гом конце. Я хочу услышать ответ».
«И куда мы направляемся на этот раз?»
«Повидаться с псевдополитическими фантазерами».
Глава тридцать четвертая
Поиск внеземного разума экспортировали на Марс довольно рано. В нем как раз в правильной пропорции сочетались строгая наука и сумасшедшая привлекательность, чтобы его воспринимали всерьез на всех бюджетных совещаниях. Первые поселенцы еще жили в парнике, спонсируемом КОЛИН, который со временем станет Бульваром, а планы по возведению обсерватории SETI где-нибудь на краю Долины уже набирали скрытую силу. Непосредственное строительство началось в течение десятилетия.
Конечно, стоило ей на самом деле обнаружить инопланетные сигналы – четыре сигнала, если быть точным, совершенно не связанных друг с другом, слишком далеких, чтобы что-то по этому поводу предпринять или даже установить, существуют ли еще цивилизации, которые их послали, – как весь энтузиазм по поводу SETI начал ослабевать. Поиск внеземного разума – ну да, было такое дело. Галочка поставлена. Финансирование иссякло, высохло до тонкой струйки и, наконец, совсем прекратилось. Обсерваторию несколько раз пытались перепрофилировать, но благие намерения никуда не привели из-за ее удаленности от растущего центра новой колониальной культуры в Брэдбери. Архитектурные нанотехнологии, испытанные и проверенные на Марсе со скоростями и в масштабах, которых никогда бы не допустили на Земле, означали, что при любых требованиях проекта всегда было проще и дешевле строить его с нуля ближе к основной движухе. В конце концов обсерватория пришла в запустение, так ее и оставили.
Прошло почти столетие, развернули Мембрану, население Долины выросло как по плотности, так и по количеству, и тогда все снова изменилось. У обсерватории появились новые владельцы, и они обнаружили, что ее законсервированные системы находятся в идеально рабочем состоянии.
Откуда я все это знаю? Ну…
Мартина Сакран ответила далеко не сразу, впрочем, иного я не ожидал. Если у тебя на быстром наборе есть прямая наследница технологического мютюэлизма, это не гарантирует, что она очень хочет отвечать на звонки. Или что у нее будет особенно хорошее настроение, когда она ответит.
– Я занята, Черный люк. Чего тебе?
– Как насчет вип-пропуска в то учебное убежище, которое вы держите на старой базе SETI?
– В обсерваторию? – Трудно сказать, был ли ее аватар в режиме реального времени или же ранее записанной версией, но он продолжал скалиться. – Какого хуя тебе там понадобилось?
– Не мне, Тина. Она понадобилась парню по имени Пабло Торрес восемнадцать месяцев назад. Пытаюсь выследить его для клиента.
– Пабло Торрес? – Сакран нахмурилась и даже забыла о той колкости, которой намеревалась меня уязвить. – Ты говоришь о том лотерейном неудачнике, которого поимел «Вектор Рэд», чтобы вместо него домой поехал один из их приятелей-олигархов?
Я кивнул.
– Оказывается, все несколько сложнее твоего классового анализа, но да, это тот самый парень. Мои источники сообщают мне, что он часто бывал в обсерватории, в основном трахался, но, возможно, искал какие-то политические рычаги воздействия. Моя жизнь стала бы намного проще, если бы ты велела своим людям пустить меня и ответить на мои вопросы.
– Доступ ко всем областям, да? Просто впустить тебя, словно ты полностью оплаченный товарищ?
– Как там сейчас поживает Карла Вачовски? – многозначительно поинтересовался я.
– А мне откуда знать? – Она откинула голову назад, потерла ежик коротко стриженных серо-стальных волос. Ее глаза ввалились от недосыпа и, возможно, от чего-то еще. – Вернулась на Ганимед по контракту на добычу руды. Не разговаривала с этой сукой больше трех лет. Но спасибо, что напомнил о ней.
Я замялся.
– Жаль это слышать.
– Разве нам всем не жаль? – Она отмахнулась от воспоминания. – Ну хорошо, Вейл. Я не забыла свои долги. Когда ты к нам собираешься?
– Я уже здесь. Сейчас направляюсь из Колыбель-Сити к Стене.
– Сейчас? Киска Пачамамы, а ты не откладываешь дела в дальний ящик, да?
– Принимаю решения в стиле Черного люка, – я сделал голос чуточку жестче. – Благодаря этому Вачовски все еще жива.
Она вздохнула.
– Ну хорошо. Я поговорю с охраной обсерватории. Как далеко ты находишься?
– Только что выехал из города. – Я выглянул из окна такси. Последние из периферийных городских малоэтажек остались позади. Им на смену пришли переливающиеся в лучах заходящего солнца зеленые пастбища, из которых тут и там торчали отливающие металлическим блеском силосные башни. – Я еду по поверхности в кабине краулера. Буду через пару часов.
– Хорошо, я все организую. Главного зовут Томас Риверо – когда ты появишься, его известят о твоем визите. Хлопот не будет. Но сделай мне одолжение, Вейл. Когда ты в следующий раз захочешь выкинуть нечто подобное, постарайся, сука, предупредить меня заранее.
Такси высадило меня на базовой станции.
Внутри чувствовалась явная модернизация. Массивные двери воздушного шлюза, некогда выходившие на территорию гаража, были сорваны и заменены на изящные черные штормовые шторы из нановолокна, через которые краулер прополз без видимого сопротивления. Интерьер заливал холодный голубоватый свет, исходящий от нанесенных сакранитами огромных мазков светящейся белой краски, чьи протоколы уже подходили к концу. Я выбрался из машины и по короткой лестнице поднялся к главным воротам лифта. Кивнул установленной сверху системе видеонаблюдения.
– Вечер добрый.
– Вы – Вейл? – донесся из скрытых динамиков неуверенный женский голос. – Я думала, вы будете старше.
– Я часто это слышу. – Чистая правда – можете говорить что хотите о биоритмах гиберноидов, но ежегодная четырехмесячная кома творит настоящие чудеса с цветом кожи. Я принял позу рекламной куклы. – «Работай или играй – жизнь на Марсе тяжела! Но Шестислойный раствор от „Саше Гхош“ сохраняет мои эфирные клеточные масла в гармонии, несмотря ни на что! Теперь я могу работать и играть с тем же усердием, что и вся планета»!
– «Саше Гхош» обанкротился, – сухо произнес голос. Створки лифта отворились, явив грязное, плохо освещенное нутро. – Лучше заходите внутрь.
Это была долгая, скучная поездка наверх. Служебные лифты «Ареса Акантиладо» покрывали вдвое большую высоту, но здесь двигатели были старыми и медленными, а обзорных окон в конструкции не предусмотрели. Как и во всех постройках до появления Мембраны инженеры в первую очередь думали о давлении, поэтому они проложили туннель в скале и плотно все запечатали. По бокам кабины стояли жесткие пластиковые сиденья, а на стенах висели дисплеи, явно предназначавшиеся для того, чтобы развеивать скуку пассажиров в пути. Похоже, их не включали десятилетиями.
Я сел на одно из неподатливых сидений и принялся составлять перечень болячек и ушибов, все еще досаждавших мне после аварии на Гингрич-Филд слабым жаром и покалыванием от заживающих ран на голове. Назовите это платой за победу, если хотите, – думаю, Джесика и ее усопшая команда похитителей согласились бы со мной, в каких бы тенях за завесой Инти они сейчас ни обитали.
Я закатил глаза от такого самоанализа: возьми себя в руки, оверрайдер. Чтобы хоть чем-то заняться, я принялся высматривать на легированных панелях вмятины и царапины, затем сверлить взглядом решетчатый пол под ногами до тех пор, пока тот не стал расплываться у меня перед глазами. В конце концов я решил заново пережить свои затуманенные трубочным зельем беседы с Ниной Учаримой.
Да, у них тут на самом краю есть одно местечко, старая обсерватория. Он иногда наведывался туда, когда был помоложе…
А перед тем, как исчез, он там не появлялся?
Было дело. Ходил несколько раз. Сказал, что хочет послушать лекции, которые они читали…
Довольно зыбкая основа, но ничего лучше у меня не было.
Ты что делаешь?
Я… э-э-э… дергаю тебя за волосы…
А вот не надо. Просто трахни меня, оверрайдер. Трахни своим большим членом, заставь меня, блядь, кончить.
Я кисло улыбнулся и эти воспоминания постарался отбросить прочь. Но у глубоких программ было иное мнение. Длинная стройная спина Учаримы и приподнятая задница, виляющая перед моим носом.
Ее беспокойный язык и пальцы…
Ее ненасытный нагорный голод и драйв.
Знаешь, ты трахаешься и вполовину не так хорошо, как Пабло, но кое в чем ты все-таки на него похож.
Я совсем не похож на Пабло Торреса, Нина.
Ничего общего, по всей видимости, кроме отвращения к музыке «Приговорен к аду Разлома».
Лифт заскрипел и, дернувшись, остановился. Я вытряхнул из головы воспоминания и встал. Створки с лязгом разъехались. Прямо перед лифтом стояла сурового вида молодая женщина. Она заглядывала внутрь с опаской, словно я мог быть образцом какого-нибудь кусачего вида. Она носила скрывающую глаза тонированную гарнитуру и держалась с самообладанием, которое показалось мне плодом боевой подготовки. Ее правая рука небрежно лежала на чем-то маленьком и гладкометаллическом – я бы поставил на одноразовую липкую бомбу-дергач.
Я решил трактовать это как комплимент.
– Мистер Вейл, – она махнула другой рукой. – Добро пожаловать в Учебный приют Сакрана. Распорядитель Риверо примет вас лично. Следуйте за мной.
Мы шли по мрачным заброшенным коридорам, где тишина давила, словно пыль. По обеим сторонам на равных интервалах друг от друга располагались старомодные герметичные двери, настроенные на перманентно открытое состояние, они вели в комнаты, где, казалось, почти ничего не было. Архитектура буквально кричала, что в эпоху Поселения безопасность ставили превыше всего – усиленные крепления на потолках, тяжелые секции стен, мрачные намеки на разделяющие аварийные переборки, подвешенные в каналах над головой и готовые в любой момент рухнуть и перекрыть отсеки, правда, никто в Долине в этом не нуждался уже лет сто. Древние системы реагирования на человеческое присутствие время от времени пытались освещать нам путь: когда мы проходили мимо, тут и там слабо мерцали встроенные лампы, скрытые за грязными легированными панелями. Уже довольно давно их заменили широкими горизонтальными мазками сияющей краски, которые кто-то провел по полу и протащил по каждой стене примерно на высоте плеча.