Я хмыкнул. Медленно нарастающим давлением за левым глазом дало знать о себе похмелье. Над крышами многоэтажек, мимо которых я проходил, Мембрана рисовала кроваво-красные и фиолетовые контрастные сполохи. Рис продолжила свою лекцию.
«Тогда возвращение было гораздо большим событием как для самих победителей, так и для зрителей и на Земле, и на Марсе. Теперь, когда здесь родилось и выросло уже несколько поколений, предположение о том, что население стремится вернуться в лоно Земли, в лучшем случае устарело, а в худшем – контрпродуктивно для понимания социально-политической динамики Долины».
«Люди все еще покупают миллионы лотерейных билетов».
«На самом деле текущие показатели продаж ниже, чем ты мог бы представить. По последним подсчетам, на одно доступное место приходится около 17 400 000 билетов, что намного меньше, чем у сопоставимых лотерейных операций с более традиционными призами».
«Но это все равно миллиард билетов в год!»
«Чуть меньше, но да, азартная игра по-прежнему популярна. Но ты должен помнить, что в течение последних тридцати девяти лет выигрыш давал возможность воспользоваться обратным билетом на случай, если победитель не захочет оставаться на Земле. Многие жители Долины играют не ради того, чтобы навсегда покинуть свой дом, а ради шанса стать ультрапутешественником наоборот».
«Ага, если будут держать себя в руках».
Однажды я слышал лекцию Мартины Сакран на эту тему: «Хладнокровное корпоративное манипулирование низкими образовательными нормами и провал пролетариата в отложенном вознаграждении, бла-бла, хнык-хнык». В билет на Землю была включена оговорка об ограниченном сроке действия: его нужно было активировать в течение определенного периода, в противном случае вам возмещали процент – по слухам, совсем небольшой – от стоимости места в криокапсуле. Жалоба Сакран, насколько я помнил, касалась того, что крайняя дата полета была рассчитана таким образом, что наступала до того, как СМИ теряли интерес к чествованию победителей «Полета домой». И даже небольшая часть от полной стоимости места в криокапсуле казалась приличной суммой для Марса – особенно когда вам предлагали их наличными и без каких-либо обязательств. Судя по всему, большинство победителей так и не удосуживались активировать билет на Землю, предпочитая наличные, и «Вектор Рэд» загонял забронированную криокапсулу по полной цене какому-нибудь квалпро или кому-то подобному. Это был «милый маленький механизм», как мог бы выразиться Сэл Кирога, если бы на прошлой неделе я не сломал ему позвоночник.
«Тем не менее, – Рис немного заколебалась, – с идеей о том, что Павел Торрес не участвовал в лотерее „Полет домой“, есть ряд проблем».
«О, да неужели?»
«Да…»
«К примеру, как, черт побери, его ДНК закодировали в выигрышный билет? И если он не участвовал в лотерее, кто запихнул туда его ДНК?»
«Да, хороший пример, – терпеливо продолжила Осирис. – Но есть еще один вопрос – какой, по его словам, большой куш он мог сорвать, если речь шла не о выигрыше в лотерею?»
«Любительница потрахушек с головорезами говорит, что это все сплошное бахвальство, ничего серьезного. Она сказала, все местные крутые парни так хвастаются, и у меня складывается отчетливое впечатление, что она знает, о чем говорит».
«Ты не убежден. И я диагностирую дополнительное раздражение. Полагаю, ты не смог сравниться с Торресом в некоторых важных аспектах?»
Я кисло ухмыльнулся про себя.
«Заткнись, а? Очевидно, в некоторых аспектах я очень похож на него».
«Повторюсь, ты не убежден».
Несколько секунд я шел молча. Взглянул на Мембрану, которая, казалось, на некоторое время стала прозрачной. Глаза невольно потянулись к тусклому пятнышку на звездном поле. Мне не требовалось даже искать его, тоска, которая нанесла Землю на небесную карту, была глубокой и застаревшей.
«Не прибегая к рациональности как посреднику, выбери свой…»
«Да, да, я этим и занимаюсь».
Я подумал об Учариме, о последних неприятных минутах в ее квартире, об осадке неудавшейся связи, горчившем под нашим противостоянием, о более глубоких мотивах. Я искал какой-то глюк, неподходящую деталь. Что-то было…
Блеск слез.
Я остановился.
Как ты думаешь, Пабло Торрес еще жив?
Нет, Пабло мертв.
Ровный могильный тон неминуемой потери.
Пабло Торрес начал трепать о своем большом куше не тем людям, словно большая шишка с непомерным высокомерием, какой он себя и считал, и это обернулось ему боком.
– Он действительно сорвал большой куш. – Я медленно произнес это вслух, пробуя новое понимание на вкус и озадачив в процессе пару прохожих на почти пустой улице. – Она знала об этом, и она знала, что это его и убило. А чушь про то, что «тут все бахвалятся» – чистой воды дымовая завеса. У него был солидный куш на подходе. И, скорее всего, Нина в курсе, что именно он сорвал.
«Зачем ей скрывать информацию от полиции?»
Я пошел дальше, в походке вновь появилась энергичность.
«Кто знает? Может, она рассчитывает в свободное время сама расквитаться за его смерть, может, слишком напугана, чтобы двигаться дальше, может, ее включили в сделку в обмен на молчание. Прямо сейчас узнать невозможно».
«Новый более жесткий допрос мог бы…»
«Нет».
Рис сделала долгую паузу. Нечасто используемые подпрограммы пробуждались к непривычной жизни.
«Ты ведешь себя как-то на редкость… щепетильно».
«Да, это так. Я на редкость щепетильно отношусь к идее гадить на пороге Милтона Декейтера без веской на то причины. Когда-то он был мне хорошим другом, и может стать снова, если я правильно разыграю карты. Тот, кто пытался меня убить, беспокоился, что мы с Милтом в конечном итоге начнем сотрудничать, беспокоился, что мы, возможно, окажемся на одной стороне чего бы то ни было. И, может, так оно и будет. Так что не стоит пока растрачивать эту опцию впустую».
«Действительно ли это единственная причина для…»
«О, смотри… мы пришли». Перед нами во всем своем безвкусном минаретном великолепии блистали «Особняки Лутры» – здание виднелось на дальнем конце малолюдной площади, на которую мы только что вышли. Фирменная модель марсианского посадочного модуля в натуральный размер неподвижно стояла между четырьмя минаретами, обрамленная с обеих сторон фигурами в скафандрах, застывшими в неправдоподобно симметричных позах. У одного из них отсутствовала оторванная ниже локтя торжествующе поднятая рука, а другой потерял большую часть ноги из-за дешевого материала и эрозии от штормового ветра, а может, тут приложили ломик те же скучающие вандалы, которые нацарапали на чистой поверхности лицевых масок скафандров зловещие карикатурные черты.
Первые люди на Марсе – слава продолжается.
Возле входа слонялась пытающаяся выглядеть непринужденно и праздно одинокая фигура. Я фыркнул, сдерживая смех, и сменил курс, направляясь к крытому служебному переулку на ближайшей стороне площади. По ней слонялось несколько десятков людей, в основном прогуливались парочки. Несколько громко паясничающих детишек отиралось вокруг абстрактной скульптуры в центре, раздражая всех остальных, а два шаркающих энергомана парились около стен в поисках легко взламываемого источника питания. Согласно кинетическому анализу Рис, никто не обращал пристального внимания ни на меня, ни на моего приставучего дружка.
Я прогулочным шагом прошел сквозь беспорядочную толпу полуночников и проскользнул в переулок. Я осмотрел его за день до этого и выяснил, что он идеально подходит как для укрытия, так и для уединения. С другого конца он выходил на площадь поменьше в паре кварталов отсюда и был надежно защищен от любого наблюдения, кроме самого высококлассного воздушного. Расклеенные вдоль переулка надписи предупреждали о высоковольтных противобродяжнических зарядах, заложенных в стены на высоте лодыжек – это должно было защитить пространство от бомжей, энергоманов или обкуренных парочек, которым приспичило потискаться. Я миновал припаркованные автоматические баки и нырнул в тенистый промежуток между ними.
Долго ждать не пришлось.
Он торопливо прошел мимо баков, так и не сняв капюшон, в каждом его движении читалась тревога. Скан тканевого шва, который Рис засекла на станции, все еще был на месте, все еще проявлялся на тепловом сканере, хотя и исчезал по мере заживления раны под швом. Когда соглядатай поравнялся с моим укрытием, я резко шагнул вперед и схватил его. Он взвизгнул и вскинул руки в попытке защититься. Я отпустил его, сделал шаг назад и ухмыльнулся.
– Господи Иисусе, Вейл, – прорычал он. – Это, по-твоему, смешно? Ты где был?
Глава двадцать восьмая
Его звали Себ Луппи, и несмотря на все прегрешения парень все еще в наивности своей воображал себя журналистом. У меня не хватало духу сказать ему, что человек, который строчит статьи о выходках ультрапутешественников для пускающего слюни фэндома или о сплетнях «кто кого трахает в светской тусовке Брэдбери», заслуживает разных прозвищ – например, «навозный жук» или «специалист по умиротворению общественности», – но журналиста среди них точно нет. Все равно что называть танцовщиц, которые устраивали трехминутную дрочку на задворках «Девочек Долины», распространительницами нирваны.
Но хватит об этом – у меня не было никакого оперативного стимула расстраивать Луппи. Когда твоя работа неразрывно связана с тем, что ты пробуждаешься в глубоком космосе на борту мчащейся сквозь пространство консервной банки, под завязку набитой дерьмом, учишься быстро оценивать окружающую среду и работать с тем, что найдется под рукой. Включая и людей рядом. Луппи сломя голову прыгнул в самую гущу событий – чем продемонстрировал немалую храбрость, особенно если принять во внимание тот удар в голову, который я нанес ему в Брэдбери-Централ, – и я решил, что он может быть полезен. Конечно, ужасно хотелось взломать крышку на чане его очевидного отвращения к себе, бросить в колодец экзистенциального раскаяния и посмотреть, как он там тонет, но такой сценарий в итоге не принес бы мне никакой пользы.