– Я звонил тебе сто раз! Мне пришлось болтаться на улице больше часа!
– Прости! Нас задержали! – оправдывалась Марина. – Этого больше не повториться!
Сначала он говорил вполне спокойно, но с каждым словом накалялся, словно чайник на плите, и переходил на крик. От страха Марина побежала в ванную, захлопнула дверь и заперлась. Села в угол, закрыла уши руками и опустила голову на колени. Её трясло больше от негодования, чем от страха. В такой позе она просидела до тех пор, пока не услышала за дверью его спокойный голос:
– Мариш, открой… Всё хорошо… Не злись, пожалуйста.
Марина хранила молчание. Он просил, умолял, потом от безысходности стал с силой колотить ногами. Дверь издавала страшный монотонный стук, но не поддавалась. Это длилось с полчаса, пока всё не стихло.
Ничего не оставалось делать, как выйти из своего убежища. В квартире Саши не оказалось.
– Ушёл! – с облегчением вслух сказала Марина и, укутавшись в плед, с ногами залезла в кресло.
В голове стоял глухой стук его ног в дверь, отчего она странно вздрагивала, словно слышала его наяву. Она была уверена, что Саша пропал на день или от силы на два, а потом появится как ни в чём не бывало. «Неврастеник! Псих! Псих!» – твердила то и дело Марина. Дверь ничуть не повредилась, хоть в этом она почувствовала облегчение. Иначе как объясняться с Володей? «Не удивлюсь, что соседи всё слышали!»
Слева жила молодая бездетная пара. Марина редко встречалась с ними на лестнице. Видно, они настолько были заняты собой, что не замечали никого вокруг. А вот справа обитала одинокая пожилая женщина, которая отличалась чрезмерным любопытством. Она, заслышав, как Марина открывает ключом двери, высовывала наполовину грузное туловище и с поджатыми губами, щуря глаза под очками в толстой оправе, отслеживала, что происходит на лестничной клетке. С Сашей она видела Марину и не раз, понимая, что тот появляется, лишь когда муж в отъезде. Самым неприятным было то, что многие соседи наверняка знали, кто такой Володя Соколов, и следили за его спортивными достижениями. Марина корила себя за неосторожность и такую вольность в поведении. Но что сделано, то сделано. Оставалась надежда, что спорткомитет выделит Володе двухкомнатную квартиру и они переедут в другой район, поближе к центру. Во всяком случае такие разговоры велись. А к тому времени и Саша исчезнет из её жизни. Должен же он однажды исчезнуть, и, чем быстрее, тем лучше для всех.
Он больше ни на один день не оставлял Марину. Точно сросся с ней. Его постоянное присутствие тяготило и порядком надоело.
– Тебе не хочется побыть у себя? – за три дня до приезда Володи спросила Марина.
– Ты что, устала от меня? А когда мы окончательно сойдёмся, ты тоже будешь задавать подобные вопросы? Раз так говоришь, значит, как раз устала ты, а не я!
– Положим, мне иногда хочется личного пространства. К чему изображать совместную жизнь, если её нет и никогда не будет!
– Она уже есть! Мы семья!
– Мы?! Семья?! – расхохоталась Марина.
Ей стало нестерпимо дальше изображать жертву, и она решила сопротивляться, чем бы ей это ни грозило. Он неожиданно нанёс ей удар кулаком на уровне рёбер. Согнувшись, Марина повалилась на пол и застонала от боли. Саша не остановился и бил её ногами, беспомощную и скрученную. Потом схватил и поставил на ноги, на губах выступила кровь, она чувствовала её странный привкус. Марина стояла в оцепенении, лишь слыша лязг собственных зубов. В голове шум и рой мыслей: что она скажет Володе? Тут же приходили идеи. Лучшая – сослаться на аварию при вождении. Ей хотелось, чтобы Саша исчез, исчез навсегда: «Пусть бьёт, издевается, только бы растворился, как дурной сон!» Простить его не хватит сил, и терпеть далее не получится.
– Чёрт! Чёрт! Ты сама виновата! Ты спровоцировала меня!
Чем больше он говорил, тем громче становился его крик, от которого звенело в ушах. Вдруг он притих и шёпотом, точно бормотал заклинание, стал умолять простить. Стоя на коленях, он прижимался к ней, чем причинял ещё больше страданий не только физических, но и душевых. Всё нутро противилось его прикосновениям, и она, превозмогая боль, отстранялась, прилагая оставшиеся силы.
Он довёл её до кровати и уложил в постель, заботливо прикрыв одеялом.
– Мне надо прийти в себя. Я выйду на полчаса. Ты полежи пока, родная… Где ключи? Я сам открою дверь.
– Нет, я сама… – еле слышно сказала Марина, сдерживая слёзы. Внутри всё ныло и жгло, лицо распухло от отёка. Она чувствовала себя униженной и раздавленной: «Какая же я дура! Поверила, что такого больше никогда не повторится! Он псих! Опасный и жестокий! Его любовь страшная и разрушительная!» Когда Саша вернулся, она не открыла. Он от бессилия стучал кулаками, но Марина была непреклонна. Через дверь слышались брань и проклятия. От каждого слова она вздрагивала, точно её наотмашь хлестали кнутом. Когда всё стихло, раздался телефонный звонок. Телефон звонил и звонил, не желая утихнуть. С трудом встав с постели, она взяла трубку и услышала голос Лены. Говорила она так быстро, что Марина едва улавливала смысл:
– Саша у меня. Он требует, чтобы ты открыла дверь, иначе он разнесёт её! Он… он совершенно не в себе! Я его боюсь!
– Прошу тебя, умоляю, уговори его уйти. Говори что хочешь, обещай, убеждай! Ты сможешь… Леночка, прошу тебя! – всхлипывала Марина.
Она услышала голос Саши, тот явно пытался выхватить трубку из рук Лены.
– Марина, мне надо объясниться! Я не могу вот так просто уйти. Я сойду с ума!
«Ты уже сошёл…» – подумала Марина и хотела сначала повесить трубку, но он попросил не делать этого.
– Саша… – придя в себя, спокойно сказала Марина. – Нам надо отдохнуть друг от друга. Так будет лучше. На днях приедет Володя, я всё равно не смогу с тобой встречаться. Твои вещи я попрошу привезти Лену. Потом мы встретимся и всё обсудим. Дай мне отлежаться, мне очень плохо.
С этими словами она всё же повесила трубку и пошла в ванную разглядывать своё разбитое лицо. От увиденного внезапно прошла боль в подреберье, только из глаз полились аршинные слёзы, горькие и молчаливые. Потом опять позвонила Ленка.
– Ушёл… Честно говоря, я думала, он так просто не сдастся. Он что, ударил тебя?!
– Не ударил. Он меня избил…
– Как?! Сильно?!
– Не знаю… наверное, очень сильно. Я вся в синяках, и морда, как у монстра.
– Сейчас поднимусь. Тебе выпить надо!
– Мне впору повеситься! Лен, он не отстанет от меня! Что мне делать?!
Что делать, не знала ни Ленка, ни Марина. Они просто пили водку. Маринка – лёжа, Лена – примостившись у неё в ногах.
– Может, поехать в травму, зафиксировать побои и написать заяву?
– Ты с ума сошла? Только этого мне не хватало! Ты хочешь, чтобы всё узнал Володя! Он никогда не простит! Никогда! Надо договариваться.
– С такими, как Саша, не договориться! Вот права я была, что у него крыша едет! А ведь таким милым показался!
– Это он умеет. В нём живут два человека, один чертовски милый, другой – зверь. Он превращается то в одного, то в другого. И это происходит настолько внезапно! Однозначно он болен. Может, поговорить с его матерью?
– Для своей мамаши он самый лучший! Она тебе не поверит.
– Ну не может же она не замечать за своим сыном странности?! – настаивала Марина.
– Может. Мы не знаем, какой он дома. Уверена, паинька. Ей и в голову не приходит, какой у неё сынок на самом деле. Мне показалось, что он искренне раскаивается. На нём лица не было.
– Раскаиваться он умеет! Толку-то! Странно, но обида прошла. Остались только жалость к нему и боль во всём теле.
– Прилично он тебя отрихтовал!
– Тебя били когда-нибудь?
Ленка хохотнула, забралась на кровать и легла рядом, раскинув руки.
– Мужики – никогда! Я за себя постоять умею. Сдохну, но ответочка не заставит ждать! Мать лупила как сидорову козу, за дело и без. – Ленка вскочила с кровати и лихо стянула колготки. – Смотри, видишь белые полоски – шрамы на ногах? Это она меня ремнём, пряжкой оприходовала. Я в классе пятом училась. За что – не помню. За ерунду, как обычно. А потом ревела и прощения у меня просила. Я прощала. На мне свои обиды женские вымещала. По сей день прощения за все порки просит. Зла не держу. Значит, ей так надо было. А вообще-то она меня всё же очень любит. Вернее, любит, как умеет. Вот тебя на горох ставили?
– Нет! – Марина удивлённо вскинула брови.
– А меня ставили. И надолго, и «Отче наш» заставляли читать. Мать у меня сильно верующая.
– Если верующая, как же могла с дочкой так поступать?!
– Одно другому, видно, не мешает, – заржала Ленка. – Это она так из благих побуждений поступала. Только, видно, не помогло! Она думает, я в «Гостином дворе» работаю, что блат у меня всякий. Я ей посылки шлю на праздники. Шмотки, консервы дефицитные, зефир в шоколаде. Она его обожает! Знаешь, я тоже на мать не обижалась. Позлюсь, помню, позлюсь, поплачу и прощу.
– А отец?
– Отец – никогда. Но матери не перечил. Пил беспробудно. Помер, мне пятнадцать едва исполнилось. Цирроз печени. Мужик он неплохой был, только безвольный. Сгорел бестолково. Он очень младшую сестру мою любил. Мы погодки. Я своенравная, ругалась с ним. А Светка к нему всё время ластилась. Батя придёт пьяный, еле на ногах стоит. Так та ему раздеться поможет, уложит, ещё и чаю крепкого подаст. Ты бы слышала, как она выла на похоронах. А мы с мамой ни слезинки не проронили. Устали от отца, и она, и я. Последнее время часто его вспоминаю. Он был очень добрый, наивный, как ребёнок.
– Вы общаетесь с сестрой?
– Нет, почти нет. Разные мы. Не чувствуем привязанности друг к другу. Так тоже бывает, подруга.
Марина не заметила, как задремала, а когда проснулась, Лены уже не было. За окном тихо падал снег. В квартире непривычно тихо, даже не слышно вечно бегающих мальчишек наверху. Каждый вдох давался с трудом. От боли она вскрикивала и боялась лишний раз пошевелиться. Впору сходить к врачу, но она не пойдёт, так всё заживёт. Придётся помучаться первое время.