Здесь с полуночной стороны на юг тянулись длинные языки истощённого редколесья, словно чья-то гигантская пасть высосала из деревьев и земли все без исключения живительные соки. Хилые ели изо всех невеликих силенок тянулись вверх; голые стволы сиротливо торчали из серой земли, и лишь возле самой вершины зеленели хвоей несколько одиноких веток. Ни ягодников, ни орешников не попадалось; куда-то исчезла вся живность, коей кишели леса на юге. По правую руку на самом горизонте виднелись Ледяные Горы — проклятое всеми место, где не могут жить даже Ведуны.
Путь то и дело пересекали текущие на юг речки, ручейки и речушки, что брали начало на длинном, протянувшемся с востока на запад водоразделе — цепи оголённых каменистых холмов, за которыми на сотни поприщ — до самых Ледяных Гор — лежали бездонные болота.
Унылый, скорбный, мрачный край. По сравнению с ним Змеиный Холм и Лысый Лес казались весёлыми и полными жизни. Останься Буян самим собой — ему едва ли удалось бы здесь выжить. Ни ягод, ни грибов, ни орехов, ни съедобных кореньев, ни дичи, ни даже мхов, которые (если уж совсем Припрёт) можно выварить и съесть. Творитель предусмотрительно сделал его способным питаться даже корой; сейчас это очень пригодилось. Точно заправский кособрюх, Буян обдирал стволы своими когтями; только этим и спасался. Что помогало держаться на ногах Ольтее, понять он не мог. Казалось, ламия питается уже просто воздухом.
“Ну, допустим, добреду я до эльфов, — думал Буян, механически переставляя ноги и стараясь не отстать от спешившей впереди Ольтеи. — Ну, может, они и сподобятся сделать меня снова таким, как был. А что потом-то? Куда я денусь? Кланы чужаков не принимают. В каждом видят ведуньего до-глядчика”. Оно и понятно — каких только тварей эти злодеи не способны сотворить… Хотя людей-обманок на памяти Буяна ещё не было. Но ведь с !$тим Ведунами так — сегодня нет, а завтра, гля-Дишь, новый страх появится.
“Кровь за тобой, Буян. Сгавич, Стойко…
Но их-то хоть ведунья тварь убила, не ты. А того мальчишку? Из Середичей который? За него как ты перед Великим Духом оправдаешься? Это ты сейчас, Дромок сказал, не под властью Великого, а что будет, если вновь самим собой станешь? Придёт твой час, поставит тебя Он перед этим мальчишкой. Ох, лихо тогда тебе придётся, ой, как лихо! И не уйдешь от этого. Даже если, человеком сделавшись, сам вниз головой со скалы бросишься, — все дороги ведут в чертог Великого Духа. Ни обходных путей, ни обратных. Деваться некуда. Жить незачем. Умереть — не могу. Разве что дать себя в бою убить? Не могу, трушу. А начну защищаться — ещё других убью. Силы великие, ну да что же мне делать-то?!”
И Ольтея тут не поможет. Она-то Великого Духа не страшится — тот, в неизмеримой своей милости, сам отказался от власти над этими созданиями. Не стал поражать их громами и молниями, не стёр с лица земли одним мановением карающей длани, оставил. Испытывая нашу стойкость, нашу Веру в Него. Вот и думай, Буян, переставляй уродливые свои лапы, бреди по холмам и распадкам, перебирайся через речки — потому что если остановишься, то станет совсем плохо.
Вот оно, воздание. Вот оно, возмездие. За то, что уступил, поддался ведуньей сладкой лести. За то, что выжить захотел наперекор всему. Надо, надо было умереть тогда, вместе с друзьями. Ставич ведь так до конца и не поверил, что он, Буян, сбежит. А может, как раз и поверил. И проклял в последние минуты. Предсмертные проклятия всегда сбываются — так сама Джейана говорила.
И тем не менее они шли вперед, оставляя за спиной поприще за поприщем. Любовью они заниматься, конечно, перестали, хотя Ольтея и намекала пару раз, что, мол, было б очень кстати. Но Буяна от одной этой мысли чуть не выворачивало наизнанку от отвращения. Чистенькая, симпатичная, хорошенькая Ольтея с бархатистой тёплой нежной кожей — и он, урод, чудовище, мерзопакостный монстр! Нет, нет, нет!
Казалось, ламия его понимает.
Когда миновал восьмой день пути, Ольтея решительно уклонилась к югу. Они покидали безжизненные леса; чтобы попасть к эльфам, надо было идти на полдень. Где-то там, по левую руку, остался торговый путь, Большое Ярмарочное поле, владения ближних и дальних кланов, тропы Ведунов.
— Шехарский лес обойдём с юга, — говорила Ольтея, когда они расположились на ночлег. — В чащи не полезем. Я тех мест не знаю, да и твари там водятся всякие, дикие. Так что даже тебе нынешнему с ними не справиться.
— А что, есть такие твари, что тебе станут вредить? — равнодушно отозвался Буян, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Конечно, есть! — удивилась Ольтея. — Да мы ж с тобой про это говорили. Слушай, Буян! Ну что ты такой? Смотришь сквозь меня, словно и не видишь. Только про себя и думаешь, а что со мной, тебе плевать! — обиделась ламия. — Я уж молчала… а сейчас вижу — всё равно тебе, разорвут меня на части или живьём сожгут. — Она всхлипнула.
Буян опустил голову.
— Да нет… нет… — попытался возразить он. — Просто я тут думал…
— Вот именно! — вспыхнула Ольтея. — Всё про себя думал, про свою беду! Горе своё пестовал да лелеял! Про меня совсем уже забыл! Брезгуешь, точно я замарашка какая! Оставить бы тебя здесь, по-иному бы запел!
— Ну и оставляй, — вдруг вырвалось у Буяна. На какой-то миг ему и впрямь стало всё равно, что будет дальше. Жрать можно кору, в крыше над головой он не нуждался, в одежде тоже — её роль с успехом выполняли чешуйчатые складки брони, необычайно удобно скроенной Дромоком. Не так уж важно, сколько времени продлится его странствие до эльфийских тайных твердынь. Сколько бы ни продлилось, когда-нибудь он их достигнет.
Он смотрел на Ольтею. Да, пусть она уходит. Одному ему будет даже легче.
— Понятно. — У Ольтеи ни с того ни с сего побелели губы. — Хорошо, смотри сам. Она поднялась. Буян молчал.
— Иди на юго-запад, — жёстким, каким-то не своим голосом проговорила ламия. — Никуда особо не сворачивай. И пусть твой Великий Дух, от которого ты отступился, защитит тебя. А если он не сможет, — голос её дрогнул, — тогда это сделаю я. .Потому что я была с тобой по своему хотению, а не по приказу.
Сказала — и, сделав несколько шагов, пропала в зарослях.
Твердислава со всех сторон окутывал мрак. Не лёгкая, пронзённая призрачным светом темнота летней ночи — нет, это был капитальный, основательный мрак, с гордостью и достоинством нёсший это имя Ноги юноши стояли на чём-то твердом и ровном; воздух казался затхлым, пахло пылью, словно на чердаке.
Полёт сквозь пустоту был кратким — однако в животе до сих пор противно ныло. Уж больно это неприятно — проваливаться в пропасть. Твердислав ждал удара, но вместо этого его плавно опустило на пол — или что это тут внизу?
— Цел? — раздался голос Ивана. — Сейчас я свет включу, погоди немного.
“Включу?”
Несколько мгновений спустя и впрямь появился свет. Неяркий, какой-то зеленоватый, он исходил от разбросанных тут и там здоровенных улиток; улитки весьма удобно устроились на неровных земляных стенах, с видимым аппетитом поедая сиреневый мох, густо покрывавший стены и потолок.
Так и не очнувшаяся Джейана, Твердислав и Иван оказались в низком и узком земляном тоннеле. Сразу за спиной юноши ход оканчивался глухим тупиком без всяких признаков ведущего наверх ответвления.
“Вот это магия, так магия, — с невольным уважением подумал Твердислав. — Это ж надо — пласты земные так раздвинуть! В момент!”
— Идём, — Иван вновь поднял на плечо Джей-ану. — Хоть это место довольно-таки надежно, всё же расслабляться нельзя.
— Куда мы попали? — только и мог спросить Твердислав.
— Гм.. ну… под землю, в общем, — туманно пояснил Иван. Похоже, он тоже начал уставать — дыхание сделалось частым и хриплым. — Погоди, давай пока без вопросов, ладно? А то, знаешь ли, не ровен час… тут тоже всякое случается. Нам пришлось нырнуть раньше, чем я рассчитывал. Здесь участок ещё не расчищен.
Голос Ивана упал до неразборчивого бормотания. Великан шагал ровно, несмотря на усталость, широкую спину обтягивал измазанный землей серый плащ.
— Ты, парень, по сторонам-то того, поглядывай. И меч свой достань. А то, знаешь, навалятся — охнуть не успеешь, не то что маму позвать.
— Маму позвать? — удивился Твердислав.
Никакой мамы у него, сына Великого Духа, быть, разумеется, не могло. Мамы были у совсем крохотных малышей, рожденных уже здесь, в клане. А его, Твердислава, как и многих-многих других, вызвал к жизни самолично Великий Дух — и наградил девушек способностью творить новых потомков Великого Духа, особо заповедав, что рождённые смертными — такие же дети Его, как и все остальные, и нет меж ними никакой разницы. Странно, что этот Иван не знает вещей, накрепко затверженных даже семилетними малышами.
— Извини, — вдруг смешался Иван, останавливаясь и переводя дух. — Извини, забылся.
— Вы… ты о чём? — удивился Твердислав. Иван вдруг дико покосился на своего спутника.
— Ладно, потом. А сейчас держись крепче за меч, парень!
Он умел говорить убедительно, этот великан со странным именем Иван. Клинок словно сам собой впрыгнул в руку Твердислава — за миг до того, как стены тоннеля стали рушиться и спереди, и сзади. В зелёном свете тускло замерцали странным металлическим отливом длинные змеиные тела — каждое толщиной с доброе бревно. Замелькали вздёрнутые клешни; в них твари тащили какие-то разноцветные веревки, даже можно сказать — мотки веревок, и ещё какие-то непонятные коробки, какие — Твердислав разглядеть не успел.
Тварей было, наверное, с десяток. К удивлению юноши, они не стали нападать первыми, как поступило бы любое создание Ведунов, лишь зашипели, подняв клешни и уставившись на людей здоровенными выпуклыми глазищами.
— Чего замер?! — взревел Иван.
Джейана уже полулежала на земле, прислонённая спиной к стене. В руках гиганта мелькнул топор с мощным полукруглым лезвием — верно, его-то Иван и-носил за поясом, как-то ухитрившись пристроить на манер меча. Первый же взмах снёс обе клешни ближайшему созданию; потекла тёмная кровь. Твердислав тоже рубанул наотмашь — и подивился, с каким трудом лезвие рассекает такую мягкую на вид шкуру чудовища.