Месяц спустя
Я заметил в себе кое-что новое. Несмотря на проклятую Вспышку, я все еще человек. Особенно когда на смену приступам безумия возвращаются воспоминания. Да, чувствую я себя неважно. Но я скучаю по маме с папой, по сестренке. Хотя я почти не помню родных, они потихоньку прокрадываются обратно в мои мысли и в сердце. Мне их страшно не хватает. Совсем не хочется сойти с ума или потерять то, что только начал приобретать. Это помогает понять, что я человек, даже если я начинаю терять свою человечность.
Это должно меня чему-то научить. Чему — пойму позже.
Глава десятаяРека
IДжеки
Она проснулась раньше всех, едва забрезжил на востоке рассвет.
С тех пор, как они впервые ступили с этого дурацкого корабля на песчаный берег старого мира, прошла целая жизнь. Точного числа дней она не знала — вероятно, три-четыре недели. Миоко вела календарь, но Джеки запретила ей говорить, какое сегодня число. Казалось, прошли годы. Целая жизнь.
Жизнь в пути.
Все время на север — через город, вдоль океана, мимо бесчисленных заброшенных приморских деревушек. Все дальше на север. Порой они немного забирали к востоку, затем вновь поворачивали на север и еще на восток, и наконец побережье осталось в стороне. Никто не знал, почему они выбирают именно этот путь и куда точно идут. Шли по следам. Метки, знаки, послания. Не сбиться со следа не составляло труда. Тем не менее Айзек с Садиной опережали их на пару дней, и, судя по всему, неплохо себя чувствовали. Джеки с друзьями просто не могли их пока догнать. Всегда на шаг позади. Ну, не на шаг, а чуть больше.
— Эй! — прошептал кто-то.
У Джеки сердце ушло в пятки. Перекатившись на другой бок, она увидела Доминика, сидящего на земле рядом с тлеющими головешками вчерашнего костра; в небо поднимались призрачные струйки дыма.
— Ты чего вскочил в такую рань? — спросила она.
Доминика обычно приходилось вытаскивать из спального мешка силой.
— Отлить захотелось. — В последнее время Доминик отвечал так на самые разные вопросы. — Увидел, что ты зашевелилась, и решил поздороваться.
— Как мило! А можешь и за меня пописать?
— Боюсь, не получится. Принести тебе ведро?
Джеки хихикнула.
— Мы выйдем часа через два, не раньше. Не хочешь еще поспать? Ты вечно недоволен, даже когда хорошо выспишься.
— Я недоволен? — обиделся Доминик.
— Шучу.
Джеки замолчала и посерьезнела.
— А что будет, когда мы их найдем?
— Не знаю, — опустил глаза Доминик.
— Как думаешь, мы когда-нибудь вернемся домой?
— Надеюсь. Должны вернуться. Я хотел бы, а ты?
Она кивнула, сдерживая непрошеные слезы.
— Конечно, вернемся.
У нее появилась идея.
— Давай приготовим завтрак для всех. Они скажут, что мы лучшие друзья на свете.
— Точно, давай! — обрадовался Доминик.
2
Она схитрила и взвалила всю работу на Доминика, отпросившись в туалет, как только они начали жарить на костре яйца и оленину. Близлежащая рощица — большая редкость в поросшей чахлым кустарником пустыне — показалась ей идеальным местом. Закончив свои дела, Джеки прислонилась к дереву. Доминик вполне способен закончить приготовление завтрака самостоятельно.
В голове роились мысли.
Они уже целый месяц брели куда-то — днем по жаре, дрожа от холода ночами; приспосабливались к жизни в дикой природе; добывали пищу с помощью ловушек и ножей; каждый день искали следы Айзека и Садины; то обретали, то теряли надежду. Мир опустел, как будто все, кроме них, исчезли с лица земли. Джеки не представляла, что бы делала без товарищей, без их дружбы, умения выживать, чувства юмора и готовности разделить беду. Что-то ей подсказывало, что нельзя судить обо всей планете, основываясь на нескольких сотнях пройденных миль — кто знает, как обстоят дела в других местах? Семь континентов. Бесчисленные острова. После эпидемии Вспышки прошли десятки лет. Кто знает.
Но она скучала по дому. Безумно скучала.
Когда она вернулась в лагерь, почти все товарищи проснулись от запаха еды. Как ни странно, Доминик ничего не сжег и не пролил жир в огонь. Классный парень, хотя звезд с неба не хватает. Стоило об этом подумать, как Доминик заметил Джеки и неловко помахал рукой, уронив половину еды в грязь. Он бросился спасать упавшее мясо, а Джеки беззаботно рассмеялась: все равно съедят.
— Нашли какие-то зацепки?
Джеки вздрогнула: к ней тихо подошла миз Коуэн. Мама Садины задавала этот вопрос по сто раз на день.
— К сожалению, пока нет.
Женщина устало вздохнула.
— Ну, ничего страшного. Уверена, мы действительно идем по их следам. Вот-вот упремся в реку, которую заметил Альварес прошлым вечером. Она очень широкая, не понимаю, как они рассчитывают переправиться. Бьюсь об заклад, нам придется долго идти вдоль реки на север. Давай поедим, а то останется только вывалянное в грязи.
Вскоре они сидели вместе с остальными в большом кругу и ели слегка обугленную оленину. Джеки размышляла, стараясь не обращать внимания на крупинки песка, скрипевшие на зубах. Всю свою жизнь она слышала о шизах, Вспышке, опустошающем солнечном апокалипсисе. А вот уже несколько недель, как они выбрались из города и его окрестностей, и за все это время ничего не видели, кроме природы, потрясающе красивой. Похоже, планета выигрывает битву. Тем не менее они рано или поздно столкнутся с другими людьми, глупо этого не признавать.
— Знаешь, как говорил мой папа? — сказала Миоко, уперевшись в колено рукой, на которой висела пустая фляга.
— Как? — спросила Джеки, через силу доедая последний кусок оленины.
— Даю пенни за твои мысли. С радостью отдала бы пенни, которого никогда в жизни не видела, чтобы узнать твои мысли. Я вижу, ты задумалась.
Джеки постоянно зацикливалась на разных вещах. Она и хотела бы стать беспечнее, но ничего не могла с собой поделать: вечно волновалась, размышляла, вспоминала, задумывалась, что могло произойти, и гадала, что будет дальше.
— Что мы здесь забыли? Мы сели на этот корабль из-за Клеттер, а теперь она мертва. Блуждаем по пустыне, как чертов Моисей из Библии. Или Иосиф? А может, Павел? Черт их разберет. Мистер Бэксби вечно орал свои проповеди на городской площади.
— Мистер Бэксби? — повторила Миоко. — Не знаю такого.
— Еще бы, вы, восточники, всегда держались особняком.
Джеки не хотела грубить, просто так вышло. Она миролюбиво улыбнулась и продолжила:
— Все… как будто с привязи сорвалось. Понимаешь?
Миоко посмотрела на нее своими выразительными глазами, показывая, что прекрасно понимает.
— Да. Только жизнь не всегда идет по плану, ведь правда? Может, когда-нибудь мы вернемся и найдем людей Клеттер. А сейчас важно только одно.
Она кивнула на Триш. Джеки стало стыдно.
— Знаю. Не следовало мне так. Главное сейчас — найти Айзека и Садину…
— Эй, хватит, — перебила ее Миоко. — Что за самобичевание? Мой папа говорил много всякой чепухи. Жизнь — это путешествие. Мало ли что он говорил. Просто плыви по течению, Джеки. Мы все в одной лодке.
Их взгляды встретились, и обе рассмеялись.
— Вот уж за это я должна сказать спасибо, — улыбнулась Джеки. — Больше никаких лодок, по крайней мере месяц или два. А потом, быть может, вернемся домой.
В воздухе вновь повисло напряжение. Обстановку разрядили Доминик, Триш, Карсон и Лейси. Доминик отпустил дурацкую шутку о том, что Джеки оставила за собой вонючий след, Триш велела ему заткнуться и тут же похвалила за кулинарные способности; Карсон пожаловался, что проспал всю ночь на остром камне. Лейси невозмутимо полюбопытствовала, что ему помешало сдвинуться на несколько дюймов в сторону. Потом она назвала его дуроломом — Джеки никогда раньше не слышала такого ругательства.
Все шло хорошо. Нормально. Могло быть и хуже.
Подошла миз Коуэн: руки уперты в бока, как у школьной училки.
— Рада, что у вас хорошее настроение с утра, ребятки.
Все это время она старалась не падать духом, но Джеки знала правду, которая легко читалась в растерянном и напряженном взгляде женщины. Она не успокоится, пока не вернет свою дочь. И Айзека, конечно.
— Готовы выдвигаться в путь? Фрайпан предсказывает жаркий денек, а у реки должно быть прохладнее.
— Всегда готов, — отрапортовал Доминик.
Он поднялся, кряхтя, как старый дед. Все повставали и начали сворачивать лагерь.
Запихивая вещи в старый потрепанный рюкзак, который нашла в городе, Джеки думала о реке. Как только они доберутся до реки, все изменится.
3Минхо
Сирота плохо разбирался в машинах, ведь в современном мире они стали большой редкостью. Скорбящие из Остатков нации в Крепости пользовались грузовыми и легковыми авто, и еще у них были чудовищно огромные машины на гигантских колесах, которые могли сокрушить все на своем пути. Кое-какая техника осталась от прежних времен и была заботливо восстановлена, другая представляла собой изощренные изобретения людей, которым некуда девать время. Другие машины появлялись из таинственных внешних источников, о которых Минхо и ему подобные могли только догадываться.
Как бы то ни было, машинами владели редкие счастливчики, а Минхо не смел об этом даже мечтать. И все же за несколько прошедших недель он пришел к выводу, что Рокси — ненормальная.
Она считала делом чести атаковать в лоб каждую кочку, ручей или валун. Для нее не существовало слишком высокой скорости или слишком крутой горы. Минхо то и дело хватался за приборную панель, закрывал глаза и смирялся с неизбежностью смерти, а Рокси издавала торжествующий крик и хохотала, когда машина подпрыгивала на ухабах, виляла или опасно кренилась. Правда, ей хватало приличия после таких эпизодов притворяться смущенной.
— А когда ты дашь мне повести? — в тысячный раз спрашивал он.
Минхо постепенно полюбил вечерние посиделки у костра: они умиротворенно молчали или вспоминали свою прошлую жизнь, а вот когда Рокси садилась за руль…
— Никогда, сынок. Даже не проси. Это моя машина.
Назавтра он спрашивал вновь.
Они ехали по разбитой, ухабистой, прямой как оружейный ствол дороге, по которой, в отличие от многих других, хотя бы можно было ехать. Бездорожье никогда не останавливало Рокси, которая считала, что лучший способ вождения — давить на газ и надеяться на лучшее. После тренировок, через которые он прошел, Сирота считал себя одним из храбрейших людей на свете, но эта женщина каждый день испытывала его смелость.
— Давай остановимся на минутку, мне отлить надо, — взмолился наконец Сирота, у которого чуть не лопался мочевой пузырь. — Я бы заодно и проблевался, на всякий пожарный. И как у тебя получается столько вилять на совершенно прямой дороге?
— Ладно, уговорил.
Она ударила по тормозам, и грузовик со скрипом остановился. Сирота быстро открыл дверь, выпрыгнул из машины и отошел на пару метров в кусты — не до церемоний. Вокруг расстилались бесконечные мили холмистых долин, поросших скудной растительностью, а вдалеке виднелись очертания гор, зубчатые серые тени на фоне безоблачного синего неба.
Каждый вечер они останавливались и ели простую пищу, приготовленную на огне. Разговаривали — как ни странно, больше говорил он. О том, что Остатки нации беспощадно убивают и сжигают всех инфицированных, о том, как стал Сиротой. О том, каково это — быть сиротой. Об учебе, о работе, как нес караул на стене, как убивал. А еще он рассказал Рокси о Ките — мальчике, которого спас. Возможно, именно в этот момент началось его преображение. Кто знает.
Сирота и не подозревал, что способен так измениться. Иногда он задумывался о том, насколько напряженным и скованным был, пока не сбежал от Остатков нации. Во многих отношениях он вообще не напоминал человека — если сравнивать с Рокси. Ее жизнерадостность, доброта, чувство юмора — и он, высохшая какашка в старом ведре. Никому не нужен, никто не хочет быть рядом. А каким он мог стать, если его так воспитывали и учили?
Теперь он не такой. Нет, он не хотел утратить свою крутость, жесткость, способность быть живым оружием. И все-таки Рокси показала ему совершенно новый мир, в буквальном и переносном смысле. Проезжая через все эти горы, пустыни, зеленые луга, он начинал осознавать, что это нормально — иногда чувствовать, черт возьми, радость.
— Бу! — хлопнула его по плечу Рокси.
Она часто так делала.
— Ты действительно думаешь, что я не слышал, как ты подкрадываешься? — не оборачиваясь, спросил Сирота. — Знаешь, как нас тренировали? И вообще, это переходит все границы. Неужели непонятно, что я хотел побыть один?
Она подошла и встала рядом.
— Красота, правда? Я жутко рада, что ты уговорил меня отправиться в путешествие. — Она всегда старалась его рассмешить. — Я прекрасно провожу время.
— Угу…
Он замолчал: потемнело в глазах. Такое иногда случалось. И даже довольно часто. Как раз когда он думал о том, как сильно изменился, накатывала темнота, которая будто бы хотела его исправить. Он не понимал, откуда это берется, но сейчас на него накатило. Бешено забилось сердце, в голове зашумело, пульс участился. Откуда-то пришла злость. Вдруг захотелось толкнуть Рокси на землю и угнать грузовик, вернуть свой необузданный нрав, перестать верить этой женщине, считать ее врагом. Он больше не хотел смеяться.
— Минхо?
Сирота обернулся, с огромным трудом сохранив спокойное выражение лица, опустив руки вдоль тела и стараясь дышать ровно.
— Расскажи еще о своем муже.
Она ответила с искренней улыбкой:
— Он был трудяга. Очень добрый. Чудесный. Учил меня готовить, хоть на чудо не надеялся. Любил гулять по лесу, рассказывал мне о растениях, грибах, животных. И учиться у меня любил. Дом мы построили вместе. Да ты уже это знаешь. Он был лучше всех, и я скучаю по нему каждый день.
Минхо со вздохом кивнул.
— Когда-нибудь я стану таким, как он.
— Ты почти этого добился. Но таким, как он, никогда не станешь. Почти — уже отлично, — ласково, как любящая бабушка, сказала она и добавила, помолчав: — Ты в норме?
— Да. Поехали.
Минхо отвернулся и пошел к машине. Он сделал все, что мог на данный момент, и то была его маленькая победа, хотя Рокси не могла этого знать. Еще одно начало.
На следующий день они наткнулись на реку.
4Айзек
Сны теперь снились редко. Обычно, протопав целый день рядом с Садиной, Добрым великаном и Летти, он падал без задних ног в жалком подобии палатки, забравшись в еще более жалкое подобие спального мешка, и уже через несколько секунд засыпал беспробудным сном. Благословенным сном, в котором ничего не происходит. Вообще ничего. Единственный минус — ему часто казалось, что Летти будит его спустя мгновение после того, как голова коснулась подушки — то есть старого одеяла, перевязанного бечевкой.
А сегодня приснился сон.
Ничего особенного. Просто обрывки жизни на острове, когда все было хорошо и спокойно. Когда были живы родители и сестра. Когда все его заботы состояли в том, чтобы выполнить поручения родителей и уговорить капитана Спаркса дать поработать в кузнице, хотя он еще не стал официальным помощником. Снилось, как мама латает дырявую крышу юрты и ругается почем зря. А папа спорит с соседом о том, как изменились океанские течения и как это повлияет на погоду и урожай.
А потом — тот самый день. Катастрофа. Мир, вывернутый наизнанку.
Шел дождь. Лило как из ведра. К счастью, до посева оставалось еще несколько дней, иначе все смыло бы. Дождь, сплошная стена дождя.
Он слышал шум дождя даже во сне. Потоки. Водопады. Каскады. Тысячи ведер воды, низвергающейся с неба.
Айзек открыл глаза. Сон закончился. А шум льющейся воды остался.
Река.
Это шумела река.
Он сел, удивившись, что в кои-то веки проснулся без раздражающего писклявого голоса Летти, орущей во все горло «доброе утро», будто взбесившаяся чайка. Подумать только: эта же самая женщина рассказывала им об Эволюции, о том, как Вспышка мутировала в несколько разновидностей, причем есть и такие, которые обладают потенциалом сделать человечество более развитым. Или убить всех оставшихся. Все, что она говорила, обычно заканчивалось путаницей, не имеющей для Айзека никакого смысла.
При этом она изо всех сил старалась делать вид, что все хорошо, точно они — счастливая семья, которая наслаждается приятной вылазкой на природу. Несмотря на притворство, Летти с Тимоном не упускали случая напомнить Айзеку и Садине о страшных карах за попытку бегства. «То, что произошло с Клеттер, может случиться с каждым», — не уставал повторять Тимон, хотя Айзек сомневался, что великан действительно готов их убить.
Они с Садиной решили не торопить события, хотя утомительное путешествие на север и восток тянулось уже несколько недель. Они знали, что друзья продолжают идти по следу, отставая на несколько дней. В этом не было никакого смысла, и Айзек ничего не понимал. Вся эта ситуация казалась секретом Полишинеля — все знают и в то же время отказываются обсуждать. Что за игру придумала Летти? Почему не позволить себя догнать и продолжать поход, ведь вместе безопаснее? Однако похитители ясно дали понять, что не намерены этого делать.
Айзек выбрался из старой потрепанной палатки. Тимон крутился неподалеку, разводил огонь для приготовления завтрака. Казалось, гигант никогда не спит. Он следил за пленниками, когда те засыпали, и бодрствовал, когда они просыпались по утрам. Вставая ночью по нужде, Айзек видел, чтоТимон косится на него из своей палатки. Он всегда за ними наблюдал.
— У нас бекон заканчивается, — проревел Добрый великан, перекрикивая шум реки.
Они расположились лагерем в тридцати метрах от западного берега.
— Надо сегодня поймать что-то покрупнее. Не знаю, как вам, а мне эти кролики с белками уже в печенках сидят. Я видел в окрестностях диких кабанов.
— Да, конечно, — ответил Айзек.
Из-за таких разговоров Айзек чувствовал себя не в своей тарелке. Вроде бы все так нормально, спокойно, без напряга. Почти. И все-таки над ними нависала угроза, словно мельчайшие частицы тумана — незаметные, едва ощутимые.
Из палатки вышла Садина — заспанная, тихая, а со стороны реки неожиданно появилась Летти со связкой из шести или семи крупных форелей в руке. Естественно, она встала раньше всех, отправилась на речку и наловила рыбы, чтобы накормить компанию роскошным завтраком.
«Что у меня за жизнь? — подумал Айзек. — В компании женщины с тираническими замашками, которая то ловит рыбу, то читает лекции об Эволюции и вымирании…» Впрочем, он не жаловался. От одной мысли о жаренной на костре форели потекли слюнки и нахлынули воспоминания о доме. В который раз.
Тимон с благоговением посмотрел на свою напарницу.
— Летти, ты ходячее чудо!
Она отдала ему добычу — еще бьющих хвостами несчастных рыбешек.
— Я ловлю, ты готовишь. По крайней мере сегодня.
— Я бы все равно не доверил тебе столь важное дело. Дай мне полчаса.
Эти полчаса показались Айзеку самыми долгими в жизни.
5
Умопомрачительный запах и шкворчание медленно жарящейся на гриле форели чуть не свели его с ума, однако ожидание того стоило. Все набросились на обжигающе горячую рыбу, стараясь съесть ее как можно скорее и не сильно обжечь при этом пальцы, губы и язык. Рыба оказалась настолько вкусной, что все забыли о мелких неудобствах в виде обожженных пальцев и неизбежного расстройства желудка.
— По-моему, я съела больше, чем ты, — сказала Садина, глядя на товарища осоловелыми глазами.
— Если так, — ответил Айзек, — то ты стащила мою рыбу. Летти разделила все поровну.
— Прости, малыш. Она любит меня сильнее и дала мне больше. Женщина должна быть сильной.
— А мужчина что, не должен? — заныл он, мечтая о еще одном кусочке сочной вкуснятины.
Садина села и огляделась по сторонам.
— А где ты видел здесь мужчину? Покажи мне хоть одного, и я сама его покормлю.
— Очень смешно, сейчас умру от смеха.
Садина засмеялась.
— Спасибо, что подтвердил мою правоту. Эту фразу я услышала от двоюродной сестры этой зимой, когда она приехала к нам в гости на Зимний фестиваль. Кстати, ей три года.
У Айзека не было настроения препираться, и Садина моментально это поняла. Пользуясь своей сверхъестественной способностью менять настроение, она подошла, села рядом и приложила к его губам щедрый кусок дымящейся рыбы. Он прожевал, наслаждаясь божественным вкусом. Тем временем Садина обняла его и крепко прижала к себе.
— Я знаю тебя, Айзек. Я понимаю, что тебя расстроило, — прошептала девушка ему на ухо.
— Знаешь? — переспросил он, хотя понимал, что это так.
— Тебе приснились они? Тот день?
Айзек кивнул. Крепко обняв его еще раз, девушка отстранилась и встала. Теперь она смотрела на него сверху вниз.
— Нам нужно об этом поговорить. Расскажи. Прямо сейчас. Мне, Тимону, Летти. Мы им не безразличны, хотя иногда они ведут себя жестко и грубо. Нас многое связывает. Так что… Она нагнулась, взяла его за руку и подняла на ноги. Еще раз обняла и шепнула на ухо: — Ты расскажешь? Пожалуйста? Тебе это нужно, честное слово. И мне. Если мама меня чему-то и научила, так это тому, что нельзя замыкаться в себе. Нужно объяснять, что тебя беспокоит. Позволить другим разделить твою ношу.
Сначала Айзек не понял, что она имеет в виду. Поговорить? С ней, с ними? Произнести речь? О чем, ради Вспышки? Постепенно вроде бы дошло. Садина давно хотела, чтобы он это сделал, а он всегда отмалчивался или убегал. Вернее, и то и другое. «Знаешь, что? — сказал он себе. — Пошло все к черту. Она права и знает, что права, а первое раздражает не меньше, чем второе».
— Ладно, — решился Айзек. — Я готов об этом поговорить. Даже с Летти и ее гигантским воздушным шаром. Костер еще не потух, соберемся?
Садина закатила глаза.
Все это время Тимон и Летти стояли в стороне, с любопытством наблюдая за подростками.
— Тогда пошли, — сказал Айзек.
Прошла минута или около того, пока четверо расселись вокруг костра, так, чтобы каждый мог видеть остальных. Огонь плевался искрами и трещал, медленно угасая, высвобождая волны тепла от углей и раскаленного добела пепла.
— Это я виноват, — начал Айзек.
Садина, как и следовало ожидать, запротестовала; он успокоил ее взглядом.
— Ты хочешь, чтобы я рассказал правду или наврал с три короба? Я чувствую, что виноват. Крошечная разумная часть моего мозга знает, что это неправда, но меня все равно мучают мысли, что если бы не я… Значит, проговаривать сомнения вслух полезно? Так слушайте теперь.
— А что случилось? — с искренней заинтересованностью спросила Летти.
— У нас на острове несколько раз в год шли адские дожди. В тот день лило как из ведра. Словно какой-то гигантский водяной магнит притянул к себе целый океан и обрушил его на нас. И я сделал самую большую глупость в своей жизни. Я подумал, как весело будет отправиться на пляж, где бушует шторм, и посмотреть на гигантские волны. Идиот безмозглый, что тут скажешь.
Он встретился взглядом с Тимоном, который тут же опустил глаза на тлеющие угли. «Что-то с ними не так, — подумал Айзек. — Мы интересуем их гораздо больше, чем они хотят показать».
— А дальше? — подтолкнула его Садина.
Он долго молчал.
— Дальше? Ничего. На меня налетела самая здоровенная волна, которую я когда-либо видел в своей жизни. Она схватила меня за ноги и унесла в море. До сих пор не понимаю, как узнали мама с папой, только они прибежали на пляж.
— Они твои родители, — произнесла Летти подавленно, словно ее преследовали собственные воспоминания. — Родители чувствуют, когда их ребенок в опасности.
— Ага, и с ними — моя сестра, — пробормотал он. — Как насчет нее?
Это было жестоко, и Садина немного напряглась. Айзек тут же пожалел о своих словах. Он вздохнул, прекрасно понимая, что, как обычно, пытается отвлечься от боли. Разве это плохо?
— Послушайте, я знаю, что должен поведать вам долгую и волнующую историю, но тут нечего рассказывать. Думаете, я там делал заметки, борясь с волнами вдвое выше Тимона? Ничего особенного я не помню. Задыхался, захлебывался, тонул. Просто тонул. Помню голос отца, выкрикивающего мое имя. И не слышал ни маму, ни сестру.
Он не выдержал. Грудь сжалась от неожиданного всхлипа, а затем из нее вырвался крик, столь же непреодолимый, как тот безумный ливень. Садина в мгновение ока подскочила к нему и притянула к себе.
Ему хватило нескольких минут. Он осторожно высвободился и встал.
— Об остальном легко догадаться.
Айзек подошел к палатке и начал ее разбирать.
— Идемте уже отсюда.
Он работал яростно, с бешеной скоростью. Закончив с палаткой, взялся за другую и практически в одиночку свернул весь лагерь. Ему не мешали. Садина выглядела грустной, а Тимон — еще грустнее, словно не Айзек, а он потерял в один день всех родных. А может, так оно и было.
Двадцать минут спустя от лагеря не осталось и следа, можно было отправляться в путь. Айзек обливался потом, лямки рюкзака впивались в плечи, но чувствовал он себя гораздо лучше.
— Пойдемте, — сказал он и, не дожидаясь ответа, зашагал вперед — на север вдоль реки, напоминавшей о себе постоянным шумом.