Переход от хирургии ковбоев к прецизионной хирургии не отмечен горизонтальной линией, проведенной под устаревшими методами, однако есть диагональная линия, которая медленно, на протяжении веков, разделяет две тенденции. Эта линия берет свое начало во Франции в 1537 году, во времена тихой революции одного человека. Амбруаз Паре не только понял, что огнестрельные раны не следует заливать кипящим маслом, он стал действовать в соответствии с получаемыми результатами и внимательно относился к тканям. Он пропагандировал селективную лигатуру, выступая за то, чтобы перевязывать нитью только кровоточащий кровеносный сосуд, а не прижигать или перетягивать всю культю. Линия прошла срединную отметку в начале XX века благодаря американцу Холстеду и швейцарцу Кохеру, а пика достигла только сегодня с появлением открытости хирургии, правил и протоколов, документирования осложнений и проверок, а также Centers of Excellence (Центров передового опыта) и Evidence-Based Medicine (доказательной медицины). Сегодня, в XXI веке, вы больше не можете позволить себе действовать в стиле ковбоя. Тридцать лет назад это еще имело место, во времена Кохера и Холстеда требовалось немного отваги, чтобы не действовать в манере ковбоя, а за сто лет до этого вряд ли был хоть один хирург, который действительно понимал, что он делает.
Так, например, за два поколения до Кохера и Холстеда (поколение перед Бильротом и Пеаном) хирург Роберт Листон считался в Лондоне великим героем. Его прозвали «The fastest knife in the West End»[34]. Скорость являлась его фирменным знаком, и во времена, предшествующие появлению анестезии, она была абсолютно необходима. Зрители едва успевали следить за его ножом и пилой. Свой скальпель он всегда носил во внутреннем кармане, и в некоторых источниках говорится, что иногда во время операции Листон зажимал свой нож между зубов, чтобы быстро доставать его для следующего разреза. Как было принято в то время, пучок нитей торчал в петлице его лацкана, чтобы быстро перевязывать разбрызгивающие кровь сосуды. Эти лигатуры он тоже иногда держал в зубах, чтобы освободить обе руки. Главное, дело продвигалось. Очевидно, что точность была не так важна. Поэтому под ножом Листона во время ампутации бедра можно было лишиться и мошонки. Печально известно вмешательство, при котором его нож соскользнул на пальцы ассистента, из-за чего из ноги пациента и руки ассистента стало выходить столько крови, что один из зрителей буквально испугался до смерти. Поскольку как пациент, так и ассистент в конечном итоге умерли от гангрены, это была единственная документально подтвержденная операция в истории хирургии с уровнем смертности в триста процентов. Тем не менее Листон был великим хирургом и показывал результаты, которые вызывали зависть его современников. Так, например, маленький бульдожий зажим – его творение. Это своего рода бельевая прищепка, которая все еще используется для временного пережатия кровеносных сосудов. Огромные костные ножницы, костные кусачки Листона, тоже названы в его честь.
Харви Кушинг, один из коллег Холстеда, в 1913 году сравнил таких выдающихся хирургов – а подобные, по-видимому, тогда все еще существовали – с водителями, которые подвергали своих пассажиров (то есть пациентов на операционном столе) неоправданному риску, разговаривая во время поездки, и, стремясь вызвать восхищение, срезали углы и не соблюдали скоростной режим.
В общем, почти мифологическое почитание великого Бильрота и его героической операции было неоправданным. Тем не менее его историческая дистальная гастрэктомия Терезы Геллер представляет собой настоящий поворотный момент. Но истинное значение этой операции заключается не в том, что пациентка выжила после удаления опухоли, а в том, что после повторного соединения желудка и кишечника она прожила более десяти дней. Появилось доказательство, что кишечный шов – дело вполне осуществимое. Это был успех, который расширил границы хирургии. Кишечный шов – это соединение между кишечником и желудком или между двумя отделами кишечника. Его нельзя сравнивать с обычным, потому что путь переполненному бактериями содержимому желудка или кишечника должен быть прегражден сразу же, не подвергая опасности заживление раны. Пока не прошло десять дней после 29 января 1881 года, никто не знал, сможет ли организм справиться с этой необычной ситуацией.
Почему именно десять дней? Успех хирургического кишечного шва зависит от двух этапов. Прежде всего, во время операции необходимо создать воздухо- и водонепроницаемое соединение между обоими концами. Таким образом, вредное содержимое останется в желудочно-кишечном тракте и не вызовет перитонита в брюшной полости. Такое соединение – это всего лишь вопрос техники операции, правильных нитей, правильных узлов, достаточного количества стежков (Бильроту требовалось пятьдесят) и пары концов, которые друг другу подходят. Технически хорошо выполненный кишечный шов будет держаться несколько дней. Затем наступает второй этап, который тоже должен пройти успешно.
Теперь задачу хирургического шва берет на себя заживление ран в тканях пациента. Если ткань вокруг стежков начнет отмирать, как это может легко произойти в ранах, шов разойдется, независимо от того, насколько крепкими были стежки. Но если ткани остаются здоровыми, они активируют заживление ран, и оба края скрепляются соединительной тканью. Это должно происходить с одинаковой скоростью по всей длине кишечного шва, нигде не должно возникнуть «течи». Такая перемычка образуется при помощи собственной соединительной ткани в первые десять дней. Как только они пройдут, течь уже не появится. Как в случае с раной на коже, из которой нити вытягивают через десять дней, нити кишечного шва к этому моменту тоже фактически становятся ненужными. Конечно, нельзя снова открывать живот, чтобы извлечь их, поэтому нити кишечных швов остаются там в течение всей жизни, если они не сделаны из резорбируемого материала, который полностью растворяется в течение нескольких месяцев.
Согласно статье Бильрота, все операции на желудке и кишечнике внезапно стали возможными, будь то рак, воспалительные заболевания, функциональные расстройства или угрожающие жизни ущемления органов. В наше время желудочно-кишечные операции составляют наибольшую часть общей хирургии. В течение XX века были разработаны операции, которые считались немыслимыми тысячу лет назад. Профессия хирурга изменилась до неузнаваемости.
Границы значительно сдвинулись еще трижды. Алексис Каррель доказал, что кровеносные сосуды можно вновь соединить и что их концы при условии беспрепятственного кровотока могут срастись. Благодаря его открытию стали возможными операции на кровеносных сосудах, что, в свою очередь, послужило предпосылкой для следующей революции: трансплантационной хирургии. В 1954 году Джозеф Мюррей выполнил первую успешную операцию по пересадке почки у однояйцевых близнецов, а тринадцать лет спустя Кристиан Барнард провел первую операцию по пересадке сердца в госпитале Грут Шур в Кейптауне. Наконец, в 1981 году Майкл Гаррисон выполнил первую открытую операцию плода в матке беременной женщины, доказав, что даже нерожденный ребенок может перенести операцию и превратиться в зрелый плод. Единственное, что (пока) не может быть восстановлено хирургическим путем, это повреждение спинного мозга и зрительного нерва. Все остальные ткани нашего тела, похоже, способны выдержать вмешательства хирурга.
27Fistula aniLa Grande Opération: король Людовик XIV
Его величество король Франции Людовик XIV был образованным и необыкновенно красноречивым, превосходно танцевал, был общительным, уверенным в себе, галантным, высоким, спортивным и сильным, из тех, о ком говорят «пышет здоровьем». Он любил ездить верхом, охотиться и вести войны и был, как сказал бы Джеймс Браун, like a sex machine[35]. «Король-солнце» был женат дважды, держал при себе нескольких постоянных любовниц и предавался бесчисленным любовным приключениям. В возрасте шестнадцати лет он заразился гонореей (триппером). Ходили слухи, что один рассерженный муж отправился к особым блудницам, чтобы те наградили короля (который спал его с женой) сифилисом, но ему это не удалось.
В возрасте девяти лет молодой король Франции едва не умер; не от оспы, которую он подхватил, а потому что из-за нее ему делали кровопускание, пока он не терял сознание. Только когда он видел своего любимого пони у постели – его поднимали по лестнице и вносили в спальню, – молодой Луи снова шел на поправку. С тех пор за его здоровьем тщательно следили личные врачи, которые ежедневно записывали состояние Людовика в Journal de Santé[36]. Эта хроника велась в течение 59 лет, день за днем, и передавалась от одного врача другому – от доктора Валло доктору д’Аквину, затем доктору Фагону. Поэтому мы знаем, что король долго страдал от жара в военном походе 1658 года и у него подозревали малярию, что за все эти годы он по крайней мере один раз принимал ванну, что почти каждую неделю ему делали клизму из-за его запоров, что он был близоруким, что он страдал от головокружения, от подагры или артроза. В возрасте двадцати пяти лет он заболел корью, позднее появился лишний вес, еще у него были глисты, и он неоднократно жаловался на боль в животе. К сожалению, записи о последних четырех годах его жизни не сохранились.
Людовик XIV доминировал в политике Западной Европы во второй половине XVII века. В 1713 году его влияние достигло высшей (или низшей) точки при подписании Утрехтского договора, когда старые отношения властей были окончательно заменены новыми. С тех пор три языковые территории задавали тон – французская, немецкая и английская; Нидерланды и Испания пока отставали. Людовик был королем 72 года. Его воля была законом; слова «Государство – это я!» якобы принадлежат ему. Он был ультраконсервативным деспотом, который погубил сотни тысяч солдат и инакомыслящих. В то же время он был генератором идей и покровителем в областях музыки, архитектуры, литературы и изобразительного искусства и окружил себя творческими умами эпохи барокко. Его влияние, видимо, распространялось и на совершенно иной вид искусства: искусство акушерства. Говорят, что Людовик XIV с его причудами в акушерстве перевернул все с ног на голову, хотя это, вероятно, не было его намерением.