– Это зависит от тебя. Я должен быть уверен, что ты ничего не выкинешь.
– Люди, бывает, всю жизнь живут и не знают, что кто выкинет. Мне душно, скучно…
– Значит, старайся делать всё правильно! Взяла и испортила аппетит!
Он швырнул вилку с ножом, и они издали неприятный резкий звук, ударившись о стол. Встал и быстро направился в свою комнату, оставив её одну на кухне, озаряемой солнечными лучами. «Сколько мне придётся здесь торчать?! Я так сама с ума сойду! Рано или поздно приедут его родители, и это он наверняка понимает… Мне надо скорее что-нибудь придумать. Володя завтра уедет… Чёрт, я даже не знаю во сколько!» Самым сложным оказалось сдерживать слёзы, плакало всё, кроме глаз, они оставались сухими, только болели и саднили губы, которые она нещадно кусала.
Ей показалось, что от её кожи исходит неприятный затхлый запах, опять подступила тошнота, рот наполнился густой слюной. Мерзкое чувство брезгливости к себе охватило её сознание, и она побежала в ванную. «Вот как от отчаянья люди решаются покончить жизнь самоубийством! Но я так никогда не сделаю. Никогда!» Марина стояла под струями горячей обжигающей воды и бормотала имя мужа, просила у него прощения, будто он рядом и слышит каждое слово.
– Зачем ты закрылась? – Саша нетерпеливо стучал в дверь, пока она не ответила.
– Моюсь! Подожди немного! Сейчас выхожу!
Когда она вышла, он лежал на спине в кровати, подложив руки под голову, и смотрел в потолок.
– Скучно мы живём! Кино не смотрим! Музыку не слушаем! На прогулки не ходим! Может, шашки есть или картишки? Поиграем? Но я умею только в дурака.
– Я тебя вмиг обыграю! – Саша вскочил с кровати, полез в ящик стола и достал карты. – Пошли в гостиную, здесь неудобно. Вино?
Марине пить больше не хотелось, хватило вчерашнего, требовалось сохранять трезвость ума, но она заулыбалась и кивнула головой. Расположившись на диване у журнального столика, Саша начал азартно раздавать карты.
– Только чур не жульничать!
Как и следовало ожидать, он вчистую выиграл у Марины несколько раз.
– У меня карты попадались плохие, а у тебя тузы да короли!
– Все так говорят! Проигрывай красиво!
Он был безудержно весел и почти в одиночку выпил всю бутылку. Казалось, запас вина у него был бесконечный.
Время тянулось долго, и Марина, поглядывая на часы, мечтала об одном: чтобы скорее прошёл этот день, приближая её к освобождению. Когда и как это произойдёт, она ещё не понимала. Лишь надежда придавала ей сил держаться, хоть они были и на исходе. Прильнув к Саше, закрыв глаза, Марина потянулась губами к его губам. Она ничуть не играла, отдаваясь ему со всей страстью. В стонах ни одной ноты фальши! В её представлении это был просто мужчина, который волновал, а вовсе не тот, кто унижал и уничтожал. Одного она любила, другого ненавидела. Именно эта двойственность отношения к Саше пугала и путала, делая ещё несчастней.
Утром он проснулся хмурый, неразговорчивый и отстранённый. Вставал с постели лишь по какой-то надобности. Отказался от завтрака и даже от кофе, который непременно пил, как проснётся. Марина маялась, слоняясь по квартире, для фона включала телевизор и вскоре выключала. Не могла ни стоять, ни сидеть, ни лежать, тело требовало двигаться и перебивать бурлящие потоком мысли. Разговаривала сама с собой, с воображаемым Володей, мамой. Казалось, этому хаотичному движению не будет конца, и она в итоге упадёт бездыханная. Потерянная во времени, с трудом уговорила себя прилечь на диван, постараться расслабиться и задремать.
Пытка длилась долго, она боролась как могла, но отключить мозг не получалось. В голове рой голосов, хоть бейся о стенку. Она встала, пересела в кресло, обхватила себя руками и начала раскачиваться взад-вперёд, точно укачивая себя. Слёзы закончились, она их все выплакала. За окном смеркалось. Подошла, одёрнула тюль. Спас на Крови отчётливо вырисовывался на сизом небе, и её взгляд приковали разноцветные купола и кирпичное узорочье. Как по волшебству, повалил снег. Сквозь пелену из снежинок храм превращался в сказочный замок. За спиной послышались тихие шаги, но Марина не обернулась.
– Красиво… Скоро закончится реставрация, и он станет ещё великолепней. После революции его хотели снести. Чем он только не был! И овощехранилищем, во время блокады – моргом, после войны – хранилищем театральных декораций… – Саша мягко положил руки ей на плечи и уткнулся носом в макушку. – Прости меня… Отвратительно вёл себя. Сорвался. Но теперь всё встало на свои места. Мы вместе. Мы будем счастливы, поверь. Тебе просто надо было решиться. Если бы я не настоял, всё тянулось бы бесконечно, отравляя наши отношения. Когда-нибудь ты поймёшь, что я всё сделал правильно. Для тебя, для нас.
– Саш! – Марина наконец повернулась и вцепилась в него руками. – Я не могу больше сидеть взаперти. Прошу тебя, давай выйдем на воздух. Мне надо прогуляться. Хоть ненадолго! Я тебя очень прошу! Если хочешь, мы вместе съездим за моими вещами. У меня же ничего нет! Ну, пожалуйста!
Марина гладила его по лицу, целовала, готовая упасть на колени.
– Перестань, ну, конечно, мы пойдём. Я сам устал сидеть дома. С утра было такое плохое настроение. А сейчас как заново родился. Сходим в пышечную на Конюшенную? – Он прижимал её к себе и нежно гладил по волосам. – А завтра поедем за твоими вещами. Только я не понимаю, как они все поместятся в моём шкафу!
Его улыбка излучала доброту и невероятную нежность, так улыбаются только бесконечно влюблённые люди. С радостным визгом Марина бросилась собираться под безудержный смех Саши. «У меня получилось! Только бы оказаться на свободе!»
Стояла чудесная погода, лёгкий мороз и плавно падающий комьями белоснежный снег, похожий на вату. Никогда она не чувствовала себя счастливей, чем сейчас. Саша держал её за руку, видно, всё ещё боясь отпустить хоть на секунду.
Они медленно вышли со двора, впереди через дорогу набережная канала Грибоедова. Со стороны Невского на большой скорости двигалась машина, и Саша остановился пропустить её. Недолго думая, Марина вырвала свою руку и стремглав побежала с мыслью, что, если он погонится за ней, она закричит: «Помогите!» – благо много народа гуляет вдоль набережной.
Всё произошло за считаные секунды. Она услышала громкий звук, похожий на хлопок, скрежет тормозов, странные возгласы прохожих и истеричный крик женщины. Обернувшись, Марина увидела позади Сашу, лежащего навзничь в неестественной позе, и чуть дальше машину, которую развернуло и выкинуло на тротуар. Сердце бешено стучало, пульсировали виски, немели ноги. Подойдя поближе, она молча, в недоумении, до конца не осознавая, что произошло, разглядывала Сашу. У его головы медленно растекалось буро-красное пятно, на чёрные волосы ложился снег, словно он вдруг стал седым.
– Вот дурак! Готов! Такой молодой! – сетовал старик в военной ушанке.
– Товарищи, вы же видели, как он бросился под колёса!!! Я ничего не смог сделать!!! – оправдывался водитель, разводил руками, нервно переступал с ноги на ногу и не мог прийти в себя от случившегося.
– Я всё видела, это он за тобой помчался! – сказала женщина с большой хозяйственной сумкой, глядя на Марину.
– Вы… Вы ошиблись… Я… Я его не знаю… Вы ошиблись… – повторяла Марина.
Женщина гневно смотрела на неё и не унималась:
– Довела парня, что он из-за тебя под колёса сиганул! Бедная его мать! Горе-то какое! Всё вы такие, вертихвостки бесстыжие!
Марина шла быстро, с одним желанием – поскорее убраться подальше от этого места. Снег летел в лицо и слепил глаза. Сейчас она бы отдала всё, чтобы этого не случилось. В ушах стоял всё тот же скрежет тормозов, настолько громкий, что перекрывал другие звуки города. «Я виновата во всём. Ещё и подло убежала и оставила его одного. Даже не дождалась скорой помощи. А что, если он жив?! Нет, это невозможно. Я всё видела своими глазами…» Марина почувствовала себя бесконечно одинокой, не понимая, как с этим грузом сможет жить дальше. Её прежней больше нет, и настоящей нет, она потерялась для самой себя.
Убыстряя шаг, не заметила, как пересекла Дворцовую площадь и оказалась на Дворцовом мосту. Снегопад не прекращался. Не выдержав, на середине моста она вцепилась руками в чугунную ограду и надрывно зарыдала. Её плач напоминал вой, прохожие оборачивались, но она не обращала на них внимания, сейчас их для неё не существовало. Потом Марина шла и шла по Васильевскому острову, то медленно, то ускоряла шаг и не чувствовала усталости, лишь душа рвалась на части, и терзали воспоминания. Все они были о Саше и о том, что это было. Любовь, странная, больная, как и он сам, или нечто другое, не поддающееся объяснению? Радости от освобождения Марина не испытывала, угнетало чувство вины перед всеми.
Подойдя к своему дому, остановилась и задрала голову: в окнах её квартиры горел свет. «Не уехал! Из-за меня не уехал!» Чувство страха ушло, ей уже нечего больше терять, она и так всё потеряла. Дрожащей рукой открыла дверь в парадную и шаг за шагом поднималась по лестнице, тяжело дыша. Не хватало воздуха, что-то мешало ему проходить в лёгкие, сжимало грудь. Не раздумывая, безуспешно пытаясь справиться с дыханием, нажала на звонок. Дверь открылась не сразу. На пороге стоял Володя. Оба молчали, пока он не спросил:
– Ты навсегда вернулась?
Марина кивнула головой.
– Что стоишь? Проходи… Сейчас поставлю чайник. Замёрзла?
Володя старался не смотреть ей в глаза, судя по всему, нервничал и не знал, как себя вести и что говорить.
– Завтра в Москву. Выговор получу за опоздание. Да и чёрт с ним!
Чайник с грохотом опустился на газовую плиту.
– Володя… Нам надо поговорить… Я хочу тебе рассказать… Всё как есть…
Каждое слово ей давалось с огромным трудом, от напряжения сводило челюсть, отчего непроизвольно сжимались зубы.
– Я не хочу ничего знать, – спокойно ответил Володя, разливая чай по чашкам. – Будем учиться жить заново. Если получится…