Наконец ей удалось стянуть левую перчатку и бросить на пол из темного сплава. Она согнула высвободившиеся пальцы и уставилась на все еще затянутую в перчатку правую ладонь.
– И у Торреса были доказательства? – спросил я.
– Он сказал, что были. – Она снова махнула рукой, на этот раз устало. – Он и несколько его засранцев-приятелей вломились в архив хранилища «Седж Системс», здесь, в Гингрич-Филд, и выкрали несколько образцов. Похоже, кто-то в «Седж» продолбал сроки подготовки новой итерации или, возможно, бюджет на нее. В любом случае у них не было ни времени, ни денег, чтобы пройти полный цикл разработки здесь, на Марсе, перед отправкой готовой продукции на земной рынок. Так что контора решила срезать угол. Они использовали код, разработанный на Земле для ранней итерации, прислали его сюда и смоделировали кое-какие запасы в изолированных камерах. Затем наклеили на это логотип «Седж» и отправили обратно, выдав за тестовые образцы для земного продукта.
Я очень медленно кивнул, обдумывая услышанное.
– Умно. Здесь никакой разработки, там никаких затрат на подгонку продукта под земные условия. Да еще и марстеховская наценка по полному прайсу. Любопытно, почему никто не подумал об этом раньше.
– Может быть, они и раньше этим занимались, Вейл. Разве не в этом весь смысл? – Она начала стягивать вторую перчатку. – Размещение бренда, иллюзорная добавленная стоимость. Разве не на этом строилось все это место с самого приземления «Лутры»? Тут же все строится на лжи о том, что на Марсе есть что-то лучшее, что-то запредельное. Вот только что? Место, образ жизни, чувство, имя? Марс! Марстех! Способ утолить жажду, которую отрицает современная жизнь!
Я снова оторвался от информирования Рис. Натянул на лицо свирепую ухмылку.
– Ну и кто теперь поэт? Ты упустила свое призвание, Ракель. Тебе следовало бы писать рекламные тексты для какой-нибудь известной корпорации.
– А ты думаешь, я не такая? Как ты думаешь, что значит быть мэром этого места? Как ты думаешь, в чем заключается настоящая работа Малхолланда? Мы продаем ложь, Вейл. Мы успокаиваем толпу тем, что они хотят услышать. Все для того, чтобы вернуть их в строй и заставить делать то, что им велят. Партия Процветания? Мы точно такой же бренд, как и любой другой. Мы – клей, который скрепляет Долину.
– А я-то думал, что вы просто кучка полуграмотных мошенников, которые любой ценой доят Высокие Рубежи.
Аллаука улыбнулась. Это придавало ей странно затравленный вид.
– Смейся, сколько хочешь, Вейл. Все это место построено на мифах, и именно этим угрожал Торрес. Плати, или он разрушит миф о марсианском кожтехе.
Я кивнул. В этом был смысл. На кожтех приходился каждый седьмой марин, заработанный на Марсе. Более того, была вероятность, что ударные волны от такого заявления окажутся достаточно велики, чтобы разрушить все мифическое здание марстеха, да и сам Марс.
– А он подготовился, да? – спросил я. – Поговорил с людьми, которые в теме.
Аллаука внезапно криво ухмыльнулась.
– Что, ты имеешь в виду позерствующих сакранитских мудаков в обсерватории?
– Отследила меня дотуда, да?
Она скинула вторую перчатку рядом с первой. Уставилась на нее, не обращая внимания на меня, будто никого рядом не было, а разговаривает она сама с собой.
– Он думал, «Седж» заплатит, чтобы сохранить все в тайне. Заплатит, чтобы сохранить свою репутацию в неприкосновенности. Он… он, кретин, думал, что Малхолланд ему заплатит.
Малхолланд, подумал я, скорее всего, подарил бы любому, кто хотя бы услышал о таком дерьме, пулю в затылок и неглубокую могилку где-нибудь над Губой.
– Ты действительно не убивала его, Ракель? – Почему-то этот вопрос имел для нее значение. И если я собирался выбраться из этого дерьма, мне требовался каждый миллиметр преимущества, который я только мог получить.
Она покачала головой.
– Я послала его куда подальше и сказала, чтобы он больше никогда не совался ко мне с подобным дерьмом. И вот почему, по моему мнению, его убил кто-то другой. Но не я.
Послышались шаги – вернулся Густаво. Ретивый повернулся на звук. Аллаука подняла взгляд и почти нехотя встретилась с моим. Глаза у нее были пустые.
– Тогда пора, – тихо произнес я.
Она поспешно встала, меняясь в лице перед тем, как повернуться к новоприбывшему. Снова закуталась в мрачные одежды и надела маску власти, скрывая то, кем была со мной.
– Ты что-то не торопился, долбоеб.
– Да, я разговаривал с Гэвелом. Он хочет знать… – Густаво увидел обмякшие останки Чанда. – О, вы уже закончили.
– Должны же мы были что-то сделать, чтобы развеять скуку! Ты достал пушки?
– Конечно. – Густаво шагнул к нам, размахивая «ВакСтаром» в одной руке и «Балюстраадом» в другой. Шмыгнул носом и взглянул на меня. – Что теперь, прикончим этот кусок дерьма?
– Нет, не сейчас. Я хочу уйти отсюда минимум за два часа до того, как его жизненные показатели уйдут в ноль. Я хочу, чтобы у меня было алиби – работа в мэрии. И в любом случае, я не…
Лучшего момента и придумать было нельзя.
«Запускай», – велел я.
Из вмонтированных в крышу динамиков донесся вой сирен. Стену с приборной панелью словно охватило машинное безумие, там вспыхивали и мигали красные и янтарные огоньки. Мое сердце скакнуло к запертым дверям груди. Где-то за пределами камеры раздался свинцовый грохот системы замков и засовов, меняющих конфигурацию. Густаво и Аллаука уставились на мигающие дисплеи, затем перевели взгляды на Ретивого.
– Ты что, блядь, сделал? – рявкнул Густаво, но Ретивый покачал головой, беспомощно тыча лапами в приборы.
«Выброс», – велел я и, рыча, поднялся со стула.
Ничего не было обещано, ничего не было гарантировано наверняка, но я верю в «Блонд Вайсьютис» и генные лаборатории, специализирующиеся на долговом труде. В самом крайнем случае запатентованные, генетически модифицированные плоть и кости способны на многое, если вы будете обращаться с ними правильно – точнее, совсем неправильно, – а по счетам всегда можно будет расплатиться позже, если «позже» вообще наступит. Я напряг спину, ноги и встал. Разорвал пластиковые оковы, словно они были сделаны из лакричных кружев. Почувствовал, как жестокость этого движения рассекает плоть до костей, кровавыми лоскутами и мелкими красными брызгами сдирает кожу и подкожную клетчатку, пока, наконец – казалось, будто прошла целая вечность, – пластик не лопнул. Кровь теперь была повсюду, но кость под содранной кожей выдержала, усиленные углеродом сухожилия остались на своих местах.
А я был свободен и стоял на ногах.
Пульс громовыми раскатами шумел в ушах следом за клеточным выбросом. Разгоряченный жар бушевал во мне кровавым контрапунктом к воплю сирен. Все вокруг, казалось, замедлилось, затем остановилось и разлетелось на части радужным коллажем моментальных снимков.
Ракель Аллаука поворачивается ко мне, рот искажен потрясенным воплем, который ей так и не удастся издать. Густаво рядом с ней, поворачивает голову слишком поздно. Мой левый кулак, уже сжатый, уже в движении, кровь горячей влажной лентой стекает по запястью к локтю. Кольца сливаются, морфосплав вырастает из линии костяшек, края лезвия еще колышутся, словно тепловая дымка, от молекулярного сдвига, как будто в руку вселился геометрический черный демон. Я ударил ножом снизу вверх, под челюсть Аллауки, вогнал лезвие в череп прямо через язык и небо.
– Босс!
Ретивый, голос срывается на крик. Аллаука издала сдавленный рвотный звук, возможно, в ответ на его вопль. Ее глаза закатились, губы раздвинулись, обнажив стиснутые зубы, в образовавшуюся щель хлынула кровь. Рядом с ней, в воющем хаосе комнаты, Густаво замер, как истукан, в шоке, разинув рот, наблюдая за моим подъемом так, словно я был пистако, призванным по его душу.
Все еще привязанный к стулу за обе голени, все еще держа Аллауку на лезвии ножа, я бросился на него вместе с умирающей женщиной. Мы втроем повалились на пол, он выронил пушки. «Балюстраад», мой идеальный выбор, улетел куда-то за пределы моментальной досягаемости, но «ВакСтар» был слишком тяжелым, чтобы откатиться далеко. Я отчаянно перепрыгнул через все еще дергающееся тело Аллауки, волоча за собой стул, который, словно спущенная с цепи гончая, вцепился челюстями мне в ногу, схватил пистолет. Развернулся…
А вот и он!
Ретивый стоял у стены, выхватив оружие, и целился в меня, стараясь не попасть в Аллауку. Нерешительность его и убила. Я нажал на спуск. «ВакСтар» прогудел один раз, его выстрел гулким эхом раздался в пронзительной какофонии сирен, и скафандробойная пуля снесла Ретивому голову, разбила приборную панель позади него, покрыв ее толстой пленкой засыхающей крови. Его тело, продолжая стоять, откинулось к стене, тонкая артериальная струя из поврежденной шеи, словно из шланга высокого давления, ударила в потолок и дождем пролилась обратно. Я лихорадочно откатился назад в поисках Густаво.
Слишком поздно – он тяжело приземлился на меня, с сокрушительной силой отбил в сторону руку с пистолетом и ударил кулаком в лицо. «ВакСтар» отправился в полет. Я полоснул Густаво лезвием ножа, и он отпрянул назад, уходя от удара. Дикая улыбка – он встал в боевую стойку. Я напряг всю нижнюю часть тела, ударил его стулом по лицу, и он с криком отшатнулся, схватившись за глаз. Я поджал ноги, рассек оковы и освободился. Швырнул стул в сторону Густаво и резко встал. Конечности немного онемели, но клеточный выброс Рис вернул в них жизнь, мышцы хоть и были по-прежнему напряжены, но функционировали. Я набросился на Густаво и повалил его на пол.
Надо отдать ему должное: он опустил прижатую к поврежденному глазу руку – из глазницы, пораненной ножкой стула, хлынула кровь – и попытался бороться. Я заблокировал все его попытки, преодолел защиту и безумным ударом перерезал ему горло. Он поперхнулся и рухнул на пол.
– Я тебя предупреждал, – я услышал собственный уродливый голос, низкий, скрежещущий, словно какая-то несмазанная машина, крутящая поршни на последнем издыхании. Я задыхался от собственных слов. – Генный уровень. Когда «Блонд Вайсьютис» что-то делают, они ставят на победу.