– Почему горевать?! Мы тебя одну не оставим. Правда, Валь? – наконец-то открыла рот Амира.
«Глупые, решают за меня! Я не знаю, что завтра будет, а они Новый год планируют, до которого ещё далеко!» То, что ей придётся праздновать с Сашей, она не сомневалась. Это и радовало, и огорчало. Радовало, потому что неизвестно, какой бы он преподнёс сюрприз, останься Володя на Новый год дома, а вот что огорчало – она не понимала или не хотела понимать. Пришло осознание невозможности спрогнозировать поведение Александра и его настрой. Сашу кидало из стороны в сторону, точно маятник, и ничто не способно было остановить это движение. Неужели трагедия, случившаяся с братом, так повлияла на него? Была бы она вхожа в его семью, наверное, узнала бы немало. Слишком многое скрывалось за его привлекательной внешностью, он всё ещё оставался загадкой со своими нелепыми выходками и всплесками агрессии.
На улицу высыпали все. Пушистый снег тихо падал с небес, свет от фонарей искрился на белом нетронутом следами покрывале.
– Какая благодать, ребята! – воскликнул Сергей Владиславович и взял под руку слегка пошатывающегося зятя.
– Ты уж не пей, Володь, за рулём. Гиблое дело!
– Да что вы! Это я от радости встречи. Редко дома бываю… Боюсь, не заскучала бы наша Мариша.
– Моя всю жизнь меня ждёт, и ничего! Внуков нам подарите, и всё тогда отлично станет. Не придётся Маринке скучать.
– О чём это вы шепчетесь? Опять про детей!
– Подслушиваешь? – заулыбался Володя.
– Валя уже машину прогрел, поехали!
Марина чмокнула отца, потом – мать и потянула Володю за рукав.
– Стёкла в машине запотели! Менты точно остановят!
Валя с серьёзным видом сидел, вцепившись в баранку, волновался: права имел, а водить толком не приходилось.
– Не дрейфь! Ты же ничего не пил, а мы пассажиры, нам положено! Потихонечку, помаленечку, авось как-нибудь доедем.
Володя то и дело оборачивался и пытался рукой дотянутся до Марины. Сейчас она его любила, такого неуёмного и очень трогательного. Чуть не доезжая дома, Валя уступил место Володе и поймал такси.
– Давай не пропадай! Поговорить с тобой хочу, – тихо сказала Амира и неторопливо вышла из машины, не спуская взгляда с Марины, та лишь недовольно хмыкнула в ответ, предчувствуя, что при встрече начнутся расспросы.
«Неужели я так изменилась?!» – подумала Марина и в знак нежелания копаться в этом непроизвольно мотнула головой.
Не успев переступить порог квартиры, Володя начал раздеваться в прихожей, кидая одежду на пол и путаясь в брючинах. Упал навзничь на тахту и вырубился. Слышалось его тихое похрапывание, иногда он что-то бурчал во сне и смешно вытягивал губы. Раздался резкий телефонный звонок, и Марина от страха чуть не подскочила на месте. Это был всего лишь отец. Узнать, как они добрались до дома.
– Всё хорошо, пап! Володя уже спит. Спасибо. Завтра созвонимся.
Страх стал преследовать её, порой полностью завладевал и не хотел отпускать, давая лишь отрезки времени на беззаботное состояние. Страх жил отдельно, сам по себе, то наблюдал за ней, то врывался с ошеломительной скоростью. Тягостное чувство парализовывало. «Надо противостоять ему», – твердила Марина. Только как, если она не властна над ним?
Удивительно, но до отъезда Володи Саша ни разу больше не потребовал всё бросить и приехать. Он точно притаился, и это ещё больше беспокоило. Забегать к Ленке и звонить ему стало обычным делом. Лена молча наблюдала за их разговорами, качала головой и больше не лезла со своими советами. Разговоры были короткими, формальными, точно оба лишь выполняли какую-то обязанность сохранять связь. Иногда казалось, что он готовит ей сюрприз, и далеко не самый приятный. Ничего не произошло, Саша появился лишь тогда, когда она сообщила, что Володя уехал. Он был по-особому тихий, задумчивый и с кислым выражением лица.
На первом курсе института Марина встречалась с парнем по имени Эдик, Эдуард Фишкин. Сейчас Саша в полной мере напоминал его, постоянно страдающего и всем недовольного. Выдерживать его меланхолию Марине удавалось с трудом, хотя в целом он был очень даже ничего и из состоятельной еврейской семьи. Как-то летом она ездила к нему на дачу. Маленькая женщина на слишком худых ногах, совершенно не идущих достаточно упитанному верху, была точной копией сына, или, вернее, он был точной копией своей матери. Не внешне, а по поведению и выражению лица. У неё загорались глаза, лишь когда она кидала обожающий взгляд на своего любимого Эдика. Больше всего поразило Марину то, что она за обедом без слов взяла нож с вилкой и начала разрезать ему шницель на мелкие кусочки. При этом Эдик ни разу не остановил её и не сказал, что сделает это сам. Отец же Эдуарда, рано поседевший мужчина, представлял собой полную их противоположность, шутил и сам же смеялся над своими шутками. Тогда Марину удивило, как такие разные люди уживаются столько лет вместе и почему сын не похож на жизнерадостного отца, а полностью соответствует своей мамаше, по всему женщине занудной и крайне неинтересной. В ней не было искрящейся жизни, и казалось, что весь мир сосредоточен только вокруг её Эдика.
Видно, Марина не понравилась матери, хотя вряд ли бы ей кто-то понравился, и она всей силой материнской любви убедила его порвать с девушкой, которая пришлась не ко двору. Объяснений не состоялось, он просто перестал звонить и давать о себе знать. Марина ничуть не переживала, у неё на примете уже было два подходящих кандидата, да и при Эдике она вовсе ни в чём себе не отказывала. Потом долго смеялась: как могла связаться с таким типом, ведь, кроме его роскошной дачи и квартиры, ничего в нём не было примечательного.
– Что-то случилось?
– Устал. На дежурстве ночь выдалась неспокойная, почти не спал.
«Сидел бы тогда дома! Что припёрся?!» – подумала Марина и пошла на кухню мыть посуду, которой опять накопилась целая раковина.
– Ты не рада моему приходу?
Он подошёл неслышно, точно крался, как хищный зверь за своей добычей.
– По-моему, это ты не слишком рад! – огрызнулась Марина и продолжила драить сковородку.
– Я смотрю, ты не терялась, пока меня не было!
Саша явно провоцировал её на ссору, но Марина стойко держалась. Он резко развернул её к себе, сковородка выпала из рук, и Марина вздрогнула от резкого звука металла. В его глазах вспыхнула ярость, он был похож на вулкан, который готов вот-вот взорваться. «Ему необходимо вылить свою злость, и выбрал он опять именно меня!»
– Прошу тебя, Саш. Всё же хорошо.
Марина прижалась к нему и начала нежно гладить по волосам. Дрожь в его теле затихала, он начал ровно дышать, в глазах промелькнуло раскаяние.
– Мне невыносимо жить, зная, что ты принадлежишь другому. С этим надо что-то делать! Неужели не понимаешь?! Ты и всё, что с тобой связано, точно спусковой крючок, провоцирует воспоминания и напоминает, что произошло со мной в детстве. Я словно возвращаюсь в то состояние. Это вызывает крайнее раздражение, и мне хочется причинить тебе боль, соразмерную той, что испытал я. Чем дороже мне человек, тем больше я раню его. Так же было и с моей девушкой, которую я, кажется, любил. И с близкими друзьями…
Марина оторопела и долго не находила слов.
– А с родителями как? Ты ведь их тоже любишь…
– Я виноват перед ними. Эту вину ничем никогда не искупить. Они не должны знать, что творится со мной, особенно мама. Она очень ранимая. Так и не оправилась после смерти брата. До сих пор постоянно ходит на его могилу, разговаривает с ним, поздравляет с днём рождения, с Новым годом… Я практически там не бывал, может, два раза от силы, и то с трудом. Лежал потом, не вставая с кровати, по двое суток. Не спал, не ел. На его похороны меня тогда не взяли. Я толком и не осознавал, куда они поехали все в чёрном. За мной оставили присматривать соседку. В полном забытьи не понимал, почему каждый день плачет мама и куда пропал брат. Долго хранил молчание, пока не пришёл в себя. До сих пор помню его в последний день жизни, здорового и невредимого. Он никогда мне не снится, но постоянно присутствует наяву. Мне трудно, мне чертовски трудно, Марина!
– Саша, дорогой, милый, родной! Прошло столько лет! Ты не можешь всю жизнь тащить за собой груз вины! Тебе необходимо обратиться к психиатру.
– Это невозможно! Как ты представляешь себе врача-педиатра, который обращается со своими проблемами к психиатру? Меня тут же поставят на учёт, а перед этим вывернут наизнанку! Я доставал в больнице лекарства, они притупляли моё состояние, но лишь на время, потом всё возвращалось!
Саша не сдерживал слёз, рыдая у неё на плече, крепко обхватив руками.
– Всё дело в том, что мы не вместе! Я так долго не выдержу! Слышишь?! Ты должна! Нет, ты обязана развестись! Невозможно каждый раз расставаться! Скажи, что ты так и сделаешь! Скажи прямо сейчас!
– Тихо, тихо… Успокойся… – шептала Марина. – Мы что-нибудь обязательно придумаем…
Нечто странное теснилось в груди и стонало. «Душа… – грустно подумала Марина и до конца осознала плачевность своего положения. – Вляпаться в такую историю! Разводиться! А если я не хочу этого?» Её разрывали чувства: с одной стороны, жалость и нежность к Саше, с другой – раздражение и полное нежелание терпеть над собой подобное насилие.
– У тебя есть сигареты? Страшно захотелось курить.
– Подожди, посмотрю, вроде где-то завалялись. – Марина открывала один ящик за другим и безрезультатно рылась в них. – Были же! Попробую позвонить Ленке. В универсам мы вряд ли успеем. Вот-вот закроют.
Дома Лены не оказалось. Оставался один вариант – выйти на улицу и пострелять у прохожих.
– Ты так делала?
– Сто раз по молодости. Даже от папирос не отказывалась. Корчила из себя взрослую, хотя не могу сказать, что курить – моё. Так… балуюсь иногда.
– Я тоже не знатный курильщик, но порой разрывает от желания. Тогда вперёд!
Они медленно шли по Кораблестроителей. Как назло, не попадался ни один курящий, а у кого спрашивали, те крутили головами: мол, не курят. Мокрый асфальт искрился от света жёлтых фонарей, лёгкий вечерний мороз начинал нежно щекотать щёки.