— Ваше превосходительство, вы сами не раз говорили, что Дромок отличается немалыми способностями.
— Но то, что он сделал сейчас, выходит за все рамки! Это просто немыслимо! Тут надо тщательно разобраться. Отправьте нарочного к Эллему. Пусть выяснит все досконально. И — к Дромоку. Всё ясно?
— Так точно, ваше превосходительство.
Джейана проверила трижды — нет, эльфы за ними не гнались. Это племя никогда не враждовало с кланами, напротив, помогало. Однако где же вечно скрывавшая Звёздный Народ завеса тайны? Заколдованная эльфийская роща, куда путь открывается лишь избранным, сама подвернулась странникам. Никаких магических барьеров, никаких преград. Да ещё и сама роща прямо-таки источала чародейство.
— Может, всё это обман? И никакие это не эльфы, а злобный морок? — предположила Джейана. Расставаться с красивыми сказками нелегко даже лучшим из ворожей.
— Морок, не морок, а смотри, что с Бу сделалось, — мрачно заметил Твердислав.
Спутника их, казалось, снедает вечный страх. Он тащился следом, низко опустив голову, и порой даже натыкался на деревья. От каждого оклика Бу вздрагивал, словно ему копьё вгоняли в хребет. Глаза его постоянно слезились, руки-лапы тряслись, он перестал отвечать даже “нет” и “да”. Ничего добиться от него так и не смогли. Грозить такому силачу мечом более чем глупо, магия перед ним пасует — от него можно узнать только то, что он сам захочет сказать.
Но, так или иначе, надо было идти дальше. Задержались — пока Твердислав мастерил луки и стрелы. Пищу здесь можно было добыть только охотой.
Обход холмистой гряды занял целых четыре дня. Опасаясь засад и подвохов, Твердислав держался подальше от её склонов.
Но вот наконец перед глазами снова морская гладь, под ногами — сыпучий песок, и трое путников вновь бредут на юг, вдоль края соснового бора, что подступал здесь почти к самой воде.
Бу лучше не становилось. Казалось, он потерял t всякий интерес к жизни. Шел куда прикажут, но, что хуже, полностью утратил бдительность. Теперь по ночам он погружался в какие-то свои грёзы, и никакие слова на него не действовали.
— Хотел бы я знать, что ему наговорили эти лесные выскочки! — бурчал Твердислав, но сделать всё равно ничего не мог.
После трёх дней пути они заметили впереди сторожевые вышки приморского града.
Всё время, пока длились описываемые события, Чарус тоже тащился на запад. Трудно сказать, что влекло его туда. Наверное, тяжко было видеть каменные лица клановичей Лайка-и-Ли, его соседей, — все эти кланы Чарус знал, имел там приятелей, которые теперь первыми орали ему “убирайся прочь!” и вскидывали самострелы.
Жизнь Чаруса теперь не охраняли никакой закон, обычай или уложение. Попадёт случайная стрела, сдавит ногу охотничья ловушка — значит, так судил Великий Дух. Значит, такова кара попытавшемуся раздуть пожар погибельной междуусобной распри.
Ни огня, ни угла, ни подмоги. Ни инструментов, ни оружия, ни припасов. С судилища Чарус вышел хорошо что не нагой. Всё пришлось делать самому — мысль о том, чтобы украсть, даже не пришла ему в голову.
Однако если птицу ещё можно сбить тупой стрелой из кое-как выломанного лука, где тетива — из надерганных нитей рубахи, то с серьёзным врагом так не совладаешь. Чарус лишился всей магии, даже самой простой и безобидной, доступной даже шестилеткам; разводить огонь приходилось трением, потом кое-как, намучившись сверх всякой меры, парень нарыл глины, слепив кособокий горшок для углей. Всё, как у самых первых людей, только-только сотворенных Великим Духом.
Нудная, тягостная, беспросветная жизнь. То, с чем раныйе^цравлялся играючи, теперь отнимало часы. На одном месте Чарус не задерживался — здесь, на юге, охотничьи угодья различных кланов вплотную примыкали друг к другу, и ни один из них не желал в^идеть проклятого чужака на своих землях. Кроме того, приближалась осень, а с ней — холода и ненастье. Добывать дичь станет ещё труднее, кончатся грибы, и тогда уже не согреешься ночью у костерка. Наверное, самым простым и лёгким исходом было бы просто лечь и тихо помереть от голода и жажды (эта смерть, слышал Чарус, как будто бы не из очень мучительных), но именно когда жизнь повисла на волоске, вдруг отчаянно захотелось остаться в живых И — посчитаться кое с кем. Начиная от проклятой Фатимы и кончая — страшно вымолвить! — Учителем. Наставник, на которого все молились, живое воплощение Великого Духа на земле — так поступил с ним! Обрек на нескончаемые скитания, когда убита всякая надежда, что порой бывает горше смерти.
Мысли Чаруса что ни день становились всё кровожаднее и страшнее. В памяти неожиданно оживали самые жуткие из рассказов Учителя — о том, как жгли, вешали, рубили головы, четвертовали, сажали на колы, закапывали живьём в землю, бросали на съедение диким зверям. В этих мечтах несчастный изгнанник находил краткое успокоение. Он отлично понимал, что ему никогда не совладать с Учителем, скорее всего он, Чарус, уже никогда не увидит Наставника, однако это лишь распаляло воображение Начавшись с не слишком сильной обиды и даже прилтния известной обоснованности приговора, неприязнь переросла в ненависть, сделавшую Чаруса опаснее самых страшных хищников из Ведуньих стай.
Это произошло незаметно, но довольно быстро. На сородичей Чарус не имел зла , но вот на Учителей — ого-го. Сперва он хотел посчитаться только с одним из них, Наставником клана Тверди ел авичей; однако потом появилась очень здравая мысль: а остальные чем лучше? Такие же гниды и обманщики. Нет, нет, всё их змеиное племя надо извести, а кланы и без них смогут жить не хуже.
Вопрос только в том, как именно осуществить этот выдающийся во всех отношениях План.
Как ни странно, ненависть к изгнавшим его Учителям не породила приязни к племени Ведунов. Дни сменялись днями. Чарус шёл на закат. Он не знал этого, однако лишь ненамного отстал от Твер-дислава и Джейаны. В свой черед море открылось и ему.
Поколебавшись некоторое время, он подобрал плоский камешек с белым пятном на одной из сторон. Подбросил в воздух. Белое пятно оказалось сверху, и Чарус повернул вдоль берега на север.
— Вот они, поморяне! — торжествовала Джей-ана, не забывая показать Твердиславу язык. — Здесь всё и найдем.
— Ага, гак они тебе Корабль и подарят, — возражал практичный Твердислав.
— Может, и не подарят. Может, взаймы дадут. Или просто до острова довезут.
— Что они на нем забыли, на этом острове?! — не выдержал парень. — Страх на страхе? Или им того летучего зверя покормить требуется? Да не пойдут они! И я бы на их месте не пошел, — слукавил он. — Отдариться нам нечем. Так что будем делать? Я бы предложил — вязать плот да и трогаться помаленьку. След-то совсем рядом.
Джейана неприязненно покосилась на ровное, сверкающее море. Казалось, встань сейчас на него, чародейством придай поверхности упругость — и ступай, куда тебе нужно. Дорога прямая и гладкая, лучше не придумаешь. Да, по такой погоде может показаться, что свяжи плот — и без труда достигнешь хоть дальнего Заморья!
Она уже готовила едкий ответ, когда Бу внезап-
но и резко повернулся — в полусотне шагов из-за сосен на прибрежный песок вышла высокая фигура.
— Иван! — невольно ахнул Твердислав.
И точно — великан спешил к ним навстречу, нелепо размахивая руками, точно пытаясь удержать равновесие. До него оставалось ещё добрая сотня шагов, а Джейана уже вся подобралась, точно дикая лесная кошка, готовящаяся к прыжку.
Вместе с Иваном шла чужая магия. Очень сильная и очень злая. Джейана чувствовала её, подобно тому, как обычный человек ощущает запахи цветов и трав — и бесполезно объяснять, что за аромат разлит в воздухе тому, у кого от простуды намертво заложен нос. Так же и с волшебством. Твердислав при случае мог сплести очень сильное заклятие, однако особой чувствительностью к чужим чарам он никогда не отличался.
На миг Джейане показалось, что по берегу к ним спешит не Иван, а какой-то жуткий подменыш, обманный морок, чародейная тварь, созданная им на погибель. Главная Ворожея Твердиславичей никогда не встречалась ни с чем подобным, и не было времени осторожными касаниями заклятий проверить, что же на самом деле оказалось сейчас перед ними.
— Стой! — срывая голос, взвизгнула Джейана. Да, да, именно так, позорно взвизгнула, точно девчонка, впервые в жизни увидавшая болотного листоеда — тварь жуткую обликом, но притом совершенно безобидную.
Твердислав, не задавая вопросов, сцепил руки перед грудью и зажмурился, гртовя какое-то своё чародейство, чародейство юношей. Джейану он понял не то что с полуслова, а, наверное, с полувзгляда, уловив её страх и неуверенность.
Иван покорно остановился.
— И ни шагу вперёд! — как можно более грозным голосом провозгласила Джейана. Правда, при
этом она была совершенно уверена, что стоит этому Ивану пустить в ход свою истинную магию… Однако великан вёл себя вполне смирно.
— Нам надо поговорить, — он не пользовался мыслеречью, как и в прошлый раз.
— Говори оттуда! — распорядилась Джейана. Великан пожал плечами — нарочито, напоказ, так, чтобы заметили и разглядели.
— Славно ж вы меня встречаете, друзья.
— Кто сидит у тебя на сердце? — перебила Джейана.
— Что-что? — деланно удивился было гигант, однако же упорствовать не стал. Плечи его внезапно опустились. — Ты почувствовала… Скажи мне, что?! — Тон его внезапно стал чуть ли не просительным.
“Кто сидит у тебя на сердце” означало, что человек несёт с собой какую-то магическую угрозу для остальных, угрозу, о которой он сам порой и не подозревает, если, конечно, наложившие заклятие достаточно искусны. О таком рассказывал Джейане Учитель, рассказывал длинную и грустную повесть, как однажды — в другом, совсем-совсем другом мире — злобная нечисть вот так заколдовала одного хорошего человека, а с ним ещё двенадцать его братьев с сестрами, так что могучие чародеи того мира очень испугались того, кто сидел у этих тринадцати на сердцах, и разослали их