану вождь, сам от своего дела отрёкшийся?
Парни ошеломлённо глядели на Твердислава. А тот медленно распустил завязки Пояса, и в вечерних лучах холодно блеснуло серебро Ключ-Камня.
— Держи, Чара.
Ключ-Камень невозможно отобрать или украсть, или присвоить как-то еще. Нельзя даже снять с мертвого. Вождь или отдаст его сам, по доброй воле, как подарок, или это сделает мудрый Учитель. Раз отдав Ключ, бывший вождь уже никогда не сможет получить его обратно. Отречение от власти необратимо.
Чарус остолбенело уставился на неровный серебряный слиток размером с крупное птичье яйцо. Сколько раз он видел его в руке друга-вождя! Видел и в деле, когда жестокий бой кипел возле самых скал, и, казалось, сейчас последняя оборона будет сметена и враги затопят котловину. Знал, что настанет день — и тяжёлая серебряная вещица, символ клана Твердиславичей, на боку которой вырезано имя первого вожака, а за ним появятся имена последующих, будет принадлежать ему, Чарусу. Но чтобы это случилось бы так скоро?