Не затрещали кусты, не рухнули с корнем вывернутые деревья — безмолвно, беззвучно и оттого ещё более пугающе по обе стороны дороги появлялись уже знакомые Буяну боевые копии Творителя. Одна, две, три… пять… семь… одиннадцать! Ольтея сразу же оказалась за непроницаемым барьером из серых туш, наседавшие на неё девчонки в ужасе порскнули кто куда.
Наверное, для Середичей это было бы правильнее всего — бежать, рассеяться, скрыться, однако они предпочли умереть, сражаясь.
Откуда здесь взялись эти копии, шли ли они по следам Буяна, или тут действительно вмешался всемогущий случай — было уже всё равно.
— Назад! Все назад! — не своим голосом взвыл Буян, замахиваясь на ближайшую к нему серую тварь.
Почему, почему, почему он не заговорил раньше? Какая сила сковала ему гортань, присушила язык к нёбу? Он что, не мог крикнуть Середичам — остановитесь? Или это тоже хитрый фокус Творителя?
Копии проигнорировали как вопль Буяна, так и его самого. Просто шагнули вперёд, навстречу таким красивым и гибельным молниям и пламенным шарам, сверкнули готовые терзать и рвать когти.
Розовые силуэты внезапно вновь стали людьми.
Перекошенное страхом веснушчатое личико, две косички торчат в разные стороны, в руках — бесполезный сейчас меч, с лезвия срывается голубой извивистый огонь, оставляет большое чёрное пятно на груди у серой твари; лапа с когтями взлетает и…
Когти Буяна оказываются быстрее. Он прыгает сзади на бестию Творителя, вонзая стальные крючья ей в глазницы — во всё сразу, и со всей отпущенной ему Творителем силой сворачивает на сторону уродливую башку — столь же уродливую, как и его собственная.
Густая кровь — точь-в-точь такая же, как и у той твари, что убила Ставича и Стойко, — обильно заструилась по когтям, кистям рук-лап, достигла локтей.
Это пьянило сильней, чем самый крепкий майский чай. Казалось, силы твои беспредельны; и вот теперь, теперь ты наконец-то можешь отплатить Творителю за всё, что он с тобой сделал.
Буян уже не помнил, что именно проклинаемый им Творитель сделал его способным душить, рвать и давить “боевые копии” Ведунов, словно поганых жуков-листоедов.
О нет, они отнюдь не собирались умирать просто так, эти самые “копии”. Со всех сторон раздалось яростное шипение, стальные крючья-когти потянулись к отступнику, принятому сперва за “своего”; и, нанося удар, пронзая всей пятернёй глотку очередной твари, Буян вдруг услышал полувсхрип-полустон — последний, предсмертный:
— Мы же пришли помочь тебе…
Он играючи отшвырнул неподъёмное тело.
Только теперь Середичи, похоже, что-то сообразили. Глиппи ударила по ближайшей твари, и пока та, шатаясь, приходила в себя, стряхивая с чешуи последние капли жидкого пламени, Буян расправился с ней без помех.
Это послужило сигналом. Уцелевшие шестеро “копий” быстро и бесшумно развернулись, мгновенно исчезнув в чаще.
Кровавый туман развеивался. К Буяну возвращалось нормальное зрение, и, как только очистились взоры, он спохватился:
“А что же с Ольтеей?!”
У самых ног (а точнее, возле самых лап) лежало мертвое тело того самого бедняги, что напоролся на когти Буяна в самом начале схватки, однако о нём юноша не думал. Ольтея! Где Ольтея?
Кажется, Глиппи, самая смелая из всех, что-то у него спросила, предусмотрительно отскочив подальше.
: Я здесь :, — тихонько прозвучал знакомый голосок.
Ольтея отозвалась — однако услыхал её не только Буян.
— Ламия! — взвизгнул кто-то из девчонок Сере-дичей.
— Где, где?! — хором загалдели остальные, уже готовые броситься в погоню, настигнуть, повалить, привязать к первой попавшейся лесине и… Какой у них, у Середичей, обычай? Живьем сжигать? Или в яму закапывать?
Очевидно, девчонки во главе с Глиппи решили, что пришедшая им на помощь тварь не станет вмешиваться в их “забавы” с ламией.
Буян ринулся наперерез, и преследователи разом приостановились.
— Назад! — рявкнул было парень, однако вместо членораздельной речи из горла вырвался какой-то хриплый, бешеный рёв. Впрочем, он подействовал не хуже.
— Рассыпаться! — мгновенно оценил положение Мрожек.
Само собой, за ними Буян не погнался. Ольтею он нашел сжавшейся в комочек, притаившейся в какой-то ямке между мшистыми кочками. Щёки у неё были мокрые.
— Зачем, зачем, зачем ты напал на наших? — тотчас напустилась ламия на Буяна. — Что они тебе сделали?
— Как — что? — поразился Буян. — Такая вот… шестирукая… тварь убила Ставича и Стойко! Я отомстил.
— Да какое теперь тебе до них дело! До этих людей! Они вон сами пытались тебя убить! И убили бы, не вызови я подмогу!..
— К-как? Что?
— А вот так! — утирая слезы, зло передразнила его ламия. — Тебе было не справиться. Эта стерва сожгла бы тебя…
— Но Творитель же сказал, что…
— Людская магия жжёт тебя сильнее, чем любую иную копию, потому что ты сам веришь в это, — негромко сказала Ольтея. — Вбил себе в голову, что виноват.
— А разве нет?
— Ну, конечно же, нет, глупенький! Уж сколько раз мы об этом говорили.
И вновь мягкая ладошка, ставшая вдруг отчего-то такой приятно-прохладной, гладила обожжённую, окровавленную серую чешую.
— Не делай так больше, ладно?
— Но…
— Не думай о них. Думай о себе. И обо мне. Хорошо? Что я буду делать, если тебя убьют? “Ну вот, опять начинает плакать”.
— Ладно, — с хрипотцой протянул Буян. — Ладно. Увидим. А теперь пошли, что ли? Нам ведь ещё топать и топать.
Изо всех оставшихся сил он заставлял себя не думать об убитом им мальчишке из клана Середи-чей, мальчишке, чьего имени он так и не узнал.
Глава третья
Увы, обогнуть живоглота у Твердислава и Джейаны никак не получалось. Лес словно бы сошёл с ума. Все до единой тропки оказывались обманками. Все они, петляя, извиваясь, маня кажущимся обходом, на деле спешили, торопились, бежали прямиком к затаившейся в зелёном мареве кошмарной неуязвимой смерти. Живоглот не торопился — он мог никуда не спешить. Добыча сама покружит-покружит и, вконец заплутавшая, сбитая с толку, замороченная хитроумной звериной магией чудовища, в конце концов неизбежно достанется вечно голодной утробе.
На бесплодные блуждания ушёл целый день. — Все! Я так больше не могу! — Джейана почти рухнула на землю. Не обессилев — она могла одолеть за день куда больше и притом по самым непролазным чащобам и болотам, по пояс в воде, но до предела вымотавшись именно от бесцельности и бесплодности хождений и кружений. Тропинки обманывали в последний момент, когда путники уже начинали верить, что всё, они вырвались из западни. И вдруг за последним поворотом проступала затканная каким-то мерзостным зелёным туманом полянка, выбеленные дождями костяки на траве — и неподвижный серо-коричневый холм в самой середине прогалины.
Живоглот, терпеливо ждущий очередной жертвы.
— Надо! Вставай! — Твердислав одним рывком поднял девушку на ноги. — Ты что, забыла?! Если живоглот водит, на месте сидеть смерти подобно! Он тогда сам к тебе придет!
Еще одно злое живоглотово чудо. Сидит тварь вроде бы сиднем, ни ног у него, ни лап, ни крыльев, ползать не умеет — а вот поди же ты, стоит остановиться, неведомым образом тебя какая-то сила сама притащит на живоглотову поляну. Или сама поляна подтащится. Что именно, впрочем, неважно — исход в любом случае один.
— Придётся драться, — уронил юноша.
Драться! Легко сказать. Дома, где, как известно, и скалы помогают, знала Джейана, как сладить с эдакой дрянью. Слить воедино силы клана, ударить всей накопленной мощью, призвать дружественных духов, наконец, подтянуть катапульту! Были способы. Но здесь, сейчас, в одиночку, много ли она сможет сделать? Живрглоты устойчивы к огню. Оба раза, когда эта мерзость появлялась вблизи владений клана, главная Ворожея Твердиславичей использовала совокупную силу родовичей для того, чтобы призвать элементалов Земли — созданий, в чем-то родственных земляным червям-философам, только куда могущественнее. Всей силы клана едва хватило, чтобы зачаровать двух таких существ; с живоглотом они расправились в момент, но у Джей-аны появились после этого первые седые волоски — если бы она потеряла контроль над ею же вызванными элементалами до того, как те исполнят порученное, вся их ярость обратилась бы на саму дерзкую заклинательницу.
А здесь? Чем достать мрачного гада здесь, когда
При тебе — только твоя магия, та магия, что от рож-Йения у тебя в крови, чем достать? лх Перед мысленным взором Джейаны, конечно Же, тотчас вспыхнули формулы-образы так и не освоенных ею и не защищённых перед Учителем заклинаний. Да, такие заклятия справились бы не то что с одним — с десятком живоглотов! Да и та болотная тварь едва ли устояла. Может, попробовать? Хотя бы тот вывод… Заклятие Режущей Нити. Прошлый раз Джейане не удалось — может, сейчас?..
— Рехнулась! — зарычал Твердислав. — Тут нужно просидеть несколько часов, пока все докажешь и обоснуешь! Да и кто вывод твой примет?
— Но Учитель ведь говорил, в особых случаях заклятие может быть даровано и без него. Великий Дух сам разберется.
— А у кого-нибудь так получалось? У Гилви вышло, а у Олеси нет! И Олеське — забыла? — пришлось-таки Учителя ждать! Нет, рисковать нельзя, живоглот нас точно затянет.
— Ну, а ты-то что предложишь? — обиделась Джейана. — Что-то ты, дружок, раскомандовался, а это всё ж непорядок.
— Я же сказал — идти к этой твари самим.
— Тебе что, жить надоело?!
— Потом язвить будешь! Он-то ведь только этого и ждёт — чтобы мы бы сами пришли, так? Одуревшие, с толку сбитые. Привык, что жертва сперва до посинения будет пытаться удрать! А мы к нему — сами! И — в поддых его, гада ведунского!
— А у него поддых-то есть?
— Неважно! Буркалы-то у него точно имеются. Вот по ним и вмажем. Заметано?
Иногда в Твердиславе вспыхивал какой-то мрачный и страшный внутренний огонь. Он готов был с голыми руками броситься на любого противника, не думая о том, кто сильнее и чем всё это может кончиться. Конечно, глаза у каждой твари — слабое место, но беда-то вся в том, что и сама тварь об